Будни вахтовика, или Как я в Саянах золото мыл

Маршрут: Омск — Иркутск — Слюдянка — Култук — Восточный Саян — и обратно

Часть 1. Не пытайтесь уехать из Омска

Однажды днём раздался телефонный звонок.

— Уважаемый Такойто Сякойтович, Ваше резюме показалось нам очень занимательным. Мы бы хотели утрясти с вами некоторые формальные формальности и пригласить на работу в дальние дали, — что-то подобное сообщил приятный женский голос. К этому времени я уже более полугода находился в активном поиске работы. Поэтому такое предложение было сродни проблеску солнца сквозь обложные тучи, которых, кстати, минувшим летом выдалось немало.

Споро управился с текущими делами. Прошёл медкомиссию. Отправил сканы требуемых документов. И — тишина… на исходе недели звоню на контактный номер.

— Вы знаете, проект приостановлен. Вакансия заморожена. Если что-то поменяется, мы Вам обязательно перезвоним, — ответил номер.

«Неожиданно», — разочаровано подумал я. Однако через два дня тот же самый голос запыханно произнёс в трубке:
— Вам надо 14-го числа быть в пункте сбора. С собой возьмите то-то, и вот это, и вон то. И без опозданий, пожалуйста.
— Минутку, — отвечаю. А сам кошу глазами на календарь. — Как я смогу 14-го быть в пункте сбора, когда мне только до Иркутска на поезде ехать двое суток? А потом ещё на электричке полдня, а сегодня — 12-ое, вечер.
— Я перезвоню, — ответила трубка.

Не успел я составить гневную тираду, как новый звонок:
— Я вот тут посмотрела: завтра вечером из Омска вылетает рейс в Иркутск. Если вылетать им, то утром будете в Иркутске и успеете к назначенному часу на пункт сбора.
— Погодите, — возразил я, — но этот рейс прилетает в Иркутск в два часа ночи. Куда мне следовать из аэропорта? Кто будет контактным лицом? Какие мои действия после посадки самолёта?

Вероятно, мадемуазель на той стороне телефонного моста начинала уставать от моих вопросов:
— Ночь можно провести в аэропорту. Ну, можете остановиться в хостеле — он есть недалеко от аэропорта. Утром с вокзала уходит электричка в сторону Слюдянки. На ней и доедете. От Слюдянки сядете в автобус, он вас довезёт почти до пункта сбора. А вообще, если не хотите, то можете и не приезжать. Просто Вас уже давно ждут, а Вы тут комедию ломаете.

В трубке раздались короткие гудки… «Замечательно, — размышлял я, — трудовой договор подписывается непосредственно на предприятии; добираться на собачьих упряжках; да ещё и ночевать в аэропорту…»

На следующий день в пять часов вечера я проходил через досмотровую зону в омском аэропорту. Не спрашивайте, как я согласился на такую авантюру? Обычно я проявляю параноидальную подозрительность, но тут нашло, видимо, помутнение.

До вылета оставалось ещё более двух часов. Я сидел в «чистой» зоне и помешивал ложечкой чай с лимоном. В голове роились мысли, иногда подкидывая воспоминания… воспоминания сменились переживаниями. Переживания уступили место апатии. Затем мозг устал хандрить и начал искать положительные моменты в ситуации. Положительной была фраза: «Не пытайтесь покинуть Омск. Из Омска невозможно уехать».

Объявили посадку. На стоянке пассажиров ждал белоснежный борт авиакомпании «ИрАэро». «Патриоты, — подумал я, — на «Сухом СуперДжете» летают».

 — Летишь? — лайнер хищно ухмыльнулся остеклением кабины.
— Лечу, — вздохнул я и потопал по трапу в салон.

Обычно в полёте я сплю. Засыпаю сразу же после отрыва от взлётной полосы и пока стюарды не разбудят. Но в этот раз сон не шёл. Я смотрел на Омск из-под облаков. Нашёл глазами свой дом — вновь увидеть его мне предстояло нескоро. Лента Иртыша из серо-зелёной превратилась в расплавленную медь — над городом догорал закат. «1:0 в мою пользу. Я улетел из Омска», — улыбнулся я.

Часть 2. Иркутск

… всегда занимали логические задачки типа: «Самолёт вылетел из Омска в 19 часов. А в Иркутске приземлился в час ночи, проведя в воздухе три часа. Как такое могло произойти?» Эту отгадку я испытывал на собственной шкуре вот уже четыре года. «Часовые пояса» называются.

На подлёте к городу я прилип к иллюминатору: ещё один стереотип оказался разбитым вдребезги — во глубине сибирских просторов не все города были малочисленным, встречались и вполне крупные почти-мегаполисы. Во-первых, я вспомнил, что Иркутск стоит на берегах Ангары. Во-вторых, что в 66 км от Иркутска — тот самый Байкал. А в-третьих, я не ожидал, что Иркутск окажется столь большим. Согласен: не Москва с её магистралями от горизонта до горизонта. Но то, что сейчас проплывало под крыльями заслуживало внимания и уважения. Что-то вроде захватывающего чувства с оттенками благоговения. Может, это дух Сибири что-то нашёптывал? Не знаю. С высоты птичьего полёта ночной Иркутск выглядит как обильная россыпь огней, которую пересекала угольно-чёрная лента Ангары.

Иркутск встретил туманом и холодом. Спускаясь по трапу и зябко поёживаясь, я вдруг понял, что кроме лёгкой ветровки с собой ничего не взял. Однако зря. Ночной город освежал температурой ниже 10 градусов тепла. Обратный маршрут предполагался в начале сентября. Не знаю, какая погода в это время на Байкале, но в Якутске уже снег ложится.

Быстренько шмыгнув в кобус (аэропортовый автобус) я старался найти в нём местечко потеплее. К зданию аэровокзала пассажиров отвозить не торопились. Лёгкая одёжка уже остыла напрочь. Наконец кобус вздрогнул и покатился от самолёта.

Иркутский аэровокзал встретил Харлеем. Настоящий «Харлей Дэвидсон Айрон 883» маняще посверкивал хромом. Всегда был равнодушен к мотоциклам. Наверное, потому что не встречал красивых байков. С «Харлеем» всё стало иначе. Ради него я готов был вновь пойти в автошколу и открыть категорию.

Совершив несколько кругом и отдав дань восхищения, я начал размышлять о ближайших перспективах. Беглый обзвон ближайших гостиниц поверг в уныние: свободных одноместных номеров не было. А класса «полулюкс» и выше были непомерно дороги. За 360 лет гостиничный бизнес особо не изменился — сколько стоит Иркутск, столько и существуют проблемы для путешественников: «гостиницы непомерно дороги, а сервис в них непропорционален стоимости», так писал один из купцов царского времени.

Через сорок минут осталось два варианта: аэропорт или хостел. В хостеле никогда не останавливался. Но и желание провести ночь сидя в кресле напрочь отсутствовало. Иду в хостел «Браво». Четвёртый этаж. Лифта нет. А я с чемоданом. Поднялся. Вроде чисто. Вонючими сапогами, носками и жареным «Дошираком» не пахнет. К тому же организм начинает напоминать, что по его часам уже тоже ночь и хорошо бы завершить этот день лёжа под одеялом. Осторожно вхожу в комнату.

Судя по вещам, в ней уже обитают пара путешественников. Стараюсь никого не разбудить. Притуливаю чемодан. Забираю дорожную сумку и иду на кухню/столовую.

Неплохо было бы поужинать. Да и чаю хочется. К моему удивлению, на кухне нет ни залапанной посуды, ни заплесневелых продуктов и вообще, всё чисто и аккуратно. Не знаю, откуда у меня сложился стереотип: «Хостел, значит, помойка». Данное заведение его напрочь рушит. После ужина возвращаюсь в комнату. Мне навстречу выходит живописный постоялец: в бороде, дредах, расташапке и бриджах. Увенчивает образ внушительный рюкзак за плечами. «Вот, блин, — думаю, — разбудил человека». Уже собрался было извиняться. Но человек весьма целенаправленно направляется к выходу, несколько раз взглянув на часы. Видимо, ему так надо. Всё. На сегодня событий достаточно, и я проваливаюсь в сон.

Часть 3. Долгая дорога в горы

Утро встречает ярким солнцем и хорошим настроением. Выспался и отдохнул, дальнейший маршрут уже не кажется мрачным и бесперспективным. Наскоро позавтракав, иду обратно в аэровокзал — надо купить сим-карту «Мегафон» до того, как я уеду из города. Наверное, её можно было бы купить и на железнодорожном вокзале. А если нет? Где я там буду искать?

Дорога на вокзал начинается оттуда, где закончилась дорога из аэропорта: на четвёртом этаже хостела «Браво». Лифта нет. А я с чемоданом. Спустился. Такси ждёт у подъезда. Чёрный праворульный «японец». А ведь звонил в таксопарк с фирменным транспортом. Впрочем, может, это меня Омск разбаловал? Может, в остальной России такие машины и работают в такси? Водитель — молодой парень — оказался словоохотливым, но не навязчивым. По дороге рассказал немного про Иркутск. Пожаловался на дороговизну запасных частей к автомобилям — разбил недавно машину, ремонт обошёлся дорого, но он не унывает. Жизнь, конечно, не столь лёгкая, как ему хотелось бы. Но и «свалить в Москву» он не планирует.

— По два часа толкаться на работу и с работы. Всю зарплату отдавать за наёмное жильё и верить, что когда-нибудь внуки будут жить лучше, зато в Москве? Да я уж лучше тут. Зато у нас Байкал рядом. А там знаете, какая рыбалка? — продолжал он свой рассказ.

Какая рыбалка на Байкале, я не знал. В этот момент мне вспоминались пробки под Обнинском. В час ночи. Да, не МКАД. Но тоже радостей мало.

Рассчитавшись с таксистом, я отыскал кассу пригородных поездов и купил билет до Слюдянки. Забавное название. Наверное, когда-то там добывали слюду. Хотя, если бы вокруг станции высились слюдяные горы, пожалуй, это было бы красивее. До отхода электропоезда оставалось ещё минут сорок. Решаю поменять сим-карты в телефоне. Свежекупленная симка не желает подцепляться к сети. Шаманские жесты над клавиатурой телефона не помогают — симка по-прежнему не желает дружить с домашней сетью. Выругался. Замечаю ларёк, торгующий всякой мелочёвкой для телефонов. И там же — на выбор, целая россыпь сим-карт различных операторов и тарифов. Вот! Это то, что мне сейчас надо. Девочка-продавец предлагает ворох сим-карт. Наугад вытягиваю один из конвертов. Номер оказывается симметричным и легко запоминающимся. Приятный бонус. Оказывается, симку недостаточно просто вставить в телефон. Её нужно ещё и активировать. Не знал. После активации я вновь на связи. Только уже не «МТС», а «Мегафон». С чувством выполненного долга отправляюсь на перрон. До отхода поезда ещё минут двадцать. Хотел посмотреть архитектурные особенности здания вокзала. Но не так-то просто. Суббота. Утро. На перроне просто человеческий океан из туристов и дачников. И все мы ждём одну и ту же электричку.

Оглядываюсь по сторонам. Группы пеших туристов напоминают мастодонтов из «Звёздных войн»: навьюченные всем необходимым, рюкзаки с металлическим каркасом, тубусы полиуретановых ковриков в карманах рюкзака и теплоизолирующие коврики под пятой точкой. Банданы на головах, кроссовки на ногах. Глаза горят от предвкушения похода. Невольно оказываюсь подслушивающим: маршрут на всю неделю; вернутся домой в следующую пятницу; продуктов должно хватить, но, если что, будут ловить рыбу и надеются на деревеньки вдоль маршрута. А вот гитару с собой не несут. Может, неправильные туристы? Впрочем, в пешие походы никогда не ходил. Рассуждать могу только на основе фильмов.

Отдельными группками стоят велотуристы. Вот с ними я бы махнул и на Байкал, и в горы. Эти и навьючены поменьше, да и с техникой. А техника мне нравится. Но маршрут у них покороче: доезжают до конечной, обедают и начинают возвращаться обратно в Иркутск. Разумеется, лесами и нехожеными тропами. Эх, всего пять минут стою на перроне, а сколько узнал интересного об отдыхе на Байкале! Возможно, когда-нибудь и я вернусь сюда с велосипедом и рюкзаком. А пока у меня иные цели.

Показались огни электрички. Народ заволновался, пришёл в движение. Оказалось, что надо быстрее втискиваться в вагоны. Потому что «Иркутск-Пассажирский» далеко не единственная станция, на которой в поезд втискиваются желающие уехать.

Занимаю местечко и пытаюсь пристроить чемодан так, чтобы он и никому не мешал, и был в зоне видимости. А за окном начинает проплывать окружающий пейзаж. Очень много зелени. У меня, как у степного жителя, леса всегда вызывают восторг. А если леса покрывают горы? Тогда это двойной восторг! Впрочем, такие эмоции обуревают не меня одного. Местные жители, едущие на дачи, тоже с восторгом смотрят в окна, Хотя, казалось бы, им-то этот пейзаж уже должен примелькаться. Быстрее всех начинают скучать детишки. Ещё бы! Столько времени без движения. Когда накапливающаяся в них энергия начинает угрожающе выплёскиваться, родители активируют некий «сбросной клапан» магической фразой: «Успокоились! Скоро будут тоннели!» Вот это новость. В железнодорожных тоннелях я бывал много-много лет тому назад, когда семьёй пересекали Урал. Впрочем, может, мне тогда показалось и никаких уральских тоннелей не существует? Не помню. Но сказанная фраза заставила и детей и меня энергично крутить головами в поисках тех самых тоннелей.

Постепенно электричка поднималась всё выше в сопки. Вагон пустел. Как-то равномерно и незаметно уменьшились и исчезли дачники. По мере того, как в окнах стал чаще мелькать Байкал — к выходу засуетились пешие туристы. Вслед за ними устремились и несколько групп с велосипедами. Узнав, что подъезжаем к Слюдянке, на выход засобирался и я.

Здание вокзала в Слюдянке.

Велотуристы.

Слюдянка впечатлила своим белокаменным вокзалом, сухой жаркой погодой и фонтаном на площади. Не ожидал. Я как-то привык, что фонтаны — удел больших городов. А здесь — вот он! Восемь струй, большая чаша, отделанная гранитом и лавочки для отдыха вокруг него. Будь у меня хотя бы день в запасе — обязательно обошёл бы весь городок пешком. Чем-то мне он напомнил калужский Козельск. Но дня в запасе у меня не было. А было несколько часов, чтобы добраться в посёлок Култук до места сбора. Потом уже я узнал, что здание вокзала — единственное в России здание, целиком построенное из белого и розового нешлифованного мрамора. Проект вокзала был разработан специально для Слюдянки и Кругобайкальской железной дороги. Первоначально предполагалось построить в Слюдянке кирпичный вокзал, однако архитекторы и строители-итальянцы, которые занимались проектированием и строительством тоннелей и виадуков на КБЖД, решили изменить материал постройки. В то же время установить авторство проекта здания пока не удалось.

Добрался до автобусной станции. Был приятно удивлён, встретив на её площади жёлтую бочку с квасом. В моём детстве такие встречались частенько. Потом они куда-то пропали, да так и не появились. А здесь — вот она! С квасом. «Колчаковский». Вот это была полная неожиданность. Я, конечно, знаю, что Александр Васильевич Колчак — личность весьма уважаемая в Омске. Но вот встретить подобное же в Иркутске. Впрочем, достаточно вспомнить, что последним пристанищем легендарного адмирала был именно Иркутск. Так что увековечивание памяти не кажется чем-то удивительным. К слову, квас весьма прекрасен на вкус и не дурен собой. Забегая вперёд скажу, что на обратном пути в Омск я забрал с собой пару-тройку литров этого напитка.

Добравшись до пункта сбора, так называемую «заежку», я уже настолько утомился, что даже внешний вид строения не вызывал во мне удивления. Ну, избушка и избушка. Рубленая. Под двускатной крышей. Так сразу и не поймёшь, то ли бывшая изба крестьянина-середнячка, то ли от колхозной конторы осталась?

В заежке уже находилось десятка три человек, ожидающих автобусы. Кто-то курил у крыльца, обсуждая новости. Иные смотрели телевизор в комнате. Сигнал был слабый, с помехами. Но вариантов не было.

Зерегистрировавшись у коменданта, узнал, что автобусы задерживаются и прибудут часа через два. Поставил телефоны на зарядку и полез в душ. После душа рухнул на кровать и растянулся в своё удовольствие. Комната для инженерно-технических работников была небольшой, на два человека. Две кровати, две тумбочки, два стула. Отдельно — комната для приёма пищи и кухня с микроволновкой. Электророзетки, окно с живописным видом на заросшие лесом сопки. «Лепота!», — как говорил один великий самодержец. Но здесь я понял, что забыл дома тапочки. Да и вообще, много чего не взял. Это стало ясно только сейчас. Сборы были очень спешными. Поднялся с кровати, пошёл в ближайшие магазины. На моё счастье, там нашлись и тапочки нужного размера, и прочая неприметная, но нужная мелочёвка.

К заежке начали подъезжать автобусы, привозя убывающую вахту. Заросшие пассажиры с тёплыми куртками в руках выгружались из автобусов, подхватывая свои сумки из распахнутых недр. Поднялся галдёж с обычным обсуждением текущих дел на предприятии. Люди делились последними новостями, кто-то жаловался на нерасторопность руководства, кто-то — на сменщика-напарника. Наконец, уезжающие полностью освободили транспорт и объявили посадку. Процедура посадки в автобусы напоминала ситуацию в аэропорту: каждому пассажиру был назначен свой автобус — они пронумерованы — и своё посадочное место. Каждый автобус сопровождает охранник. У него имеется список пассажиров, с которым он сверяется при посадке людей. Так что не в свой автобус попасть невозможно. Я ехал в первый раз и не имел пропуска. Поэтому мой паспорт остался у охранника:
— Так надо. Отдам на пропускном пункте возле границы, — пояснил он.

«Ну, вообще, здорово, — понуро подумал я — какое-то средневековое рабство — паспорт забирают. Куда ж меня угораздило вляпаться-то?» С этой мыслью я занял своё место в автобусе. Путь предстоял неблизкий: по дороге порядка 10 часов. Поскольку выехали мы в начале пятого пополудни, то и приезд на место ожидался в полночь, а то и в первом часу ночи.

Автобусы для доставки рабочих на месторождение.

Вальяжно покачиваясь, автобусы покидали стоянку возле заежки, отправляясь к далёкой и неизвестной Самарте.

Транспорт оказался туристического класса. То есть внутри имелись лампы индивидуального освещения и индивидуальные воздуховоды от кондиционера. Однако освещение не работало. А воздуховоды выдували горячий воздух. Пару раз водитель включал кондиционер, когда возмущение пассажиров приобретало уж слишком шумную форму. Но потом заявил, что автобус неисправен и, когда включаешь кондиционер, растут нагрузки на двигатель, от этого он перегревается. И, мол, можно вообще никуда не доехать. И, вообще, скоро будет остановка — вот там и охладитесь. Окна, кстати, были затянуты какой-то плёнкой. Свет она пропускала, а вот разглядеть подробности было сложно. Да ещё изнутри на окнах стал скапливаться конденсат. Поэтому оставалось только смотреть вперёд или в телевизор.

Не знаю почему, но если в междугородних автобусах висит телевизор, то он будет непременно показывать криминальные сериалы. Причём количество серий таково, что придётся сделать поездку туда и обратно, чтобы просмотреть весь сериал. И то, наверное, ещё останется пара-тройка недосмотренных серий. Эта поездка не стала исключением: всё время на экране мелькали одни и те же лица. Вечно опаздывающие полицейские, нахрапистые брутальные бандиты, продажные юристы — либо гонялись на машинах, либо стреляли друг в друга, либо жрали, сопя и чавкая. Причём, сопели и чавкали одним и тем же манером, даже если показывали их всех по очереди. Словом, одно дело смотреть сериал два месяца по фильму каждый день — забываешь детали. Другое дело — «проглотить» все серии разом. Тут начинаешь подмечать мелочи и детали, которые начинают очень сильно бесить со временем.

Первую остановку сделали на Туранском серебряном источнике. Красивые пейзажи вокруг: высокий стройный лес, ровная дорога, петляющая меж сопок; и сами сопки, синеющие на горизонте. Красота! К самому источнику ведёт добротный деревянный мост, переброшенный через ручей. Перила мостика перевязаны разноцветными ленточками. Как пояснил водитель: кто-то повязал ленточку с просьбой к духам об исполнении мечтаний; кто-то — в знак благодарности. Ленточки у меня с собой не было. Но попросить духов о покровительстве было бы не лишним. Ну, сами посудите: еду неизвестно куда, паспорт отобрали, телефон молчит. Нащупал в кармане двухрублёвую монетку. А что? Серебристый металл. Уж кто-кто, а духи Луны должны бы принять такое подношение? Коротко размахнувшись, забросил монетку в ручей. Если духи не сподобятся, то, надеюсь, ещё раз вернусь сюда.

Дорога к месторождению.

Возле источника лежат несколько ковшиков различной формы. Желающие могут попробовать воду источника. Попробовал. Приятная на вкус и студёная. Как и подобает быть родниковой воде.

Раздался длинный гудок. Все заняли свои места, и вновь под колёса автобуса полилась дорога. Хорошая дорога, ровная, с разметкой. Как есть — европейский автобан. И трафик минимальный. Как я узнал потом из рассказов, по дороге мало кто ездит, только местные, потому как она идёт к границе с Монголией. Интересная дорога, вот бы по ней да автопутешественником на своём авто прокатиться… временами вдоль дорог попадались участки возделанной земли. Проще говоря, огороды. То ли картошка, то ли ещё какие-то корнеплоды. Огороды были огорожены, но не штакетником, а этакими длинными жердями. Я такие помню в глубоком детстве, у прабабушки в деревне. Надо же, более 30 лет прошло, а деревенский уклад таким же и остался.

День подходил к концу. Солнце спряталось где-то за горизонтом, и небо расцветил закат. Сопровождающий охранник прошёлся по автобусу и раздал паспорта, пояснив: «Подъезжаем к погранпосту».

Часть 4. Чёрные горы

Автобус упёрся в шлагбаум, перекрывавший всю проезжую часть. В салон вошёл пограничник в плаще. Проверка документов. Особенно внимательно он всматривался в казахстанские паспорта, спрашивая наличие миграционных карт. К моему удивлению, казахстанцев оказалось чуть ли не треть от общего числа.

Служивый закончил проверку документов и разрешающе распахнул шлагбаум. В очередной раз вдоль рядов прошёл охранник, собирая паспорта обратно, пробасив: «Отдам на КПП», чем вызвал мой очередной тяжкий вздох. На шестом часу сидения в автобусе меня уже не радовали ни предполагаемая зарплата, ни золочёные погоны обещанной должности, ни горные пейзажи за окном. Тем более, что за окном спускалась ночь, горы приобретали сине-фиолетовые тона и превращались в размытые облака.

Очередная остановка у безымянного водопадика заняла почти сорок минут. Двигатель нашего лайнера нагрелся до предельных величин и грозил скорым выходом из строя. Водитель распахнул все моторные щиты, что-то ковырялся в проводах и шипел себе под нос.

От возвышавшихся над дорогой гор веяло прохладой. Откуда-то сверху из расщелины струились нити водопада. Скатываясь по камням, струи собирались в ручей и скрывались под дорогой. Оказывается, под нею была проложена водопропускная труба, по которой воды водопада соединялись с протекающей в ущелье рекой. От нечего делать я огляделся по сторонам. Судя по скудеющей растительности и оголяющимся склонам, мы забрались на высоту около 1500 метров над уровнем моря. Проверить это я не мог — альтиметр в смартфоне не хотел работать без интернета. Передо мной простиралось широкое ущелье, на дне которого протекала речушка. Неширокая, безобидного вида. Но ворох намытых камней и сломанные стволы деревьев говорили, что не такая уж она и безобидная. Скорее, просто уснувшая, пока нет дождей и не тает снег. Вспомнились слова одного мультяшного космонавта: «Здесь могут водиться тигры». Ну, тигры — не тигры, а вот впечатление, что из леса выйдет медведь и полезет в реку ловить рыбу — вот оно было явственным.

Асфальт давным-давно уступил место накатанному грейдеру. В сумерках я так и не заметил: когда же это произошло? Просто незаметно горы придвинулись ближе к автобусу, временами чуть ли не заглядывая вовнутрь. Сериал уже опостылел. Окна были затянуты конденсатом настолько, что даже протирать их не было никакого смысла. Связи тоже не было. Где мы едем? Куда нас везут и далеко ли до места назначения? Этого я не знал. Спрашивать же не было никакого смысла — дорога от этого короче бы не стала. Автобус то резво спускался по склону, то натужено хрипел дизелем, взбираясь на очередной подъём. Временами в ущельях виднелись электрические огни. Это немного радовало — всё-таки хоть какие-то следы человеческой цивилизации. Голова раскалывалась от перепада высот. Сказывалась усталость от поездки. И было уже всё равно куда меня везут: в камышовые домики или каменоломни. Хотелось одного: быстрее добраться до места и вытянуть ноги.

После очередного перевала внизу зажглась россыпь белых огоньков. Судя по шлейфу то ли пыли, то ли дыма, это был какой-то промышленный объект. «Наверное, это та самая обогатительная фабрика, в коллектив которой мне предстояло влиться», — подумал я. Но до фабрики мы не доехали — дорогу преграждал шлагбаум и контрольно-пропускной пункт.

Все вышли из автобуса. Охранник вернул паспорта и махнул рукой в сторону одноэтажного здания:
— Туда идите. Сумки возьмите с собой.

Хех, «сумки». Чемодан! Впрочем, чемодан (пусть и на колёсиках) был у меня одного. Остальные работники приехали с дорожными сумками. Но система есть система. Покатился на досмотр: чемодан и сумку на ленту рентген-машины. Ноутбук и внешний жёсткий диск — к инспектору. Записались модель и серийный номер в журнал. Поставил подпись. Отныне для всех это — бесполезный предмет. Вывезти обратно могу только я.

Выйдя из помещения КПП по ту сторону барьера, я оказался между двух групп людей, которые обменивались непонятными фразами. Из сказанного становилось ясным, что один автобус-«вахтовка» сломался, а диспетчера не предупредили. Теперь техника увезла персонал и вернётся не скоро. А утром всем на работу. А до Самарты путь неблизкий. Впрочем, Зун-Холба ещё дальше. Хорошо, если к трём часам ночи до кроватей доберутся. Услышанное начинало опять повергать меня в уныние. Торчать на улице в лёгкой одежонке, когда кругом горы и неясные перспективы заселения — это совсем не радует.

Подъехал КАМАЗ-«вахтовка». Раздался призыв, что часть людей должна занимать места именно в этой машине. Аромат металла и смазки, хлынувший на меня из распахнувшейся двери не радовал совершенно! В ночи было плохо видно чистоту сидений, но названные запахи ясно указывали: здесь ездят люди в рабочей одежде. Делать было нечего. Я уже готов был на такую машину, только бы поскорее убраться с улицы.

КАМАЗ-Вахтовка. Рабочая лошадка, доставляющая вахтовиков к месту работы и обратно.

Погрузились. Распихали поклажу на свободные места. «Вахтовка» дёрнулась всем корпусом и заглохла. Водитель крутил стартером. Гасил и вновь зажигал свет. Всё тщетно. Двигатель не запускался. Тогда нас опять вывели на улицу. Здесь я услышал, что надо уточнить: на какой машине мне следует уезжать с КПП, поскольку я вновь прибывший. И указали на неприметную женщину в серой длинной кофте. От неё я узнал, что мне следует ехать в пункт Самарта. И махнула в сторону такой же серой «буханки».

Поехали. На крыше нашей «буханки» и прочих других был нахлобучен проблесковый маячок оранжевого цвета. Учитывая глухую ночь — совершенно не лишняя иллюминация. В салоне «Уазика» во мне проснулись джиперские нотки: не каждый день на «проходимце» катаешься по горам. Судя по дорожному полотну, отсыпано оно было из отходов дробильной фабрики. И, скорее всего, из тех камней, которые не пролезли в дробилку. Во время очередного спуска я увидел, что дорога направляется прямиком к речушке.

Ещё одна вахтовка.

И, судя по «Уралу» выбиравшемуся на её берег, глубина брода была поболее, чем полметра. Но водителя это не смущало. Передёрнув рычаги, он залихватски крутил руль и настойчиво подгазовывал. Преодолев реку и выбравшись на берег, «УАЗик» разве что не отряхнулся по-собачьи и весело побежал дальше. «Да уж, — подумалось мне, — а говорят, что отечественные машины скверного качества». Минут через семь в лучах фар стали появляться первые строения. Возле одного из домов водитель остановился и сказал:
— Вам сюда. А мне надо к диспетчеру.

Часть 5. Самарта

Я стоял перед длинным деревянным двухэтажным зданием. Из некоторых окон лился электрический свет. Но в большинстве своём жители дома уже спали. Часть окон была приоткрыта, и на растянутых верёвках виднелась просушиваемая одежда. Подъезд освещала одинокая стеклянная колба с лампой внутри. Второй подъезд скрывали молодые деревца. Видимо, всех устраивал «главный» вход. От строения веяло ароматом влажной древесины. Этот запах смешивался с запахом кирзовых сапог и ещё какой-то тонкой субстанцией, в результате чего образовывался своеобразный эфир. Такой эфир исходит от зданий, прослуживших человеку не два и не три десятилетия. Я его называю «Запах вечности». Позади меня что-то зашуршало. Обернувшись, я увидел красные огни «буханки», удаляющиеся в сторону брода.

Один из жилых корпусов вахтового посёлка.

«Без вариантов», — сказал я себе и потянул ручку двери.

Дежурной по этажу не оказалось в своём окошке. Что делать дальше, я не знал. Оставалось только ждать, в надежде, что уж принимающий-то персонал наверняка знает, как поступать с вновь прибывшими. Глаза слипались, хотелось спать. Чтобы получить хоть какую-то информацию о том, где я, стал читать информационные листы и объявления.

«Уборка в комнатах проводится самими жильцами… уборочный инвентарь находится в туалете. Пожалуйста, поддерживайте чистоту в общежитии», — гласило рукописное объявление за стеклом.

«Ну, что же… вот я и определился: я — в общежитии, где жильцы сами за собой убирают комнаты. Вероятно, по графику дежурства. Интересно, а самому себе еду готовить не надо?» — промелькнула мысль. Оставив чемодан в зоне прямой видимости, я прошёлся по коридору. Пол застелен линолеумом, под которым скрипят доски. По правую и левую сторону — дощато-фанерные двери, выкрашенные в голубой цвет. Дверь на кухню с электроплитой. Комната с умывальниками и стиральной машинкой. Туалет с несколькими «посадочными местами», разделёнными перегородками. Душевая классическая, фабричного типа. Вернулся обратно к чемодану.

Коридор общежития.

В это же время подошла дежурная по общежитию. Одновременно с нами подошли ещё трое новоприбывших. Всем нам предстояло жить в одной комнате.

Комната под номером 14. Один ключ на всех. Последний сдаёт его дежурной. Стол. Точнее, даже два стола, затянутых клеёнкой. Прикроватные тумбочки, на стене прибита вешалка. По диагонали комнату пересекает натянутая верёвка. И кровати. Шесть штук. Застеленные невнятными матрасами и одеялами. Выдали постельное бельё. Но от увиденного спать расхотелось. Как-то не увязывалось это в «комфортабельные комнаты в благоустроенных общежитиях», которые мне описывал специалист по кадрам, «сватая» меня на эту работу.

Комната рабочего персонала.

Сложив всё аккуратно в изголовье кровати, я вышел на улицу. Свежо, прохладно. Луны не было. А то бы пришлось завыть на луну. Жить и работать в таких условиях — я был не готов к такому повороту событий. Семь лет вахтовой работы, несколько проектов… везде надо было работать по 12 часов в сутки семь дней в неделю. Но нигде не приходилось, возвращаясь с работы, намывать полы в комнате с шестью соседями и выстаивать в очереди, чтобы закинуть одежду в стирку. А потом ещё и высиживать полтора часа у машинки, карауля свои же вещи.

В общем, мне уже не нужна была компенсация билетов и медкомиссии. Пусть это будет моим туристическим турне к Байкалу, только верните меня обратно. И, желательно, немедленно, пока не ушли автобусы.

Где была стоянка с автобусами, я не знал. Да и кто бы меня сейчас туда отвёз? Подойдя к дежурной, я спросил:
— А как часто у вас отправляются автобусы в Култук?

Собственно, меня бы устроил автобус и в Иркутск, и до Улан-Удэ. Но Култук был ближе всех, значит, и техника туда должна ходить чаще.
— А автобусы от нас отправляются один раз в две недели, — понимающе улыбнулась дама за окошком с надписью «Дежурная».

К такому варианту я опять оказался не готовым. Голову кинуло в жар. Вспомнились все жуткие отзывы из интернета: и уехать невозможно; и работают только за еду; а если уезжаешь до срока, то приходится звонить родственникам и выпрашивать деньги в обратный путь. Отдышавшись и немного придя в себя, начал отметать негативные варианты, заменяя их положительными ответами. «Невозможно уехать?» Да нет же, автобусы-то привозят и увозят людей. Правда, раз в две недели, но ведь ездят. «Просить деньги на обратный билет»? Деньги у меня были. И банковская карта тоже. Без билета не останусь. «Работать за еду?» Ну, значит, с голода не окочурюсь. Главное, протянуть две недели. С этими мыслями вернулся обратно в комнату. Соседи-попутчики уже лежали в кроватях, но не спали. Наскоро набросив простынь и пододеяльник, схватил полотенце и шампунь и шмыгнул в душ. Смыв с себя дорожную пыль и негатив от первых впечатлений, вздохнул и сказал себе:
— Зато ты в горах. На высоте 2000 метров над уровнем моря.

Этим заканчивался мой первый день пребывания на месторождении «Холбинский» …

То же здание общежития, но только утром.

Утром я проснулся до сигнала будильника от знакомого гула за дверями. Рабочий люд поднимался, спешил по своим утренним делам и, топая сапогами, направлялся к выходу из общежития. Наведя резкость на наручные часы понял, что ещё можно проваляться в кровати почти час. Дождался, пока соседи по комнате уйдут, тоже поднялся и направился в умывальную.

Это была небольшая комната с одним окном и тремя квадратными стальными раковинами. Над каждой раковиной на стене висело зеркало, а под ним — полочка. Вода в кране — и холодная, и горячая. Смесители вроде исправно смешивали воду. Но ощущение пионерского лагеря не проходило. Одевшись, я вышел из здания. Несколько секунд я довольно щурился на солнце и синеву неба над горами. После чего развернулся и направился обратно в комнату. Утро в горах — это не только красиво, но и прохладно. Достал из чемодана тёплую толстовку и под её защитой вышел обратно. Самое время позавтракать.

Столовая оказалась чистой и уютной. Одноэтажное каменное здание, к которому стекались все тропинки посёлка. В беседке перед входом курили мужички, ожидая «вахтовки». Внутри — привычная планировка: столы на четыре персоны; перегородка, отделяющая общий зал от конвейера раздачи, кухонные работники за мармитами и тётя-кассир, восседающая на выходе из-за перегородки. В торце зала вещал телевизор, поздравляя всех с добрым утром. Цен я не знал. Меню тоже на глаза не попалось. Но две недели без еды — это было нереально. Поэтому взял себе рисовую кашу, чай, и какую-то выпечку. Обычно, это и есть мой завтрак. Я к нему привык. Сумма, озвученная на кассе, была приятно малой. Это радовало. «Если у них такие же цены на обед и ужин, то не придётся влезать в долги перед родственниками», — подумал я.

Возвращался в общежитие я неспешным шагом. Во-первых, спешить было некуда. А во-вторых, я хотел найти что-нибудь позитивное. Но ни синева утреннего неба, ни живописная гряда гор позитивом меня не заряжали. Оставалась одна надежда на работу, хотелось побыстрее в неё окунуться. Хотя, меня уже окунули в «комфортабельные бытовые условия». С этим предстояло разобраться в первую очередь.

Ещё один корпус общежития.

Распорядок первого дня гласил: оформление документов в отделе по работе с персоналом, решение текущих вопросов с заселением, прохождение обучение по вопросам охраны труда. Это, оказывается, так назывался вводный инструктаж. Отыскал административное здание. Поднялся к менеджеру по персоналу. Оказалась молодой дамой, лет двадцати пяти — двадцати шести от роду. Выслушала мои претензии по поводу качества жилья. Заверила, что это временное явление и через пару дней меня переселят в жилище, согласно «Табели о рангах». «Ну, что же, — подумал я, — уж пару дней-то поживу в общежитии. Хорошо хоть, что не приходится спать по очереди». И протянул заполненное заявление о приёме на работу.

Инструктаж по охране труда был рассчитан на два дня. По завершении оного наша группа получила бы пропуск на территорию предприятия. За это время нам рассказывали об опасностях и вредностях предприятия; учили оказывать первую помощь и, самое главное, поясняли, что ради нашей безопасности на фабрике внедрены самые передовые технологии и методики по оценке рисков. Но находятся отдельные личности, которые эти самые риски оценивают неправильно и портят своим присутствием всю статистику. А статистика у них красивая. Представлена инфографикой. В виде зелёных крестиков. А ещё есть поведенческий аудит — честь и гордость службы охраны труда. В общем-то, задумка здоровая и очень полезная. Но доработанная нашими специалистами, как и многое, что приходит к нам из-за рубежа. Доработка заключалась в том, что из повседневного инструмента, не требующего особых сложностей в применении, поведенческий аудит оброс бюрократией и вменился в обязательную программу работы инженерно-технических работников. Отныне каждый день требовалось отыскать производственный момент и применить этот самый аудит. А потом заполнить специальную форму-отчёт. И так — каждый день. В общем, в очередной раз «Охрана труда» стала выступать в роли кандалов на производстве.

Но мы должны были понять механизм аудита и опробовать его на практике. То есть друг с другом. Это было забавно: мы сами себе придумывали опасные ситуации, сами себя останавливали от опрометчивых шагов и взывали к совести и инстинктам самосохранения. И всё было правильно и по делу. Пока не начинали писать отчёты и рисовать крестики инфографики. Но так было надо. И мы делали. А потом раздали толстые талмуды — информацию о происшествиях на предприятии за последние десять лет. Это было уже интереснее, и я погрузился в мир теней прошлого.

На самом деле сухие рапорты о происшествиях и их расследованиях могут передать много полезной информации. Если, конечно, понимать прочитанное. И уметь читать между строк. Опыт работы в горной промышленности вкупе с научной деятельностью делали своё дело: я не просто листал рапорты, я принялся анализировать события. Львиная доля несчастных случаев (или, как принято сейчас говорить — «инцидентов») происходила в шахтах. Чаще всего люди гибли и калечились из-за обрушения горной массы. Увы, но большое количество ручного труда в забое никак не способствовало повышению безопасности производства. На людей систематически обрушивались заколы породы. Или скатывались камни по штанге перфоратора. Случались трагедии и с механизмами: то откажет техника; то не сработают предохранительные устройства; а то человек окажется там, где быть не следовало. В общем, шахты на этом предприятии были такими же, как и многие другие: злые, опасные, тяжёлые. «Всё, как в XVII веке при Демидовых», — подумал я, вздохнув. Отложил первый и самый объёмный том. Взял другой, потоньше, с надписью: «Металлургический комплекс». Здесь людей затягивало внутрь механизмов. Персонал попадал под воздействие электрического тока. Несколько случаев было с отравлением. Технология добычи такая. Связана с ядовитыми веществами. Но причины всех событий — и в шахтах, и на комплексе — были одинаковы: «пострадавший не оценил все имеющиеся риски». Как сказал один автопутешественник: «Хорошая версия — многое объясняет». Хотя, на мой взгляд, предприятие не хотело искать реальные причины происшествия. А если и знало о них, то ничего не хотело менять. Зачем? «Мёртвые сраму не имут», — кажется, так сказал князь Святослав Игоревич своему войску. Да и возражать не станут…

Следующей темой как раз стали инструкции и стандарты предприятия. Как оказалось, на предприятии действовал жёсткий технический регламент на выполнение любых работ. То есть приказ о введении регламента был. А разработанных документов не было. Мне как будущему инженеру металлургического комплекса предстояло их разработать и внедрить. Во время очередного «как бы аудита» я решил уточнить ситуацию и спросил инструктора:
— А как контролируется состояние разгрузочных воронок? Вдруг они породой забились? Там есть радиоизотопные датчики, или как работает технология-то?

Инструктор немного стушевался:
— Нет там ничего. Никакой радиации, всё чисто.

— А как следят за разгрузкой конвейеров? Может, там уже всё запрессовало насмерть? Порода ж влажная, да и дожди идут регулярно, — не унимался я.
— Как следят, как следят — передразнил меня инструктор, — подошли да заглянули внутрь. Ну, можно полог приподнять, чтобы лучше было видно.

И ухмыльнулся. Разумеется, я в это не поверил. «Скорее всего, — думал я, — специалист ни к чёрту. Совершенно не интересуется технологией, главное, чтобы бумаги были в порядке».

Занятия по оказанию доврачебной помощи.

Завершающим этапом был курс первой помощи при травмах. То ещё развлечение. Разумеется, с первого своего проекта я прекрасно помню занятия по сердечно-лёгочной реанимации. Но что при этом необходимо ломать рёбра пострадавшему — об этом слышал впервые. Более того, практический курс пришлось проходить на интерактивном манекене. Тот умел дышать и сверкать синими и красными лампочками. Спустя какое-то время дыхание манекена прекращалось, лампы гасли и раздавался противный зуммер. Время пошло. Было всего четыре минуты для того, чтобы вернуть электронное тело к жизни. При этом «искусственный разум» чётко распознавал ошибки. Если в режиме обучения он подсказывал, включая ту или иную лампу, то на «контрольной проверке» молча лежал и отщёлкивал секунды. Сколько раз мы отправляли его к праотцам — сбились со счёта. Думаю, если бы на его месте были настоящие пострадавшие — вокруг Самарты уже было бы небольших размеров кладбище.

Постепенно пришёл опыт и практика дала свои плоды — мы мастерски диагностировали и потерю дыхания, и прекращение сердцебиения. За три минуты мы «вдыхали» жизнь в мнимого пострадавшего и оставались рядом с ним «дожидаться приездов медика». Цена всему этому — вспотевшие спины и немеющие руки. Всё-таки, скажу я вам, продавить грудину человеку — занятие то ещё по своей трудоёмкости.

…

Нам, приехавшим, в какой-то степени повезло — в день прибытия в посёлке праздновали День Металлурга. По этому поводу было организовано угощение работников, концертно-развлекательная программа и прочие мероприятия, которые устраивает предприятие для повышения корпоративного духа. Поскольку мне не было нужды проводить весь день на производстве, то и сил на празднование было побольше. Поэтому я с энтузиазмом пристраивался в различные очереди: за шашлыком, за глинтвейном, к театральному кузнецу — грохнуть кувалдой и получить свой сувенир. Мотивация была проста: останусь ли я здесь до следующего праздника — неизвестно, так почему бы сейчас не оторваться на всю катушку?

Массовые гуляния по поводу дня металлурга.

К вечеру ощутимо похолодало. Пришлось сходить в комнату, вытащить из чемодана тёплые вещи и костюм туриста. Костюм был с капюшоном — не так сильно мёрзла голова. Конферансье, тем временем, сновал по сцене, пытаясь растормошить публику. Когда он уходил за кулисы, перед собравшимися выступал какой-то местечковый ансамбль. Вокально-инструментальные данные были, конечно, так себе. Мне было жалко артистов: температура воздуха была чуть выше ноля, а они на сцене в лёгких костюмчиках. А солистка, и вовсе, в каком-то блестящем платье: без рукавов, зато чуть длиннее майки.

Возле импровизированного концертного зала устроители поставили корпоративный УАЗ-буханку мышиного цвета. Рядом с ним, в коробках, оставили множество баллонов с аэрозольной краской. И весь вечер настойчиво приглашали отдыхающих превратить автомобиль в арт-объект.

В конце концов, призывы возымели действие, и публика взялась задувать автомобиль на все лады. Спустя короткое время авто приобрело вид в духе уличного граффити. Но желающих добавить автографов не уменьшалось. Поэтому меньше, чем через час, машина превратилась в пёстрое нечто, в котором невозможно было распознать ни единой художественной формы. Признаться, я думал, что под занавес торжеств машину сожгут под радостное улюлюканье веселящихся. Но — нет. Авто так и осталось ночевать возле площадки. На утро его уже не было. Скорее всего, краску отмыли в ту же ночь. И на утро «буханка» вновь вернулась к своим прямым обязанностям. Кстати, спустя несколько дней я встретил его на дороге. Краски на кузове не было. Водитель постарался на славу, стирая следы вакханалии — оставил разноцветными лишь диски колёс, да матерчатое укрытие капота несло на себе следы разудалого веселья.

Когда праздник — удался!

Постепенно на рабочий посёлок опустились сумерки. Их сменила настоящая темнота. К этому времени уже зажглись фонари. А на сцену вышла группа молодых людей в чёрных очках и чёрных же плащах в пол. Повеяло средневековьем и мистицизмом. Немало этому поспособствовало и музыкальное сопровождение: ритмичный тяжёлый рок раскачивал зрителей. В руках артистов появились непонятные стальные конструкции, сыпавшие искрами. И началась феерия! Искры рассыпались веером, очерчивая круги и озаряя пространство оранжевыми сполохами. Конструкции уступили место огненным стрелам. Выдуваемые факирами огненные факелы никого не оставляли равнодушными. Огненные стрелы рисовали замысловатые траектории. Адское зрелище вызывало боль в глазах, публика восторженно ревела, зачарованная происходящим. Казалось, даже горы вокруг почтительно затихли, в ожидании чего-то мистического.

Мистическое не заставило себя ждать — во время одной из тёмных пауз, когда артисты меняли своё расположение на площадке, в центр вышла актриса в чёрном плаще с острым воротником, шипастом ошейнике и чёрных ботфортах. Её не было видно до тех пор, пока разом не вспыхнули факелы в руках у её коллег-«охранников». Горняки восторженно взвыли от увиденного. Музыка, шипение факелов, звон цепей и танцевальный номер приобретал, поистине, колдовской вид. Из динамиков раздался последний раскат ударников. Факелы погасли синхронно, как и зажглись. Когда глаза привыкли к темноте — на сцене уже никого не было, и лишь белым дымом исходили угли в металлических сферах, напоминая о том, что здесь произошло. Фигуры в чёрных плащах исчезли столь же неожиданно, как и появились четверть часа назад. Мистика! И в этот момент над головами с грохотом раскололось небо! Организаторы праздника продолжали радовать самартян фееричным шоу. На этот раз — залпами салютов. Зрелище получилось незабываемым. Сизый дым медленно опускался к земле, отдыхающие расходились по своим домам.

Очередное утро встретило меня низкой облачностью. Буквально — очень низкой. По дороге в столовую я чётко видел, как вдоль меня проплывает облако, цепляясь за траву и кустарник. Дождя не было, но всё вокруг было сырым. «А в календаре — середина июля», — подумал я, поплотнее запахивая флисовую кофту.

После завтрака спешить было некуда — пропуск ещё не оформили. Сходил на склад, получил спецодежду. Почему-то такие обновки всегда поднимают настроение. Отныне я буду носить серо-оранжевую униформу с фирменным логотипом и светоотражающими полосами. Костюм пришёлся впору, каска была удобной и сбалансированной. Хмурые мысли отступали. Но только до тех пор, пока не приходилось возвращаться в жилище. Нас стало меньше — двое постояльцев уехали на следующий день после моего приезда. Оказалось, это были охранники, сопровождающие автобусы. Итого, четыре человека в комнате. Это уже привычнее. Но вечерами заняться было решительно нечем: телевизора в комнате не было. Иногда удавалось подцепиться к вай-фаю соседнего корпуса. Но сигнал был слабым, а скорость низкой. Поэтому практической пользы от этого не было. Кроме того, стены были тонкими, а полы очень скрипучими. Жильцы же соседних комнат ложились спать в десять часов вечера. Поэтому стоило только засидеться до одиннадцати, как приходилось возвращаться в кровать на цыпочках — соседи были нервными и в голос выражали своё недовольство, не стесняясь в выражениях. Обещанного переселения до сих пор не было. Спрашивать было не с кого: девочка-кадровик уехала на неделю в отпуск, а кроме неё никто не мог дать отмашку коменданту. Словом, эту неделю я прожил в общежитии, прежде чем был переселён в квартиру для ИТР.

Дорога в посёлок.

При тесном знакомстве с территориальным делением жилого посёлка я узнал, что есть общежития, дома для ИТР и коттеджи для высшего руководства. В общежитии живёт младший обслуживающий персонал посёлка: сантехники, электрики, повара и такие вот, приезжающие. Персонал гидрометаллургического комплекса заселялся в дома для инженерно-технических работников. Это были деревянные трёхэтажные здания. В зданиях были отдельные квартиры. Чаще однокомнатные. Но встречались и «двушки». В комнате проживали один-два специалиста. Сменщики заселялись туда же. Это создавало определённые удобства: можно было не возить с собой, например, габаритные вещи. Или привезти кое-какую технику, чтобы создать более уютный быт. Можно было не сдавать спецодежду в камеру хранения, а оставлять её в квартире. Впрочем, вывозить спецодёжку за пределы посёлка строжайше запрещалось — за этим внимательно следили охранники на КПП. В квартире была отдельная ванна, совмещённая с санузлом; кухня; телевизор. Конечно, сигнал был слабый и, чаще всего, один-два канала. Но это уже хоть какое-то разнообразие. Беспроводного интернета не было. Но меня это не удручало. Сим-карта от «Мегафона», своевременно купленная в Иркутске, исправно подключала меня к всемирной паутине.

Жилая комната.

Мне досталась угловая квартира на первом этаже. Окна были затянуты полиэтиленом, а щели пролиты монтажной пеной. Несколько позднее я узнал, что в домах зимой бывает ощутимо холодно. Пробовали, конечно, жаловаться, но эффекта это не дало — теплее в квартирах не стало. Самым престижным местом проживания были, конечно же, коттеджи. В них проживала «элита посёлка»: первые руководители, их заместители и прочие приближённые к «белым людям». «Синие воротнички» — технические специалисты — там тоже иногда встречались. Но за какие заслуги они туда поселялись — этого я не знал.

Брошенное здание.

Кроме жилых домов в посёлке было несколько брошенных. С отсутствующими стёклами, обрывками полиэтиленовой плёнки в оконных проёмах. Видимо, посёлок переживал не лучшие времена. И надежд на улучшения у властей не было — иначе бы дома законсервировали. Сейчас же они были просто брошены. И тот факт, что двери были заперты на замок, не менял ситуации.

Мой ежедневный маршрут проходил вдоль такого здания. Оно не нагоняло жути, не наводило тоску. Оно просто было. Сам посёлок находился в межгорной долине. Внизу, под посёлком, расстилалась речная пойма с одноимённой речкой — Самарта. В переводе с местного диалекта «Самарта» означала «Ореховая». На мои вопросы: «Где тут можно собрать орехи?» жители лишь пожимали плечами:
— Да не встречали мы тут никаких орехов. Рыба, вот, есть. Добрая здесь рыбалка. Грибы, вот, ещё водятся. Но за ними ходить надо, а орехов здесь нет.

Каждый день меня встречал иной пейзаж. Маринисты говорят, что нет двух одинаковых картин моря: каждый день отличается от предыдущего. То же самое можно сказать и про горы. Очень быстро я научился постоянно ходить в дождевике, потому что дождь мог пойти в любой день без предупреждения. Ещё быстрее я перестал обольщаться солнечному дню и обязательно надевал тёплую водолазку. А ещё я обновил высотомер в смартфоне и убедился, что высота посёлка над уровнем мирового океана находится в пределах 1974-2003 метра. Для сравнения: такая высота является статическим потолком для многих лёгких вертолётов. Осознав это, я спросил инструктора:
— А случись какая неприятность, как человека будут эвакуировать?

Вопрос-то отнюдь не праздный. Даже если не брать во внимание несчастный случай на производстве, всегда остаётся вероятность внезапного ухудшения здоровья: обострение хронической болячки, аппендицит, обычная зубная боль… да мало ли ситуаций?

Оказалось, что никто в горы вертолёт гнать не станет. А нуждающегося погрузят в фельдшерскую «буханку» и отправят в ближайший населённый пункт, в котором имеется сельская клиника. «Да тут недалеко, — отвечал мне инструктор, — не более ста километров». Оптимист.

«Интересно, — подумал я, — какой счёт выкатят работнику за транспортировку его в сельскую больницу, если возникнет такая надобность?» В том, что такой счёт будет, я почему-то не сомневался. Ведь даже лекарства в местном фельдшерском пункте выдавались в счёт зарплаты. Это для меня было странным: ведь люди приехали в глушь работать, а не болеть. К тому же в посёлке попросту не было аптек, и купить какие-либо таблетки или капли было негде. Кроме аптеки, не было парикмахерской. А продолжительность вахты составляла 45 суток. Рабочие обращались с вопросом организовать парикмахерский пункт, но руководство осталось категоричным: парикмахерской нет и не будет! Зато в посёлке была баня. Были и спортивные заведения: открытая площадка для спортивных игр, тренажёрный зал, спортивный зал. Был и свой магазин смешанных товаров. И хотя ассортимент был скромным, необходимый минимум в нём присутствовал. Вот только стиральные машины были, по-прежнему, в общежитии. И приходилось занимать очередь, и отсиживать положенное время, глядя на калейдоскоп из мокрой одежды, через круглую стекляшку дверцы.

Часть 6. Золотоносные реки

Несмотря на приличный производственный опыт, золотодобытчиком быть ещё не приходилось. В далёком 2001 году я начал свою карьеру на одном из горнодобывающих предприятий Казахстана. Из слесарей дорос до механика фабрики. Труд горняка тяжёлый, но по-своему интересный. В начале карьеры это было производство по переработке нерудных материалов. Проще говоря, из карьерной вскрыши фабрика производила щебень. Да этот же щебень и продавала всем желающим. История производства уходила корнями во времена расцвета социализма — конец 60-ых годов прошлого столетия. Впоследствии я стал работать на производстве по переработке железной руды. Оно тоже не отличалось молодостью, являясь ровесником щебёночному производству. И тем не менее две этих фабрики без особых потрясений дожили до наших дней и благополучно функционируют до сих пор. Это я к тому, что технология добычи полезных ископаемых за последние пятьдесят лет не претерпела кардинальных изменений. Не была исключением и золотодобывающая фабрика. Шахты выдавали на-гора свои недра. Карьерный транспорт сваливал их, недра, в стальные коробки — бункеры — на фабричном комплексе. Далее в дело включались дробилки. Разжёвывая камни своими стальными челюстями, они передавали породу друг другу с помощью конвейеров, до тех пор, пока камне не превращались в мелкий щебень. А ещё лучше, в песок. Получившуюся грунтово-каменную смесь загружали в барабаны шаровых мельниц. Заливали воду. И раскручивали барабаны. Порода внутри барабанов приходила в движение и начинала измельчать сама себя. А чтобы этот процесс был более успешным — быстрее и продуктивнее — внутрь барабанов добавляли стальные шары. При работе мельниц стоял страшный грохот. Зато из мельницы сливался мутный раствор, похожий на разведённую извёстку для побелки. Далее в работу включались другие аппараты с диковинными и забавными, для непосвящённых, названиями. Там были и чаны-сгустители, и классификаторы, флотаторы и пеногоны, питатели и циклоны. Завершали технологию отделения концентрационные столы и грязевые насосы. Насосы перекачивали жижу — пульпу — либо в пруд-отстойник, либо в цех гидрометаллургического передела. В зависимости от того, что содержалось в пульпе: пустая порода (так называемые «хвосты», отходы производства), или же золотосодержащий продукт. А вот концентрационные столы рисовали на себе красивые муаровые узоры. Различные горные породы имеют различный вес. Поэтому если золотосодержащую жижу наливать на наклонную поверхность с небольшими поперечными уступами, которая слегка вибрирует, то жижа начинает разделяться на фракции. Получаются такие расходящиеся полосы. Каждая полоса — свой вид минералов. С противоположной стороны подающего трубопровода находятся ёмкости, в одну из которых стекает вода с золотым песком. Как видите, технология золотодобычи тоже не сильно изменилась. Как раньше горцы мыли золото в реках, так и продолжают мыть сейчас. Ну, разве что добавили химию и электричество. Словом, всё было таким знакомым, словно и не было минувших 17 лет. Именно сюда мне предстояло приходить каждое утро, чтобы весь этот организм исправно работал.

От посёлка в сторону обогатительной фабрики уходила наезженная дорога. Не асфальтированная — кто бы её здесь асфальтировал? Но очень плотно и хорошо отсыпанная горной породой. Можно было дождаться «вахтовку» и уехать на ней. А можно было пройтись по тропинке и через пятнадцать минут оказаться у стен обогатительного комплекса. На этом комплексе мне предстояло работать. Немного дальше располагались склады. А за ними — ещё дальше — гидрометаллургическое производство. Если на первом из породы выделяли золотой песок, то гидрометаллурги шли ещё дальше. Они растворяли породу в сильных химикатах, и затем из получившегося «бульона» вытягивали золото, получая, в итоге, металлические слитки.

Вахтовку ждать не хотелось. Да и тропинка пролегала по живописной лесополосе. Когда я ещё в горы-то выберусь? Поэтому каждое утро после завтрака я шёл в сторону комплекса. Вечером шёл обратно. Сбиться с пути было невозможно — на всей дистанции были проложены деревянные щиты. Этакие экологически чистые тротуары. Ходить по ним было удобнее, чем по земле. На земле росла густая трава, которая частенько была влажной и скользкой: то от ночной росы, то от прошедших дождей. А в солнечный денёк на досках любили греться бурундуки. Иногда на бурундуков мышковали местные собаки, гоняя их с одного края щита на другой. Поймать они их не могли, для этого бурундук был слишком юркий. Но, глядя на довольные морды псов, становилось понятно, что они не ставили такой цели. Пищи у собак было достаточно. С бурундуками они играли, шугая последних с досок и с любопытством заглядывая под щиты. Иногда такие догонялки длились до получаса. Чаще всего собакену это надоедало, и он убегал по своим делам.

До своего приезда в посёлок о бурундуках я только читал. Никогда не видел их в живой природе. Оказалось — небольшой, но юркий зверёк. Действительно, с продольными полосками. Однако в кроне лиственницы — хрен найдёшь! Маскировка работала на все сто. Если испугается — мигом взбирается на макушку лиственницы, оглашая окрестности возмущённым писком. Работяги не гоняли бурундуков. Даже, наоборот, подкармливали. За одним из поворотов, возле высокой лиственницы лежал плоский камень, который замечательно подходил на роль импровизированной столовой. Люди, возвращаясь с обеда, оставляли на камне хлеб или иную выпечку. Бурундуки никого не встречали, но угощение исправно утаскивали под дерево. Иногда к ним присоединялись птицы. Тогда кусочки хлеба растаскивались в радиусе «от дерева до дерева».

Маршрут к фабрике пересекала горная речушка. Шириной метров в пятнадцать. И глубиной не более метра. Она несла свои воды откуда-то с гор и впадала в Самарту. Её весёлые переливы и перекаты на камнях можно было слушать долго. Вода была кристально чистая и очень холодная, как и подобает горной реке. Коллеги по цеху говорил, что воду из реки можно пить. Они пробовали и «как видишь, все живы и даже не пронесло». Реку я пощупал. Но пить из неё не отважился. «Впрочем, если бы тут разбить палатку, да с удочкой, да с ночёвкой, — мечтал я, — под костерок, да котелок с чаем. От такого бы я не отказался». Через реку был переброшен мост. Так что трудностей с преодолением водной преграды не возникало. Перед самым комплексом был переброшен ещё один мост. Над каменным руслом. Воды в нём не было. А мост был. Русло все звали «Сухой ручей». Дорожка из камней различной крупности выныривала из-под моста и, петляя, убегала в горы. С другой стороны моста такие же камешки протянулись метров на двадцать, после чего расходились широким веером и терялись в зарослях молодого ельника.

Сухой ручей. После дождя в горах становится не совсем сухим, и не совсем ручьём

Обогатительный комплекс состоял из двух зданий, одно из которых блестело плоскостями сэндвич-панелей. Автодорога по широкой спирали огибала здания и где-то наверху раздваивалась. Там же, наверху располагался приёмный бункер для горной породы, где деловито сновал погрузчик, закидывая в него камни.

Внизу, на проходной, весь персонал встречает пост охраны. Далее — алкотестер и металлодетектор. Из карманов следовало достать все предметы. Контроль был полный — проверяли даже подошвы обуви. Такая же процедура и при выходе из комплекса. Всякий раз. Даже если предстоит входить и выходить каждые десять минут — каждые десять минут будут проверять согласно регламента. Пропуск остаётся у охраны. К этому времени меня уже ожидал Александр — исполняющий обязанности механика комплекса. Это был мужчина в возрасте около тридцати лет. Причём, «около» могло быть как в большую, так и в меньшую сторону. Худощавого телосложения и с крепким рукопожатием. Как оказалось, он здесь уже третий месяц безвылазно. Отработал свою вахту. А на новой механик не приехал. Руководство уговорило его задержаться. Пообещало утвердить в должности механика. Но не утвердило, потому что приехал я. В его заботы входило ознакомить меня с производством. Ну, и продолжать выполнять обязанности механика, покуда не пройдёт двухнедельный период моей адаптации на производстве.

Сам комплекс состоял из двух больших отделений: дробильно-сортировочного и обогатительного. Причём, последний был построен ещё артелью, некогда промышлявшей золотодобычей в этих краях. Поэтому часть строений были из круглого леса. Такими же деревянными были внутренние перегородки. И перекрытия, и переходные мостики также набирались из досок. Думаю, что расход пиломатериалов здесь был нешуточный. Оборудование располагалось тесно друг к другу. Лестницы с отметки на отметку и к площадкам обслуживания были очень крутыми. Кроме того, приходилось внимательно следить, чтобы не приложиться каской при подъёме на верхние этажи.

Первый этаж занимали административно-бытовые помещения. В цехах же на отметке «ноль» располагались перекачивающие насосы, переплетения трубопроводов, площадки для хранения материалов и прочие вспомогательные механизмы. Маршруты движения, на первый взгляд, были лишены какой-либо логики. Но уже через неделю мне удалось к ним привыкнуть и потихоньку ориентироваться в цехах.

Отдельной песней выделялся конвейерный транспорт. Конвейеров было не менее двух десятков. Не самые мощные, с шириной ленты до 650мм, они расползались по обогатительной фабрике своеобразной паутиной. При этом иногда пересекались друг с другом, иногда — нависая один над другим. Подо всем этим хитросплетением проходили пешеходные маршруты, по которым сновал персонал фабрики. Конвейерные рамы показывали свои щербатые пролёты: во многих опорах не было роликов; в некоторых местах были приварены стальные пруты, по которым скользила конвейерная лента. Регулирующих опор не было. Ход ленты никак не регулировался. Дефлекторных роликов не было. Если вдруг прикусывало край ленты — конвейер «уходил» в сторону. Не обходилось и без порывов ленты. Об этом свидетельствовали заплатки и поля заклёпок на лентах. Видимо, вулканизация лент здесь не применялась. Проходы вдоль конвейеров имелись не везде. Под конвейерами высились «египетские пирамиды» — просыпь — материал, прилипающий к ленте, осыпался под поддерживающими роликами. Как оказалось, убирать его было некому. Машинисты конвейеров, как профессия, отсутствовали напрочь. Их обязанности исполняли дробильщики. В каждой смене присутствовало по три дробильщика. В их обязанности входило следить за работоспособностью дробилок, питателей, и контроль за загрузкой приёмного бункера. Автоматическое управление оборудованием отсутствовало. Загрузочные и разгрузочные воронки конвейеров — инструктор не обманул — закрывались брезентовыми пологами и не имели радиоизотопных датчиков. Впрочем, они не имели никаких датчиков. «Конвейеры без машинистов и без автоматики — это, конечно же, сильно!» — размышлял я.

Конвейерный перегрузочный узел.

Тем временем дробильщик вызвал охранников к приёмному бункеру. Оказывается, фабрика выработала запас горной породы и бункер опустел. А из фабрики можно выходить только через КПП. Ну, или строго под присмотром охраны. Так они и ходят весь день:
— Охрана, охрана! Подойдите на бункер! — то и дело раздаётся в рациях.
— Охрана. Принято. Сейчас будем, — вещают в ответ.

В галерее, отходящей от приёмного бункера, было сумрачно. Если, конечно, находиться здесь всю смену, то глаза привыкают. Однако некоторые мелкие детали всё равно разглядеть трудно. Может, оно и к лучшему? Некоторых вещей, говорят, лучше не знать.

Сквозь проём стены в бункер выходила лента пластинчатого питателя. Стальной конвейер, похожий на браслет наручных часов, вытягивал породу и сбрасывал её в щековую дробилку. Над пастью дробилки висела кабина машиниста питателя. Как скворечник на ветке. И раскачивалась в такт движения подвижной щеки дробилки. Внутри кабины на подстеленных фуфайках лежал человек и всматривался в подаваемую породу: если в дробилку попадёт крупный кусок металла — проблем не на один час. Чтобы было лучше видно, одно из стёкол вынули. Мысленно прочертил линию от стенки бункера до «скворечника» — она уверенно заканчивалась в голове наблюдателя. То есть, камешек, срикошетировав от футеровки бункера мог гарантировано поразить оператора. Поделился наблюдением с Александром.

— Да не-е, у нас такого не бывает, — ответил мне Александр. Потом подумал немного и добавил: — впрочем, я не так давно тут работаю. Но, если бы было, наверняка бы что-нибудь придумали.

Направляющие борта питателя представляли собой слоёный пирог из металла различной толщины. Когда лист лопался, но оставался на месте, то с ремонтом не мудрствовали: прикладывали к разлому стальной прут и обваривали его двух сторон. Всё. Оборудование продолжало работать. Никаких укрытий вокруг пасти щековых дробилок не предусматривалось. Видимо о том, что иногда камни вылетают «против шерсти» здесь не знали. Износ дробящих плит был запредельным — на них не только не было зубьев-рифлений, на них уже сами плиты становились вогнутыми от износа.

Дробилка. Вид сверху. Износ броней — запредельный, но ведь дыр нет, значит, поработает!

В углу стоял цилиндр аспирационно-технологической установки. В полумраке он напоминал инопланетного робота-захватчика, протянувшего свои стальные трубы-щупальца к своим земным собратьям-механизмам. Назначение у него было вполне мирное. Более того — самое человечное. Установка должна была удалять пыль из воздуха. Однако вентиляторы установки молчали. На трубах-воздуховодах были барханы из пыли. Временами они достигали критической массы и осыпались вниз. Под коническими частями циклонов стояли баки, в которые периодически разгружали содержимое бункеров-накопителей.

— А как часто приходится опорожнять бункер? — спросил я у коренастого дробильщика, лет пятидесяти.
— Да, почитай, каждую смену опорожняем. И сегодня тоже ссыпали, — ответил он. И смахнул с гаек на фланце залежи пыли.

Не обманул инструктор-то: внутрь жёлоба можно легко заглянуть.

Пока я осматривал помещение и оборудование, к бункеру подкатил погрузчик и опрокинул первый ковш золотоносной породы. На вид — рыжая земля с крупными серыми камнями. Иногда земля не встречалась, и тогда в бункер катились серые камни с тёмными прожилками. Золото блестит только на полках в ювелирных салонах. В самом начале не блестит. Грязь никогда не блестит. А в породе его содержание — семь грамм на тонну материала. И то — в идеале. Последнее время и того не было. Геологи никак не могли найти богатимую жилу. Поэтому на-гора выдавали серое недоразумение, в котором концентрация жёлтого металла составляла едва-едва три грамма на тонну. Люди старались, выполняли свои обязанности. Машины работали, истирая брони до дыр. Но счётчик продукции недотягивал до плановых значений. Уже не первый день вместо зелёных чисел перевыполнения плана, информационная доска вещала красными шрифтами отставания от плана.

Я попросил Александра показать мне всю технологическую нитку: от приёмного бункера до склада готовой продукции. Следующими после щековых дробилок были дробилки конусные. Конечно, это были не те монстры, с диаметром дробящего конуса в 2200мм, к которым я привык в начале своей карьеры. Но всё равно — знакомые и уважаемые мною машины. Их состояние было немногим лучше. Да и то, наверное, из-за того, что внутрь к ним не заглянешь. Противопылевые фартуки были прорваны и просто обозначали своё присутствие. Зубчатая передача скрежетала на все лады. Под станиной растекалась, смешиваясь с пылью, лужа масла. Сразу вспомнилась поговорка про револьвер и загнанную лошадь. Обойдя машину вдоль ограждения — столкнулся со вторым дробильщиком, несущим два ведра масла.

— Вот, приходится каждую смену доливать, — пожаловался он, — жрёт масло, как не в себя.
— Так, может, она волчкует (быстрое вращение дробящего конуса, подобно волчку — Примечание), вот и выбрасывает масло на конвейер? — предположил я.
— Конечно, волчкует, — утвердительно кивнул дробильщик, — но это всё фигня. Столько бы масла она не выбрасывала. Надо разбирать и смотреть, куда оно девается.

Очевидно, что ручьи смазки вокруг дробилки его не смущали и не волновали. Давным-давно меня научили, что на предприятии сердцем являются те машины, которых меньше всего. Здесь сердцем фабрики являлись дробилки. «С таким сердцем пациент был обречён», — думал я. Но надо было идти дальше. Артерии предприятия — конвейерные линии — тоже были далеки от идеала, и как они работали без обслуживающего персонала, это было только одному Богу известно. Барабаны пищали всеми тональностями. Ролики обтачивались в гранёные карандаши. Перегрузка породы велась куда угодно, в том числе и на пол. Впрочем, тут имелось гениальное по простоте решение: в месте перегрузки организовали решетчатый настил, под котором была наклонная стенка желоба. Таким образом просыпь не надо было убирать — она сама скатывалась в бункер. «С конвейерами будет полегче: если есть металл, то перегрузки мы переделаем. Ролики, кажется, в стеллажах видел — поменяем. Как быть с машинистами?» — начинал я вникать в производство и строить планы работы.

Ограждение быстроходной муфты на приводе мельницы.

Так, незаметно для себя, мы добрались до отделения обогащения. Здесь трудились шаровые мельницы. Грохот от перекатывающихся шаров был такой, что можно было сорвать голос, что-либо объясняя собеседнику. В мои планы не входило оглохнуть к сорока пяти годам. Поэтому отработанным движением опустил с каски противошумные наушники. Расспрашивать о состоянии оборудования здесь не имело смысла — я ничего бы не услышал. Решил было уйти с площадки, как мне навстречу вышел мельник. Молодой парень, лет 25 с простым открытым лицом. В каске и очках. Но они никак не спасали от грохота.

Шаровая мельница.

— У вас есть беруши? — пытался я перекричать грохот мельниц.

Он меня не слышал. Взяв мельника за рукав, я потащил его подальше отсюда. Когда стало немного потише, я вновь обратился с вопросом:
— У вас есть беруши?
— Конечно, — ответил парень и вытащил нераспечатанную упаковку из нагрудного кармана.

Что я мог ему на это сказать? Видимо, удивление на моём лице было настолько сильным, что мельник решил сгладить ситуацию, добавив:
— Да у нас все так ходят, не я ж один такой.

Эта фраза вызвала шквал хохота. Смеялись и Александр, и начальник смены, который случайно оказался с нами в одном месте в одно время.

— Надо же, — утирал выступившие слёзы начальник смены, — сдал всю смену с потрохами.
Парню было не до смеха. Только сейчас он начал понимать, что факт нарушения правил по охране труда зафиксирован всеми. От этого ничего хорошего ждать не приходилось. Пришлось его успокаивать. Вообще-то я хотел спросить про состояние оборудования и о стуке, который доносился от зубчатой передачи одной из мельниц. Однако ж я был научен жизнью, проведя три недели на больничной койке с воспалением слухового нерва. Вот так же игнорировал беруши. Только я тогда работал возле дробилок. А ведь у него вся жизнь впереди. Я объяснил и ему, и начальнику смены, что мною двигало обыкновенное человеческое желание помочь. И никаких поведенческих аудитов, рапортов и прочей бюрократии разводить не собираюсь. Кстати, беседа оказалась действенной. С тех пор я несколько раз встречал этого парня на площадке. Не всегда он меня замечал, но всегда был в берушах. Надеюсь, он продолжает беречь своё здоровье.

Следующим было отделение обогащения. Возле классификаторов было потише. Именно здесь я и узнал, что-де, мельницы в хорошем состоянии. Только одна чего-то рычит постоянно, а у второй подшипники греются. А так они вполне исправные.

Флотационное отделение встречало стройными рядами синхронно вращающихся пеногонов флотомашин. Именно здесь мелкие частицы золота прилипали к реагентам и всплывали на поверхность раствора. Лопатки пеногонов сбрасывали эту эмульсию в жёлоб и отправляли к насосам. Красиво, захватывающе. Вот только под ногами — мокрый дощатый пол, под которым несколько метров до земли. А я, как бы, к высоте всегда отношусь с опаской.

Справа от флотационных машин открывался вид сверху на ремонтную площадку и шаровые мельницы. Над ремонтной площадкой коромыслом стоял мостовой кран. То есть все мостовые краны имеют вид коромысла. Только выпуклостью вверх. Под нагрузкой кран прогибается и становится прямым. Это называется «предварительное напряжение». Зачастую этот выгиб незначительный и глазом не замечается. Но только не в этот раз. Изгиб был ясно видимый. И он был направлен вниз. Очевидно, что когда-то кран нагрузили сверх всяких норм и металлоконструкция деформировалась. Как кран не рухнул вниз, этого никто не знал. Ясно было одно — такой машиной работать было нельзя.

Александр пожал плечами:
— Нельзя, конечно. Но мы работам. А что делать? Главное, чтобы под краном никого не было — вдруг упадёт? А железо-то мы починим.

Но я-то знал, что государственные инспекторы далеко не дураки. И прекрасно отличают работающий кран от годами простаивающего.

— Да кто сюда поедет-то? К нам проверяющие давно уж не приезжат. Да оно и к лучшему — спокойнее работается. А то эти комиссии приезжат, шумят, потом штрафы выписыват. Мы же не враги себе — сами знаем, где опасно стоять-то, — закончил мысль мой предшественник.

Здесь я вновь услышал интересное произношение. Такого я не слышал уже очень давно. Даже не вспомню, где именно так разговаривают, обрывая окончания: не «замешивает», а «замешиват»; не «приезжает», а «приезжат». Как оказалось, рабочие из местного населения всё говорит именно так и не видит в том отклонений. Может, в Забайкалье все разговаривают на таком диалекте? Надо было послушать, мне это было интересно. Сколько путешествовал по стране, столько и удивлялся: вроде бы и страна одна, а люди и речь везде разные.

Увиденное погрузило меня в двоякие чувства. С одной стороны, хотелось достать тот самый револьвер, и пристрелить всех лошадей. В смысле, оборудование. До такой степени оно находилось в отвратительном состоянии. А с другой стороны: на то они и механизмы, чтобы изнашиваться и ломаться. На то и существует обслуживание и ремонт, чтобы восстанавливать их работоспособность. «В конце концов, на камнедробильной фабрике ситуация была немногим лучше. А ничего ж — вытащили», — размышлял я, возвращаясь в комнату. Впереди меня ожидал ужин и блаженное «ничегонеделание».

Дорога к золотоизвлекательной фабрике. Где-то за этой горой — золотоносные рудники.

Вечера в посёлке проходили однообразно. Но не тоскливо. Каждый находил себе занятие по душе. Со спортивной площадки доносились сочные удары по мячу и крики болельщиков. Те, кто не желал мёрзнуть на свежем воздухе , ходили в спортивный и тренажёрный залы. Сторонники нездорового образа жизни что-то жарили на сковородках в кухнях. Словом, текла обычная гражданская жизнь, где после работы надо было и ужин сготовить, и в комнате прибраться, и стирку устроить. Возможность готовить самому ценилась многими.

Проводя много времени в разъездах, питаясь в различных кафе и забегаловках, можно изрядно подпортить желудок. Тогда оставалось два варианта: завязывать с бродячей жизнью, или готовить себе то, что доктор прописал. С бродячей жизнью завязывать не хотелось. Однако врачи уже второй год кряду подтверждали гастрит. Пока ещё рекомендовали больше налегать на супчики и кашки. Если в столовой таковых не оказывалось, то появлялась возможность самому кашеварить. Чего не сделаешь ради здоровья? А здоровье требовалось, чтобы зарабатывать деньги. Которые потом тратились на восстановление подорванного здоровья.

Вот такой замкнутый круг получался. Я не ходил ни в спортзал, ни на площадку — собирался впопыхах, поэтому не взял ни кроссовки, ни одежду для тренировок. Вечерние мои прогулки были до магазина и обратно — прикупить чего-нибудь к чаю. Вечера я проводил за разбором своих дорожных записей. Ноутбук, кружка чаю, да бормочущий телевизор — вот и весь мой досуг.

Если природа радовала ясным вечером, то немного бродил по посёлку. Всё-таки горы — это красиво. Чаще других мне доводилось видеть Уральские горы. Но они были покатые, старые, поросшие лесами. Восточные Саяны, если верить геологическим данным, ничуть не моложе Урала. Но эти горы были островерхими. То есть, жили активной жизнью горообразования. Землетрясений я не застал. Но каменные осыпи формировались весьма активно. Смотрелось красиво. Здесь многие смотрели на вершину окружающих гор и мечтали о том, что когда-нибудь поднимутся посмотреть, как восходит солнце над Саянами. Я не был исключением и разделял эти идеи. Поговаривали, что несколько лет назад служба охраны разрешила-таки выход в горы. Группа энтузиастов забралась на горный перевал — выше не пошли, времени не хватило. Так потом фотографии два месяца ходили по посёлку. Но с тех пор маршруты в горы больше не разрешали. Может быть, тому поспособствовало событие, связанное с хищением золотого песка. А дело было так.

Вид на фабрику.

В одну из вахт нашёлся предприимчивый человек. Заприметил один из старых кабельных каналов, сквозь который в здание электрические кабели заходили. Кабелей давным-давно не было, а проём оставался. Он и приспособил под слив с концентрационного стола пустую пластиковую баклажку из-под воды. Так потихоньку-помаленьку бутылка и наполнилась золотым песком. Вслед за первой таким же способом наполнилась и вторая баклажка. А потом «предприниматель» бутылки приладил в приметную нишу и прикрыл так, чтобы всё было незаметным. По окончании смены вышел, как обычно, через проходную: продышал в алкотетстер, показался перед металлосигнализатором. Всё чисто. За дверью КПП — обогнул здание, вытащил золотишко из схрона, закинул в рюкзак и пошёл по своим делам. Но не в общежитие, а через перевал. Разумеется, личные вещи не брал — зачем ему лишний груз? Так и шёл долиной, между гор. Компаса и карты не было. Шёл по памяти. Поэтому старался не удаляться от дороги. А когда решил, что отошёл достаточно — вышел на дорогу и пошёл в сторону посёлка. Наверное, так и ушёл бы. Да на свою беду — ошибся в подсчёте пути. И вышел в аккурат в зоне патрулирования мобильного поста фабричной охраны. Те заметили одинокого человека с тощим рюкзачком за плечами, да ещё и вдали от жилища. Заинтересовались: кто такой, откуда, и что в котомке? Ну, и привезли его обратно. Тут-то всё и выяснилось. Шутка ли — больше пяти килограммов золотого песку умыкнуть с месторождения! Дошло ли дело до суда — точно никто сказать не мог. Вроде как руководство не хотело огласки, поэтому мужичку дали пендаля и отправили в Иркутск ближайшим же транспортом. Но с тех пор — никаких походов в горы. Правда, рыбалка не возбранялась. Даже лодка была на фабрике. На ней заплывали для измерений глубины пруда-отстойника. А заодно можно было и порыбачить на Самарте. Да вот незадача: незадолго до заезда новой вахты лодка куда-то исчезла. Сама уплыть не могла. Значит, кто-то помог. А когда и кто — никаких сведений не было. Руководство опять стояло на ушах, грозило лишением премии и увольнением через одного. Но эти заклинания так и не помогли проявиться лодке. Таким образом, ни в горы, ни на рыбалку уже ходить было нельзя.

На следующий день я решил осмотреть склады запасных частей. А заодно и склад металлолома. Если первые могли рассказать о снабжении фабрики, то второй уверенно показывали на эксплуатацию оборудования. Александр согласился быть моим экскурсоводом.

Это механическое сито — грохот — не отработало ни одного дня, так и пролежав на складе всё время с даты своего прибытия.

Ходить далеко не пришлось — склад металлолома был через дорогу от комплекса. Впрочем, это был склад-ассорти: изношенные детали и узлы соседствовали вперемешку с новенькими механизмами, не растерявшими следы консервационной смазки. А в центре этой чудо-поляны возвышались две крепких рубленых избушки. На мой вопрос о богатстве предприятия, Александр прояснил:
— А это когда корпус пристраивали, в этих избах подрядчики жили. Они эти избушки и срубили. Тут и инструмент хранили. Тут и жили. А когда стройка закончилась — уехали. Вот избы и остались. Дома, конечно, хорошие. Но фабрике без надобности — много документов надо, чтобы в избах людей размещать. Да и от столовой далеко.

Вокруг изб в живописном беспорядке были размещены части машин: и россыпи подшипников, и стопки броней для мельниц. Отдельной поляной выделялась площадка хранения редукторов — словно фантастические стальные грибы выпирали из-под земли своими горбатыми крышками эти мощные механизмы. Отдельное поле пустых почек из-под смазки — какое ж предприятие обходилось без них? Перед забором стояли многометровые зубчатые колёса для мельниц. А за забором — новенький грохот, потерявший всякую надежду когда-либо испробовать себя в деле просеивания золотоносной породы.

Это был самый крупный, но не единственный склад. Как оказалось, изношенные части машин, как и запасные части, равномерно располагались вокруг здания фабрики. Докуда хватало длины стрелы автокрана — там и укладывали при ремонте, в надежде когда-нибудь убрать всё на склад.

Пока мы инспектировали склады, на фабрике «устала» работать конусная дробилка. Пока руды было мало, хватало и одной технологической линии. Но приближался конец месяца, у руководства была надежда вытянуть план, хотя бы по переработке руды. Шахты уже получили свою порцию скипидара под хвост и с удвоенной энергией выдавали на-гора породу. Но тут вступил в игру другой фактор: ремонтный персонал плохо представлял себе устройство дробильного оборудования. Все ремонты сводились к одному: разобрать, обнаружить сломавшуюся деталь, заменить и собрать всё обратно. Никто не утруждался поиском причин. Пришлось взять на себя роль инструктора.

Ничего не могу сказать плохого про ремонтный персонал. Именно на таких и держатся предприятия. Жёсткие, знающие своё дело, не пасующие перед трудностями. Слесари и сварщики знали, что надо было делать, откуда принести стропы, словом, работали, как исправный механизм. Это были сильные и умелые «руки». Оставалось лишь добавить им немного «головы», рассказав, на что обращать внимание при ремонте. Механослужба была сработанной, слаженной. И очень малочисленной. Она состояла из пяти человек, двое из которых работали в ночную смену. Ещё один слесарь занимался извечным ремонтом насосов (их было более двухсот единиц). Сварщик изо дня в день работал совместно с технологами: тут приварить, там отрезать, тут сетку приготовить, там перила отремонтировать. И оставался ещё один ремонтник, которым надо было затыкать и отказы оборудования и создавать резерв узлов для механизмов. Такая вот унылая реальность ожидала меня на комплексе.

Разобрав дробилку на части, я не поверил своим глазам — вместо очищенного масла через механизмы прокачивался какой-то серо-зелёный кисель, который даже не имел запаха нефтепродуктов. В ответ на моё удивление, дробильщик произнёс:
— А что вас удивляет? У нас в каждом маслобаке такое масло. Работает же.

В процессе ремонта дробилки.

Во время ремонта обнаружили, что лопнула бронзовая втулка. Запасной такой же не оказалось. В заказе на покупку этой детали не было. Всё. Ремонт можно было заканчивать. Накрапывал дождь. Накрыв распотрошённую машину стальным листом, ремонтники направились в цех. Я решил определить, откуда в масло попало столько воды? Расследование не было долгим — маслобак и насосы находились под навесом, который никак не защищал их от осадков. Более того, вода, стекая по крыше навеса, лилась в аккурат на маслобак, и далее, через сапуны и неплотности в заливных крышках, попадала вовнутрь. Поднявшись от маслостанции, я смотрел на уличный дробильный комплекс: щековые дробилки стояли с изношенными бронями и перекосившимися щёками. Подле одной из них раскидывал сварочный кабель сварщик, в который раз уже заваривая трещины на станине. Была у них неравная борьба: станина лопалась, сварщик заваривал трещины; она опять лопалась — он опять заваривал. В следующий раз трещины змеились в другом месте. Приходил сварщик и опять их заливал расплавленным металлом. Это могло продолжаться долго. Никто не обращал внимания, что перекошенная щека упиралась в стенку корпуса. Двигатель был мощный. Его хватало и щеку раскачать, и камни дробить, и металл станины разрывать. Из-под дробилки выползала лента конвейера. Точнее, лежалый бархан. Когда-то вышел из строя грохот. Конвейер остановили. С тех пор эта нитка не запускалась. Конвейеры так и остались с наваленной породой. Спустя какое-то время порода слежалась, и теперь, вымоченная дождями, представляла собой отличный монолит. И этот монолит не был прямой. Метров за пятнадцать до «головы», до барабана, конвейер начинал изгибаться по дуге влево. Как банан. Я не верил своим глазам, но он, чёрт возьми, изгибался! Для того, чтобы нависнуть над грохотом и сваливать в него породу. Именно так: открытый конвейер разгружает породу в открытый грохот. Уверен, пыли здесь было — цементный завод обзавидовался бы. Но сейчас машины стояли. Мёртвый грохот был так же завален породой. Работы здесь было не на один день… «А машинистов конвейеров нет. И ремонтная служба — всего пять человек, из которых двое ходят в ночь», — размышлял я.

Будущее вырисовывалось мрачной горой. Аналогии с камнедробильной фабрикой улетучились. Там и оборудование было в лучшем состоянии. Там механослужба была из четырнадцати человек. И через год, там, мы выбили дополнительный персонал. Раз в месяц на сорок восемь часов фабрика останавливалась. В это время к нам приезжало ещё полсотни ремонтников, которые могли переварить любой проблемный узел. Здесь — никто не приедет. Здесь — всё делалось пятью человеками. В третий раз за эту поездку я отказывался верить, что так жестоко ошибся с проектом. Но правда была неумолима.

Конвейер с застывшей породой.

Следующие два дня я провёл в расчётах, планировании и поисках заряда оптимизма. Я перерыл весь интернет и нашёл-таки нормативы на ремонт горного и обогатительного оборудования. Какими-то кривыми поисковыми дорожками я отыскал данные о трудоёмкости и периодичности ремонтов и обслуживания. Я рисовал графики различного масштаба и привязывал одно оборудование к другому.

Александр, видимо, устал отвечать на мои вопросы и убежал в цех. Но это его не спасало — цех я уже выучил и то и дело бегал вслед за ним, чтобы узнать какие-либо подробности о ремонтах. Агрегатных журналов не было. Ремонтных ведомостей тоже. Каждую смену машинисты-технологи приносили листы замечаний, так называемые «чек-листы», из которых ничего нельзя было узнать. Вся информация о состоянии оборудования сводилась к лаконичным фразам-командам: «Залили двадцать литров масла. Заменить барабан на конвейере». Приходилось идти в цех, спрашивать у сменщика: что с барабаном и куда залили масло? Само собой, сменщик ничего не знал — у него всё работало нормально.

Познакомился с директором гидрометаллургического комплекса. Имени точно не упомню. Назовём его Евгений Юрьевич. Евгений Юрьевич был высоким, крепко сбитым мужиком с упрямым взглядом и лёгкой полуулыбкой. Он отлично знал своё дело, обладал неординарным мышлением и упорно шёл к поставленной задаче. Если бы его перенести на 200 лет назад, да на заводы Демидова, то он и был бы тем самым Демидовым. Казалось, что энергия просто бурлила вокруг него. Это был руководитель-практик той самой новой формации, о которой так любят рассуждать в столице. Вот только в столице такие руководители никогда не появятся — для этого надо быть хозяйственником. А не «эффективным менеджером». Его работа заставляла любоваться и восхищаться делом. Обязательный атрибут, без которого работа не шла, это чашка крепкого кофе и сигарета. И ежедневные вечерние планёрки, где специалисты держали ответ о проделанном за день. Иногда планёрки пересыпались юмором. Чаще они были серьёзными. Бывало и в грубой непечатной форме. Пару раз начальник был в ярости и, выходя из помещения, громко хлопал дверью. Тут было без комментариев. И так всё ясно.

Евгений Юрьевич был не из местных. Первое время оставался на месторождении по три месяца кряду. И делал всё, чтобы собрать вокруг себя команду специалистов. Пожалуй, я бы дорого заплатил, чтобы поработать с ним вместе хотя бы полгода. Но на другом объекте. Все мои выкладки и расчёты были чёрными. Оборудование работало на пределе прочности. Не потому, что были неподъёмные планы, а потому что не было надлежащего обслуживания. Оно нуждалось в ремонтах, причём в глубоких и в скорейшем будущем. Но для ремонта мне не хватало людей. У меня их было всего пять. Мне требовалось ещё столько же. И машинисты конвейеров. Без них, что бы я ни делал — просто растягивал бы агонию фабрики. Решение сформировалось само собой. И я отправился к директору.

— Евгений Юрьевич, я не пессимист. Но сейчас мы с вами находимся на «Титанике». Он утонет, если срочно не принять дополнительных людей, — что-то такое попытался пошутить я.

Далее состоялся разговор двух горняков, которые не скупились на терминологию да и крепкое словцо — нет-нет, да и проскакивало. Состояние фабрики директор знал не хуже моего. Возможно, без некоторых подробностей, но на то он и директор. Я ему рассказал про специфику ремонта. Он мне — про добычу и обогащение. Оказалось, это в паспорте фабрики — руда с содержанием золотишка семь грамм на тонну. Уже несколько лет концентрация не превышала три грамма. А последние полгода и вовсе упала до одного-двух грамм на тонну. Полгода месторождение было идеальным реципиентом компании: потребляя ресурсы — ничего не отдавало взамен. Эффективные менеджеры настойчиво советовали провести сокращение расходов. Даже периодически наезжали из Москвы молодые амбициозные парни. Что-то записывали в свои блокнотики. Сверкали последними моделям айфонов. Учили специалистов расставлять людей, а людей — работать по двенадцать часов в день, сорок пять суток в вахте. Потом парни уезжали. Приезжали молодые дамы. Что-то записывали в свои блокнотики. Сверкали последними моделями айфонов. Дамы на фабрику не ходили. Они благоухали парфюмом в посёлке и делали красивые селфи на фоне гор. Потом уезжали. Потом приходили директивы: «Нерациональное использование времени и ресурсов. Сократить издержки. Только тогда появится прибыль предприятия». Вслед за директивами происходили сокращения кадров. Точнее — оптимизация персонала. Уменьшали оклады. Увеличивали премии. Вот только драгоценного металла в руде это никак не добавляло — геологи никак не могли отыскать богатый пласт, сколько не бродили под землёй.

— Так что, дорогой мой друг-инженер, — продолжал Евгений Юрьевич, — не будет на фабрике новых людей. Не будет. Не позволят принять. Этих бы сохранить. Недавно только проводили «оптимизаторов». Чувствую, пришлют они новое штатное расписание. А мне и так сокращать некого — сам, поди, слышал про гидрометаллургию.

Про гидрометаллургию, точнее, про цех гидрометаллургии я слышал. Вся вахта — четырнадцать человек во главе с начальником смены — отказались приезжать на вахту, подав заявление на увольнение. Цех сейчас был пустой: в ночную смену работали всего два гидрометаллурга. Уж не знаю, за какие коврижки их уговорили остаться ещё на полтора месяца?

Уличный дробильно-сортировочный комплекс.

Я его прекрасно понимал и как специалиста, и как человека. Но я уже имел опыт прохождения через такую задницу. И знал, что ситуация повлияет на нас обоих: он с меня начнёт требовать работоспособность оборудования. Я, в ответ, начну требовать людей для обслуживания и ремонта. Но оба мы окажемся заложниками системы. И никак не сможем повлиять на ситуацию. Здесь уже встанет вопрос: кто раньше плюнет другому в лицо и напишет заявление на увольнение? Маячила, правда, и другая перспектива: фабрику законсервируют до лучших времён и всех отправят по домам. Но это немногим отличалось от первого варианта. Сумрачно… и настроение стало серым. И за окном спустился вечер. Обсуждать было нечего. Я вздохнул:
— Евгений Юрьевич, не подписывайте мне рапорт о завершении испытательного срока. Я не останусь на предприятии. Это, безусловно, интересный проект. Трудный, но интересный. Но без людей я оборудование не отремонтирую. Вы это понимаете.
— То есть, Алексей, — ответил он, — ты боишься, что не справишься с задачами?
— Нет. Не то слово. Я не боюсь, я уверен, что не справлюсь. И никто в таких условиях не справится. Без достаточного числа ремонтного и эксплуатационного персонала это невозможно. Ладно, технологов убрали, заменив их автоматическими системами. Но из автоматики на фабрике — только компьютеры у нас на столах. Как работать-то? Мы не супермены. Мы — обычные люди. И производство делает команда. Я уже давно не встречал такого энергичного хозяйственника. И не хотелось бы расставаться, даже не подав друг другу руки. А это произойдёт, когда из-за поломок мы в очередной раз провалим план. Люди сюда едут зарабатывать — как мы будем им в глаза смотреть?

Возможно, это прозвучало излишне пафосно. Но тогда я всецело полагался на интуицию. А интуиция размахивала моими расчётами и вопила: «Ты же свято веришь в непогрешимость цифр. Какого вола тебе ещё надо? Тут скоро всё рухнет и хорошо, если тебя не посадят». Словом, в тот вечер я подал словесное заявление об уходе. Да-да, даже не отработав испытательный срок. Даже не отработав свою первую вахту.

Вечером я ужинал в компании парней-айтишников. Приятные парни, отличные специалисты. Молодые — лет по 25-27. Постоянно что-то придумывали, что-то обсуждали. В их руках была вся мультимедиа. Причём, не только в Самарте, но и в соседнем посёлке Зун-Холба. Правда, «соседний» — был неблизким соседом. До него приходилось около получаса трястись на вахтовке через пару горных перевалов. Завтра нам всем предстояло поехать в Зун-Холбу для участия в телеконференции с Самым Главным Владельцем предприятия. И сейчас вся компания обсуждала особенности завтрашнего задания. Руководителем службы у них был Алексей, мой тёзка. Поджарый молодой человек, с быстрой отрывистой речью и искромётным юмором. Алексей носил очки, но всё равно щурился, когда обдумывал сложный ответ. Алексей родом из Улан-Удэ. Работал он на Самарте уже три года. Женат. И супруга тоже работала вахтой. Но при этом вахты не совпадали. Этот факт служил идеальной затравкой для сотрудниц администрации рудника, которые горазды были придумывать различные сказки такого жития. Зато Алексей был в курсе всех новостей рудника. Даже если те объявились 15 минут назад.

Мы поздоровались.

— А что, господин Большой Инженер, какие новости на вверенной фабрике? Кто из ваших завтра едет смотреть живого Акционера? — расплылся в улыбке руководитель айтишников.
— Я завтра еду. Не каждый день увидишь настоящего миллиардера, — ответил я, — о чём шепчетесь, жрецы Вай-Фая и служители Электрона?
— Да тут ветер донёс, — понизив голос продолжил Алексей, — что ты от нас уходить собрался?

Вот это была новость! Я даже опешил.

— Откуда такая информация?
— Ты ж не забывай, — хмыкнули ребята-айтишники, — у нас тут везде камеры понатыканы. Большой Брат не спит!

Компания залилась смехом. Конечно же, это был местный юмор. Камер, действительно, на комплексе хватало. Но делать им нечего, что ль, как только сидеть и шпионить именно за мной? Однако ж скрываться было бессмысленно.

— Да, это верно, — ответил я, — только что был разговор с директором.
— Что-то более перспективное предложили? — продолжали допытываться парни.
— Да никто ничего не предлагал. Но и здесь работать — меня надолго не хватит. Я несколько дней на пальцах и карандашах складываю ситуацию на фабрике. И мне не хватает полтора десятка людей. Хоть самому рожай. Но новых не примут. Как бы этих не сократили, — повторил я слова директора.
— Чай, не первый день на проектах. Нигде не бывает без трудностей. Поэтому, чаще всего, настроен оптимистически, — продолжал я, — но здесь не хватает никакого оптимизма. Подкоркой чую — всё идёт неправильно. И когда наступит Большой Швах, я хотел бы, чтобы это произошло без моего участия.

Парни замолчали. Потом заговорил Евгений — мы с ним делили комнату в общежитии, пока не расселились по разным квартирам:
— Помнишь, с нами инструктаж по ТБ проходил мужичок в очках. Он ещё назвался на должность «Заведующий складом взрывчатых веществ»?

Конечно же, я его помнил. Грузный мужичок лет пятидесяти, с белыми усами щёточкой и никелированных очках. Он мне разительно напоминал какого-то юмориста. Потому и запомнился.

— Так вот, — продолжал Евгений, — он уехал в Иркутск на третий же день после приезда. Он же вперёд нас прошёл инструктаж и уехал в Зун-Холбу. Пришёл на склад. Полистал журналы. Сказал, что он приехал работать, а не в тюрьму садиться. И на следующий день с первой же машиной уехал в Иркутск.

Я не был удивлён. Или был удивлён. Не знаю. Скорее, я был удивлён тем фактом, что кто-то ещё на третий же день по прибытии собрался отсюда уехать. Я думал, что окажусь единственным таким «слабохарактерным».

Распрощавшись с компанией, я пришёл к себе в комнату. Сон не шёл. Все мысли роились вокруг принятого решения. Всё-таки вахтовик служит единому божеству — Его Величеству Деньге. Ради повышенной зарплаты он лезет в дебри и тмутаракани. Живёт в вагончиках, и питается как придётся. А здесь уже полгода предприятие не выполняло план. Без плана не оплачивалась премия. А без премии заработки были очень скудными. Люди смотрели с надеждой на начальника любого ранга. От начальника смены ожидали, что он сумеет дожать горного диспетчера и получить необходимое количество рудовозов. От директора, что получится пересмотреть тарифные ставки и принять недостающих людей. От ремонтных служб ожидали качественных ремонтов и исправного оборудования. Все хотели Деньгу. Я же становился винтиком системы. А система не могла дать людям исправное оборудование. Система была заточена на уменьшение расходов. Это я понимал. Как и понимал, что решение надо принимать быстро и один раз. Шло время. Я начинал привыкать на новом месте. Замыливался глаз. То, что вчера казалось вопиющим и недопустимым, сегодня выглядело безобразным, но вполне исправимым. Завтра оно превратится в «нормальное». Вначале я соглашусь с навязанными Системой правилами. Затем приму экономию на ресурсах и людях как данность. И начну требовать от людей работать в тех условиях, какие есть. После очередной — интересно, какой по счёту (?) — аварии, молча соглашусь с тем, что я не учёл все моменты в работе и по моей вине всё это случилось.

Оставалось только расставить даты к такому сценарию. Но мне он не нравился. Решение сформировалось само собой. До утра оставалось менее четырёх часов.

Утро в Самарте в июле. За бортом — всего +4.

Утро было лёгким, несмотря на полуночные размышления. С аппетитом позавтракав, я прихватил с собой пару плюшек — на фабрике была традиция, пить чай и трепаться за гражданскую жизнь. Надев горчично-жёлтый дождевик и нахлобучив каску с противошумными наушниками, я направился к фабрике. Мой внешний вид уже давно вызывал ироничные смешки за спиной. Уверен, в посёлке уже ходило несколько анекдотов на тему инженера-с-ушками. Но мне было абсолютно всё равно. Главное, что я не мок под дождями и не глох рядом с оборудованием. Вообще, с возрастом начинаешь больше ценить здоровье. Особенно, когда оно начинает заканчиваться.

Накануне в горах шли дожди. Поэтому речушка прибавила в глубине и раздвинула берега. Она уже не урчала весело с переливами, от реки шёл глухой рокот и возмущённое клокотание. Ещё больший сюрприз меня ожидал на Сухом ручье. Ручей перестал быть сухим. Там, где ещё вчера на солнышке белели камни, сегодня бурлили потоки воды.

На фабрике жизнь текла своим чередом: никому ненужные чек-листы, тщетные попытки залатать дыры в оборудовании. Линейные специалисты уже знали о моём скором завершении карьеры. И отнеслись к этому ровно. Ну, не понравилось человеку, значит, не понравилось. Такое бывает. Энергетик фабрики — Сергей — предложил сходить за реку, нарвать травы саган-дайля. Чудодейственная, говорит, трава. Разве что мёртвых на ноги не поднимает. По-научному, это растение называется «Рододендрон Адамса». Это невысокое стелющееся растение с деревянистым стеблем и мелкими овальными листочками. Существует красивая легенда о возникновении рододендрона Адамса. В древние времена, когда воины возвращались после сражений победителями, они втыкали копья в склоны Саянских гор, чтобы передать земле свою силу. На месте копий вырастали красивые вечнозеленые кусты с розовыми цветами, которые дарили людям жизненную силу, энергию и здоровье. Я ни разу не видел это растение, но энергетик меня заверил:
— По запаху найдёшь!

Квадратные каменюки ))

По мостку мы перебрались через речушку Самарта. Напротив фабричного комплекса она была и шире, и глубже, чем на въезде в посёлок. Впрочем, возле жилых зданий она становилась ещё шире, и текла спокойно, ничем не напоминая горную реку. День был солнечным, поэтому сквозь толщу воды можно было видеть дно. А вот рыбы нигде не мелькали, как я ни всматривался в её течение.

От берега Самарты поднялись на холм, покрытый россыпью квадратных камней. Никак не могу привыкнуть к такой форме валунов. Привык, что у нас они либо округлые (как вариант — многогранные), либо плоские, как сковородки. Здесь же все камни имели почти правильные грани. И были покрыты мхом. Оранжевым. Как есть — ржавчина. Я такого никогда и не видел. Мох был зелёным, всяких оттенков. Но в Саянах мох мог быть и зелёным, и оранжевым, и фиолетовым.

Оранжевый мох.

Я остановился — в воздухе разливался тонкий аромат земляники. Но самих кустов видно не было. И галлюцинацией это не было тоже. Ощущения были очень необычными. Вот это смешение ароматов с преобладанием земляники я назвал «Запах Восточных Саян». Подошёл коллега:
— Чего головой-то крутишь? Вон, саган-дайля — перед тобой. Собирай, сколько надо. Только много не рви — она дольше года не хранится. Да и в чай её много не кладут — вкус получается терпким и вяжущим.

Геройствовать не стал — нарвал пакетик листьев. На всю жизнь всё равно не запасёшься. А оставлять за собой продранную полянку не хотелось. Окружающая природа охотно делилась своим спокойствием. Кажется, я начал понимать, почему среди горцев, да и вообще, жителей деревень много долгожителей. «Им спешить некуда. И горы, и леса, и степи — они же времени не знают. Время, вообще, адское изобретение человечества. Вдруг выяснилось, что мы всюду опаздываем, никуда не успеваем. Автомобили устаревают быстрее, чем мы успеваем узнать все их функции. А телефоны меняем, даже не научившись пользоваться предыдущим. Урбанизация… влияние городов. И только горам чихать на все эти страсти-мордасти. Они стояли, и продолжают возвышаться над суетой мелких людишек. Не уверен, что они даже посмеиваются над нами. Мы же не посмеиваемся над комарами за то, что они есть», — предавался я философским умозаключениям.

Чудо-растение — саган-дайля.

Подошёл Сергей. Его «улов» был ещё меньше моего.

— Для чая хватит. А больше и незачем. Впрочем, в прошлом году здесь обретались два флотаторщика. Они повадились таскать саган-дайля чуть ли не мешками. Буквально, выкашивали всё вокруг. Травка-то эта, — рассказывал он, — покрепче женьшеня будет. Её местное население очень уважает. Да и в деньгах дорого ценится. Охрана смотрела-смотрела на это безобразие. Да и захомутала обоих, когда они через КПП на отдыхающую уезжали. Наваляли штраф, за ущерб окружающей среде. И уволили по-быстренькому.

Пока дошли до фабрики Сергей рассказал, что живёт с семьёй в Восточном Казахстане. Какое-то время работал у себя в городе. Но потом подался на вахты. Планируют сменить место жительства, сменить гражданство с казахстанского на российское. Но в общем порядке — долго. А по программе переселения — надо заранее продумать вариант трудоустройства. Хочет переехать в Иркутск — город нравится, и работа недалеко. Казахстанцев, говорит, на месторождении работает много. Работа легче, а платят больше, чем в родных городах. Ну, бытовые условия, конечно, не идеальны. И на дорогу много времени уходит. Но с этим приходиться мириться.

Так как решение об уходе было принято, осталось утрясти некоторые формальности: сдать спецодежду на склад и подписать обходной лист. Но этим я решил заняться в предпоследний день — всё находится в посёлке, за полдня успею обойти. Надо было записаться на автобус. Ведомость составляла заведующая канцелярией. То есть, приходишь в приёмную руководителя месторождения, и там тебя записывают на выезд, называя день и номер автобуса. Без записи — не посадят в автобус. А если и посадят, то на КПП всё равно развернут обратно.

А вечером был прямой эфир с владельцем предприятия. Мужчина среднего возраста, деловой, подтянутый, рассказывал об успехах компании. Конечно же, и об истории её становления. Рабочие нескольких рудников (входящих в бренд «Нордголд»), не стесняясь задавали вопросы. Меня даже обуревала гордость: «Вот, с какими эрудированными людьми доводится работать!» Инженер по надёжности горного оборудования очень интересовался активами компании и дальнейшими планами о покупке новых. А машинист шахтного электровоза очень переживал о том, где же будут учиться дети владельца компании и определились ли они уже с выбором профессии? Мне даже стало стыдно за себя: куда я со своими вопросами об увеличении численности персонала?! Тут, вон, люди глобально мыслят. Впрочем, слова мне всё равно бы не дали. Владелец — человек занятой, нечего его пустыми разговорами отвлекать. Через час телемост завершился. Но мы ещё двадцать минут сидели перед погасшим экраном и улыбались в стеклянные глаза веб-камер. Зачем? «А вдруг Он вернётся, и захочет что-либо спросить?» — такие инструкции получили все мы перед началом общения.

Потом был обратный путь. На вахтовке, через два перевала. Знакомые парни-айтишники остались в Зун-Холбе — им предстояло демонтировать и увезти оборудование после конференции. Пока ждали вахтовку — осмотрел посёлок шахтёров-золотодобытчиков. Судя по внешнему виду, быт здесь был ещё более неприхотливым, даже в сравнении с Самартой. Длинные одноэтажные здания, рубленные из круглого леса, больше напоминали бараки, или охотничьи избушки, в которых останавливаются охотники-промысловики. Посёлок располагался в котловине, над которой нависали покрытые густым лесом горы. Связь была плохой. Мобильный интернет был ещё хуже. Альтиметр показывал высоту в 1703 метра над уровнем моря. Сказывалась усталость. Хотелось назад, в горы, в Самарту.

Река Самарта, она же — Ореховая.

Следующие несколько дней были «резиновыми» — тянулись долго и очень медленно. Я закончил свою работу по анализу состояния оборудования. Расставил приоритеты в срочности ремонта оборудования. По собственной инициативе переписал запасные части на складах. Словом, делал что угодно, только бы поскорее шло время — дату выезда мне назначили на первое августа. Незадолго до моего отъезда нас всех собрал директор и объявил новое штатное расписание. И без того небогатый штат специалистов подлежал сокращению. В том числе и ремонтная служба. Но мне было всё равно — через два дня я уезжал отсюда.

А вечером следующего дня фабрика остановилась — осыпались износившиеся футеровочные брони в шаровой мельнице. Комплекта новых броней не было. Ремонтников, которые могли бы взяться за оперативный ремонт оборудования, было катастрофически недостаточно. Месяц завершился срывом производственного плана…

В Самарте работают суровые люди. И двигатели у них — тоже суровые.

Часть 7. Из Омска невозможно уехать

Моё последнее утро в Самарте выдалось сырым и дождливым. Пока, вместе с другими уезжающими, дождались автобус, пока погрузились — изрядно промокли и продрогли. В этот раз никто мой паспорт не забирал. Автобус не докучал поломками, а его окна не были затянуты мутной плёнкой.

Когда-нибудь это фото мне пригодится для моделизма. А пока, пусть будет в память о Нордголде.

Жилой посёлок.

Уезжаю из Самарты.

Я с интересом рассматривал пейзаж за окном, восхищаясь красотой Восточного Саяна. Дал себе слово, что обязательно приеду сюда в качестве туриста. Может быть даже, что Саян признает во мне своего и позволит прикоснуться к Деминской чаше. Ходит в Саянах такая легенда.

Остановка у водопада.

ЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА ДЕМИНСКОГО ЗОЛОТА

Долина Шумака наряду с минеральными источниками прославилась также рассказами о сказочно богатом месторождении золота, надежно упрятанном от глаз старателей где-то в глухих отрогах Саян. Легенду о сибирском Эльдорадо местные жители передают из уст в уста вот уже полтора столетия, но до сих пор никому не удалось найти знаменитую золоторудную жилу. Среди старателей, промышлявших в горах Восточного Саяна, циркулируют слухи о фантастически богатой 400-метровой жиле, где золото можно вырубать киркой.

Впервые такие слухи появились в конце ХIХ в., когда где-то рядом с устьем Шумака один из старателей открыл редкостное по своему богатству месторождение золота. Считанные люди знали дорогу туда, но хранили ее в строжайшей тайне, передавая только своим детям, изредка они отправлялись в это потаенное место в горах и всегда возвращались оттуда под завязку нагруженные золотом. Из рассказов было известно только, что жила находится под водопадом в труднодоступном месте, среди отвесных скал, на одном из притоков Китоя.

Нескольким счастливчикам удалось выйти на сибирское Эльдорадо случайно. За минувшие полтора столетия легендарное месторождение как минимум трижды находили и вновь теряли, но сведения о его расположении так и остались тайной. Попытки его последующих обнаружений старателями и геологическими поисковыми партиями овеяны противоречивыми свидетельствами; как и на американском Клондайке, обагрены кровью преступлений и аурой золотой лихорадки — многие искатели приключений и геологи шли по следам первооткрывателя этого месторождения, беглого каторжанина Дмитрия Демина, но никому так и не удалось найти золотую жилу.

На пограничном посту в ожидании проверки документов.

А пока мне предстояло добраться до Слюдянки — я помнил про обещание, данное самому себе купить квас «Колчаковский». В Иркутске, где уже была забронирована гостиница, я планировал приобрести другую местную достопримечательность — копчёного омуля. Омуля я, конечно, приобрёл. Но соблазнился и купил ещё и жереха.

Поскольку у меня оставался свободным целый вечер, то я не спеша прогулялся на городской рынок и обратно. С удовольствием пучеглазил на сохранившиеся старинные здания Иркутска. Здание Иркутского театрального училища порадовало своим красивым внешним видом. Большое количество деревянных зданий с ажурными наличниками, словно сделанными из кружев. Такого я уже давно не видел. Собственно, как стали везде массово ставить пластиковые рамы, так и ушло в небытие искусство резных ставень и наличников. «А с другой стороны, — размышлял я, глядя на Иркутский иммерсивный театр, — вот, старинное здание. Окна в нём пластиковые, однако весь резной наличник сохранился. Видимо, не в рамах дело-то». Разумеется, были и ветхие деревянные дома, с забранными ставнями и потемневшей от времени древесиной. Какой же город обходится без них?

Немного иркутских пейзажей.

Театральное училище.

Иркутский трамвай. Не понимаю, почему в российских городах массово избавляются от этого транспорта?

Иркутск — город резных наличников.

Теперь и вы знаете — где искать Лас-Вегас!

Кто-то из вахтовиков позабыл свой скарб.

Бронзовый Мыш.

Театры я люблю. Но в этом так и не смог побывать.

Царство Вечности. В каждом городе есть такое — без него нельзя!

Из Иркутска я улетал в семь часов утра. Всё та же патриотичная авиакомпания «ИрАэро», летающая на отечественных «СуперДжетах». Всё те же белоснежные лайнеры.

Сытый и устатый )))

Не-ет, мой дорогой друг! Нельзя просто так взять и улететь из Иркутска!

Обычно в полёте я сплю. Засыпаю сразу же после отрыва от взлётной полосы и пока стюарды не разбудят. Но не в этот раз. Стюарды меня не добудились. Проснулся от рёва турбин на реверсе, когда самолёт заканчивал пробежку в омском аэропорту. В иллюминаторе мелькали знакомые пейзажи. К трапу подъехал кобус.

Перед тем, как войти в транспорт, я оглянулся на самолёт.

Из Омска нельзя улететь.

— Из Омска нельзя улететь, — щурился на утреннем солнце лайнер.
— И слава Богу, — улыбнулся я и вошёл в кобус.

PS. Спасибо всем дочитавшим до конца. Рассказ отображает субъективные впечатления автора и не является попыткой очернить горную промышленность России и её владельцев. Более того, возможно, всё уже давно наладилось.

© 2020