Автопутешествие по пяти республикам Северного Кавказа

Кабардино-Балкария: «горячий» приём

Чтобы на работе оплатили проезд к месту отпуска, требовалось получить на ж/д вокзале справку о стоимости билета до крайней его точки. Наиболее удаленной от Архангельска точкой был Дербент, самый южный город России. На мою просьбу кассир округлила глаза: «Мы оформляем справки только по России, а Дербент — это Дагестан!». Лишь спустя несколько минут, девушка согласилась включить самую южную нашу республику в состав России. Этот частный случай — отражение общей ситуации, когда Турция или Египет стали значительно более «русскими», чем российский Северный Кавказ. Мнение о Чечне или Дагестане среднестатистический россиянин составляет, основываясь на сообщениях в СМИ. Неудивительно, что мою идею вернуться из осени в лето и проехать с мужем на собственном автомобиле по пяти северокавказским республикам знакомые встретили, покрутив пальцем у виска.

Въезд на территорию Северокавказского федерального округа ничем особенным себя не обозначил. Никаких блокпостов, проверок документов, военной техники — того, что должно быть в изобилии представлено в «неспокойных» регионах. Проезд затрудняли разве что стада коров и запряженные ослами повозки — полноправные участники дорожного движения на федеральной трассе М-29 «Кавказ». Ближе к Нальчику начала проявляться военная специфика: пост Баксан оборудован гибддшниками с автоматами. Три года назад, когда январской ночью я автостопила с Приэльбрусья во Владикавказ, милые автоматчики с этого поста накормили меня печеньем и посадили в проверенную попутную машину.

Впечатлением дня и одним из самых приятных воспоминаний отпуска стало посещение термального источника близ села Аушигер. Для этого пришлось свернуть вправо с М-29 и проехать по Р-291 10-15 км. Едем до конца села, сворачиваем влево, несколько километров грунтовки — и мы в удивительном месте под названием Аушигер, где купаются круглый год. Въезд на территорию с купальней — 50 руб. с человека. Раздеваться совершенно не хотелось — на улице меньше +20, пасмурно. Но стоило войти в воду, сомнения относительно целесообразности купания растворились в горячей, чуть солоноватой воде.

Здесь пасмурная и холодная погода превращается из недостатка в преимущество — ведь при температуре воздуха и воды +30 запросто можно получить тепловой удар. Местные жители активно эксплуатируют целебный источник: в open-air бассейне глубиной по грудь плескались человек 30, а машины всё прибывали. Для приверед, что не желают делить купальню с посторонними людьми, существует VIP-бассейн — он гораздо меньше по площади и дороже — 1800 руб. в час. На самом деле цена не так уж и высока: приятель из Владикавказа ездил туда зимой с компанией в 19 человек — с каждого вышло около сотни. На головы купальщикам падал снег, но больше 10 минут высидеть в горячущем нарзане было невозможно — ни тесноты, ни обиды! Общественный бассейн по площади значительно больше, поэтому вода в нем остывает быстрее. В один из углов купальни вделана труба, по которой подается свежая вода из источника — вот где настоящий кипяток!

Народ стремится занять место у трубы, подставляет под горячую струю всевозможные части тела и набирает свежую воду в пластиковые бутылки, чтобы увезти с собой частичку Аушигера. Мужчины, женщины, дети — кто в обычных купальниках-плавках, кто в длинных халатах. Многие с ног до головы перемазаны голубой глиной. Обрести чудодейственный порошок можно по 40 руб. упаковка в магазинчике на территории. Медики утверждают, что сия глина обладает чудодейственными свойствами и исцеляет от многих недугов, как и источник, со дна которого она добывается. Кожные, урологические, костно-мышечные заболевания, остеохондроз, гастрит, ожирение, диабет — эти и множество других болезней смоет вода минерализацией 3,7г/л, насыщенная хлором, натрием, калием, кальцием и гидрокарбонатами. «Раньше у меня все время болели ноги. Стала ездить на Аушигер каждую неделю — забыла о боли!» — делится радостью пожилая купальщица со своей товаркой.

Возможно, лечебный эффект горячей минералки во многом обусловлен эффектом плацебо. А может, правы ученые, и целебные свойства вод Аушигера реальны — судить не берусь. Но знаю точно: живи я на Северном Кавказе, стала бы постоянным посетителем этого чудесного места.

Северная Осетия: почти «наши»

Северная Осетия-Алания, а в особенности ее столица — Владикавказ, резко отличается от соседних сестер-республик, в первую очередь минимумом мусульманского колорита. Основная религия в РСО-А — православие. Множеству церквей и соборов, в т.ч. католических, противостоит одна-единственная мечеть. Есть во Владике и такое явление как мечеть-планетарий — бывший шиитский храм, в советские годы трансформированный в научно-просветительное учреждение, которое уже как пару лет на реконструкции.

Из городской архитектуры нельзя не отметить главную магистраль Владикавказа — проспект Мира. Середина проспекта отдана на откуп пешеходам и представляет собой широкий бульвар, по бокам которого проложены трамвайные рельсы. Иной вид транспорта здесь не ходит. Застройка проспекта типична для юга России — невысокие здания XIX в. в стиле модерн. Что касается остальных улиц, немалую часть жилья составляет частный сектор — одноэтажные «коробочки» из красного кирпича. Ряды одноэтажек прорежены двух-трехэтажными дворцами, по размеру и апломбу напоминающими больше административные здания, чем жилье простого осетина — так, двор одного из таких домов был украшен голубыми елями.

Стоит отметить, что городское благоустройство столицы республики далеко от совершенства. Спускаясь к забетонированной набережной Терека, украшенной массивными позолоченными львами, пришлось зажать нос от зловония: лестница и берег обильно усеяны гниющим мусором.

Молодежь во Владикавказе ведет себя достаточно раскованно. Нет, пьяные «в сопли» дебоширы на улицах не встречаются, но парни с бутылочкой пива и сигаретой — не редкость. А вот девчонку, выпивающую на людях, вряд ли увидишь. Хотя по части внешнего вида женская половина осетинского общества не менее эмансипирована, чем в остальной России: облегающие топы, шорты и юбочки «по самое не балуйся» на черноволосых красавицах — обычное явление.

В Северной Осетии масса достопримечательностей, как рукотворных, так и природных. Одна из них — Мидаграбинские водопады. Как говорят осетины, Чегемские водопады соседней Кабарды значительно уступают им в красоте. Решив проверить это утверждение хотя бы отчасти (на Чегеме мы не были), мы отправились знакомиться с чудом природы.

Для посещения водопадов выбрали воскресенье: Даргавское ущелье является пограничной зоной, куда необходимо получать пропуск. В будние дни заветный документ оформляют в погрануправлении Владикавказа, а в выходные прямо на заставе. Скучать погранцам не приходится — машины подходят одна за другой.

Процедура занимает минут 15 — пока сотрудник погранслужбы изучает паспорта, вы должны заполнить бланк заявления (индивидуального или коллективного), где необходимо указать данные о себе, автомобиле и спутниках. В «коллективном» случае пропуск выдается на одного человека, его компаньоны вписываются туда и без этого документа покинуть территорию не могут. Пограничник поинтересовался, с ночевкой мы идем или нет. Несмотря на отрицательный ответ, срок пребывания нам вписали аж до конца декабря! За это время, пожалуй, можно смотаться в Грузию через горный перевал.

На холме рядом с постом угнездился не то домик, не то сарай. «Здесь живут дедушка с бабушкой, разводят скотину, делают сыр. Очень вкусный, я всегда у них покупаю — экологически чистый продукт!» — отрекомендовал пограничник. Кстати, о продуктах. В Осетии выпускается целая серия круглых пирогов-лепешек, имеющих уникальные названия и рецептуру: уалибах - с сыром, фыдджын - с рубленым мясом, картофджын - с картошкой, кабускаджын - с капустой, насджын - с тыквой, цахараджын - с листьями свеклы, и много, много еще —джынов. Увы, попробовать удалось далеко не все произведения кулинарного искусства. Так, пирог с черемшой давонджын — блюдо сезонное. Черемшу собирают весной, в остальное время дикий чеснок можно отведать, например, в маринованном виде. Из «быстрых» блюд популярны также шаурма и таук (та же шаурма, только с курицей). Заведения, в которых можно приобрести или заказать выпечку (срок ожидания — от 10 минут до нескольких часов) имеются во множестве, 200-граммовый пирог обойдется примерно в 60 рублей. Осетинские пироги готовятся из бездрожжевого теста, слой которого непременно должен быть очень тонким, а начинка, напротив, обильной.

Въехав в погранзону, мы некоторое время тряслись по каменистой дороге, после чего оставили машину на пятачке рядом с другими авто. Место служит и для пикников — кругом костровища. Ближайший к заставе из 33-х водопадов — Малый Зайгелан. Издалека его сложно идентифицировать — узкая струя непрерывно текущей воды кажется отливающей на солнце белой полосой. Только подойдя ближе, начинаешь различать ее движение. На земле водопад образует ручей-речку, ледяную воду которого очень приятно испить после получасового подъема в гору по каменистой тропе. Впрочем, некоторые местные жители добираются на своих железных конях прямо к водопаду. Как они осуществляют это на своих «классиках», науке неизвестно. Лучшее время для того, чтобы полюбоваться водопадами — июнь, тогда они из-за дождей и интенсивного таяния снега в горах раскрываются с наибольшей силой и становятся раз в 20 шире. В 15 минутах ходьбы от Малого Зайгелана можно наблюдать гораздо более захватывающее явление — водопад и камнепад одновременно. Большой Зайгелан выше, шире и мощнее «общественного», он считается самым высоким в Европе — 750 м. Спасатели не рекомендуют приближаться к нему — даже самый крохотный камешек, упавший с такой высоты, превращается в снаряд. Тем не менее, опасность останавливает не всех, многие там даже купаются.

По пути к машине мы заметили идущего впереди молодого человека. Парень пытливо вглядывался в придорожную растительность, то и дело наклонялся и поднимал то пластиковую бутылку, то жестяную банку или упаковку от чипсов, которыми другие посетители имели наглость загадить заповедную зону. Дойдя до стоянки, мы пообщались с поборником чистоты и выяснили, что живет он в селе неподалеку, регулярно приезжает сюда отдыхать и хочет видеть любимое место отдыха чистым. Весь собранный мусор сознательный юноша погрузил в свою «семерку» и, пожелав нам счастливого пути, поехал домой.

Основной центр притяжения, как местных, так и иногородних спортсменов и путешественников в Северной Осетии — горнолыжный курорт Цей, расположенный на высоте 2000 м в сотне километров от столицы республики. Путь из Владикавказа в Цей проходит по Транскавказской магистрали. Транскам — единственная дорога, связывающая Россию с Южной Осетией. В 20 км от границы с южным соседом — развилка: Транскам уходит прямо, на Цхинвал, а вправо убегает серпантином горная дорога.

На большом своем протяжении эта асфальтово-грунтовая трасса идет по краю пропасти — жуть как страшно! Хочется закрыть лицо руками и сжаться в комочек. Однако мои опасения разделяют далеко не все — отчаянные местные жители на тюнингованных «Жигулях» несутся по горной дороге, рискуя не разъехаться со встречкой или не вписаться в поворот. О том, что именно так зачастую и происходит, свидетельствуют многочисленные мемориальные плиты вдоль дороги, установленные в память о лихих гонщиках. «Аварии в горах происходят постоянно. Как правило, из-за лихачества. Недавно разбились мужчина с дочкой — упали с 70-метровой высоты», — рассказывает наш друг Юра, сотрудник республиканского МЧС.

На одном из поворотов горный ландшафт расцвечивает яркая картина: на огромном валуне красуется изображение И.В. Сталина. Хотя «отец народов» родился в грузинском Гори, грузины и осетины — народы родственные, поэтому «земляка» почитают как на родине, так и в обеих Осетиях. «Сталин смотрит на вас! Осетины, будьте достойны своих отцов!» — гласит надпись краской на кирпичной стене во Владике. Даже позолоченные львы — украшение набережной Терека — и те грозным взглядом и горделивой осанкой напоминают вождя. Дань уважения Сталину отдал и югоосетинский народ — центральная улица Цхинвала названа в честь «самого человечного».

С декабря по апрель склоны Цейского ущелья притягивают горнолыжников, сноубордистов, альпинистов и прочих охотников за адреналином, а в теплое время здесь простор для треккинга разного уровня сложности. Мы решили своими глазами посмотреть Цейский ледник, один из самых легкодоступных ледников на Кавказе.

Впрочем, доступность эта оказалась относительной. От высокогорной автостоянки до языка ледника — 9 км по пересеченной местности: безобидная лесная тропинка быстро кончается и переходит в каменную реку, состоящую из огромных, размером с автомобиль, валунов. Ориентиром среди камней и леса служит река Цейдон (дон по-осетински — вода), вытекающая из арки ледника.

Стремительный Цейдон, обрамленный соснами, создает такой шум, что разговаривать можно только криком. В пути мы, запыхавшись, не раз припадали к живительным водам горной реки, чтобы утолить жажду. Кстати, в Северной Осетии можно пить из-под крана, не боясь отравиться: благодаря уникальной водопроводной системе вода поступает в краны прямо с гор — чистейших Редантских источников и не очищается хлором и прочими химикатами, а лишь фильтруется от взвесей.

Увы, провожатых мы не нашли — идем на свой страх и риск. Несостоявшийся попутчик Юра заверил, что сбиться с пути практически нереально, нужно только следовать меткам — пирамидкам, сложенным опытными треккерами из маленьких камушков. Вскоре мы потеряли ориентиры из виду.

Прокарабкавшись с час по камням, исцарапав конечности чертополохом, окончательно выбившись из сил и уже подумывая о позорном отступлении, мы — о чудо! — увидели двоих мужчин, идущих в нашем направлении. Мужики оказались урожденными осетинами, но давно переехали — один в Москву, другой в Казань. Москвич Зелим покорял ледник уже 8-й раз. По его словам, добраться туда можно разными путями. Тот, который выбрали мы — сложный, большей частью проходит по камням. Легкая же дорога идет вдоль берега реки.

Природа Кавказа не позволяет расслабиться полностью, она словно таит в себе угрозу — безоблачное ультрамариновое небо, солнышко и вроде бы мирные скалы, но затишье это — временное. Стоит разгневаться богу гор, «царю природы» придется несладко. Нельзя не вспомнить трагедию 2002 года, когда сошедший с гор Кармадонского ущелья ледник Колка сравнял с землей пос. Верхний Фиагдон и съемочную группу из 123 человек, в составе которой находился известный актер и режиссер Сергей Бодров.

Выжить не удалось никому. Поисковые работы не принесли положительного результата. Никаких фрагментов тел, одежды или аппаратуры — ледник всё превратил в пыль, переварил, как огромный живой организм, и застыл на месте трагедии гигантским надгробием — монументом человеческой слабости и беспощадности природы. На въезде в злосчастное ущелье, рядом с с. Гизель, воздвигнут памятник погибшим в Кармадонской трагедии. Непосвященным сложно понять идею скульптора: белый монумент изображает человека, раздираемого на части ледяной лавиной. Две дороги, связывающие ущелье с Фиагдоном и военно-грузинской-дорогой, оказались разрушены лавиной. Сейчас Кармадон с «большой землей» соединяет грунтовка, которую постепенно облекают в асфальт.

Цейский ледник я увидела не сразу, несмотря на гигантские его размеры. Вернее, увидеть-то увидела, но в буквальном смысле до упора принимала за скалу. С вершины «скалы» периодически падали грязно-белые глыбы. Вот же он, ледник! Похожий на огромную серую гусеницу, притаившуюся в расщелине, испещренный десятками и сотнями ручейков, которые медленно подтачивают его тело.

Ледник — это не просто лед, чистый, прозрачный и нарядный, что добавляют в прохладительные напитки и каким заливают каток. Ледник — это масса спрессованного снега и камней, которая на скорости свыше 100 км/ч (именно такая была в Кармадоне) перетирает в муку все, что имеет несчастье оказаться у него на пути. Правда, зимой он белый и выглядит намного наряднее. 9-километровая громадина становится короче на пару метров из года в год. «Если бы он сейчас пошел, мы бы спаслись, т.к. находимся сбоку и на порядочном возвышении, над «руслом» ледника, — обрадовал Зелим. — Бежать вперед в случае схода лавины бесполезно, нужно уходить в сторону». Достижение цели мы с новоприобретенными друзьями решили отметить привалом и чаепитием.

Друг, за чашу благодарствуй,
Небо я держу в руке,
Горный воздух государства
Пью на Цейском леднике.
              — Арсений Тарковский, 1983

Южная Осетия: руины победы

По прибытии в цивилизацию наши новые знакомые отправились в лагерь на фестиваль бардовской песни. Мы же решили посетить Цхинвал, для чего вернулись на Транскам и двинулись на юг. От цейской развилки до столицы Южной Осетии — 110 км. Тем не менее, на дорогу мы «убили» больше трех часов! На скорости сказалось «качество» дорог непризнанного государства — на большем протяжении разбитый асфальт. 

Сильно тормозила извилистость магистрали и большое количество населенных пунктов вдоль неё. Но самую большую временную потерю преподнес нам 4-километровый Рокский тоннель. Границу преодолели без проблем: наш пограничник только глянул в паспорта и, увидев фотоаппарат на моих коленях, попросил не снимать на посту. На югоосетинской стороне вбили наши данные в компьютер, для чего пришлось выходить к специальной будочке, окинули взглядом багажник. На всё про всё — минут 15. Столько же потеряли на военном посту в селении Верхний Рук: там военные заинтересовались зарубежными визитерами и сделали так называемую регистрацию — вписали данные из наших паспортов в тетрадочку. Ну, теперь-то все препятствия позади — выдохнули мы и… внезапно уперлись в автоколонну.

Пробка была только в одном направлении — на Цхинвал, в противоположном же машины шли свободно. Путем расспроса окружающих выяснили, что тоннель на ремонте. Поскольку движение в нем реверсивное, в каждую сторону он работает по часу. И наш час пробьет нескоро — аж через 50 минут. Машин впереди было немного — наверно, все жители республики уже в курсе почасовой работы тоннеля. Местные приняли нас за строителей — а кого еще, кроме них, их северных собратьев, да еще военных, понесет в разрушенную войной, небогатую достопримечательностями частично признанную страну?

Кстати, 15-й регион России встречается в ЮО едва ли не чаще, чем родной бело-красно-желтый. Попадаются и другие российские номера, преимущественно Краснодар и Ростов. В основном это фуры и самосвалы, вероятно, задействованные в восстановительных работах. К слову, работы в этом направлении еще немеряно — в не менее ужасающем состоянии, чем дороги, находится жилищная инфраструктура. Подъезд к столице страны встречал нас не заводами, автосалонами и сити-моллами, а бесконечными развалинами.

Десятки многоквартирных домов, разрушенных бомбежками четырёхлетней давности, так и стоят в руинах. Следы войны скрашивают растения, пустившие корни в пустых глазницах окон и превратившие изуродованные стены в некое подобие живых изгородей. Замечена была только ОДНА стройка — в пригороде возводили многоэтажный панельный дом. На центральной улице Сталина — дорожный ремонт, рабочие неспешно катают тележки с щебнем, кое-где восстанавливаются частные дома.

Лозунги «Спасибо, Россия!», написанные от руки краской, глядят с обшарпанных вагончиков и щербатых кирпичных стен. Принимаем слова благодарности — ведь Архангельская область наряду с другими российскими регионами вложилась в восстановление республики, перечислив более 80 млн. руб. на ремонт цхинвальской школы № 5. Говорят, средства до школы так и не дошли. Удостовериться в этом лично не удалось — солнце почти село, и искать школу не было времени.

Центр города освещён, чего не сказать о периферии — с наступлением вечера узкие грязные улицы с одноэтажными домами погружаются во тьму. Удручающее впечатление усилил вид главной площади — выщербленный круг с неработающим облезлым фонтаном посередине, окаймленный скамейками. Скамейки не пустовали — на каждой расположилось по несколько молодых людей, потягивающих пиво. В качестве дополнительного украшения площади служили две легковушки стражей порядка. Улицу Сталина украшало белое блестящее здание — явный новодел.

… Возвращаться ночью было даже веселее — тьма скрывала руины. Хотя на постах к нам больше не приставали, не удалось избежать задержек, источником которых послужил все тот же Рокский тоннель. Мы въехали в его промозглое чрево, радуясь, что угадали со временем, как вдруг перед нами заглох легковой «БМВ». Водитель «бэхи», молодой югоосетинец, во всём винил дешевый бензин, что заправил на своей родине. Видали мы такой в Северной Осетии — 21 рубль литр АИ-92. Как пояснили знатоки, это ворованное топливо, которое привозят чеченцы. Заливают его в «копейки» и им подобные машины, которые жрут всё, и даже если сдохнут, автовладельцы от этого особо не расстроятся. Видимо, привередливый двигатель «немца» не смог переварить плебейского кушанья. После долгих и безуспешных попыток завестись аварийное авто дотолкали до кармана и позволили нам проехать.

Приехав к полуночи во Владикавказ и наслаждаясь видом из окна 9 этажа на залитый огнями проспект Доватора, мы пожелали Южной Осетии достичь когда-нибудь уровня благосостояния своего северного соседа. Желательно без материального ущерба для российских регионов.

Ингушетия: туризм под присмотром ФСБ

Пожалуй, самый опасный в моем представлении регион России. Да и не только в моем — большинство россиян знает эту крошечную северокавказскую республику лишь по регулярным сообщениям о терактах, которые с не меньшей частотой происходят разве что в соседнем Дагестане.

Ингушетии мы решили посвятить один день без ночевки. Осетинский приятель Юра стращал нас, что расстояние от Владикавказа до Магаса мы едва ли преодолеем за 2 часа. И сильно ошибся: путь в 26 км, включающий в себя прохождение трех блокпостов, оказался безболезненным и быстрым — останавливать «Ситроен» 29-го региона никто не стал. Но на обратном пути силовики компенсировали свою недоработку: сперва нас тормознули военные, через несколько метров — гаишники. Если первые ограничились осмотром салона, то вторые отняли 10 минут, записывая паспортные данные.

Два ингушских города в равной степени достойны звания республиканской столицы — Назрань и Магас. Назрань — небольшой по общероссийским меркам (порядка 120 тыс. жителей), и вместе с тем самый крупный город республики, состоящий из 1-2, максимум 5-этажных домов, а также множества магазинчиков, кафе, парикмахерских и прочих благ цивилизации. В 2000 году Назрань потеряла статус столицы — по решению первого президента Ингушетии Руслана Аушева вся административная составляющая была перенесена в город Магас. 

Первый и единственный город, построенный с нуля на постсоветском пространстве (1995 г.), и один из немногих городов мира, специально основанных в качестве столицы. В Магасе нет трущоб, ветхих домов, разбитых улиц. Здания правительства республики, ФСБ, МВД, МЧС и других ведомств, ГТРК «Ингушетия», жилые дома выросли за несколько лет буквально в чистом поле. На въезде в город мы подошли к сотруднику ГИБДД, коими в изобилии оснащены улицы Магаса, и спросили, как доехать до управления МЧС. Следом к гаишнику подъехали белые «Жигули», битком набитые бородатыми дядьками в камуфляже и с автоматами и тоже стали спрашивать у того дорогу. Не иначе, искали правительство или ФСБ…

Магас еще и один из самых маленьких городов — с менее чем 200 человек в начале 2000-х численность населения в 2010-м поднялась до 2,5 тыс. Значительную часть трудящихся составляют жители Назрани, находящиеся в Магасе только в рабочее время. 

В республиканском МЧС мы должны были встретиться со знакомыми, Маликой и Мухматом, они обещали составить компанию в прогулке. В холле управления нас встретил не оперативный дежурный, а сотрудник вневедомственной охраны с автоматом. Таковы местные реалии — вооруженная охрана присутствует даже в церквях. Покровская церковь в станице Орджоникидзевской — не исключение.

Пока местный священник, истосковавшийся по общению, проводил экскурсию для заезжих туристов, парни с «калашами» стояли у церковных ворот и наблюдали за странными «прихожанами». Такая осторожность вовсе не лишняя — в процессе строительства храм несколько раз подвергался обстрелу из гранатометов. Всякий раз обходилось без жертв, а поймать преступников так и не смогли.

Когда мы уже готовились покинуть общительного батюшку, один из охранников, улыбаясь, сказал: «Теперь-то вы увидели, что Ингушетия — не то, что по телевизору показывают?». Скажем так, не совсем то. Информация о терактах, похищениях и коррупционном беспределе на Северном Кавказе — правда, но правда однобокая. Мы же хотели увидеть другую сторону медали — традиционное кавказское гостеприимство, красивую природу, памятники архитектуры.

Ингушский народ, как и в целом кавказцы, очень религиозный. Так, в селе под Назранью мы посетили новую мечеть с роскошным убранством — по словам Малики, деньги на строительство выделил местный бизнесмен, у которого дочь заболела раком (говорят, после строительства мечети больная выздоровела).

Утопая босыми ногами в мягком красном ковре, думаю: сколько же грязи принимает в себя ежедневно этот пылесборник! Сейчас он новый, а что будет через месяц, через год? «Ковры в мечетях меняют раз в полгода. Не чистят, а именно меняют. Средства на это собираются из пожертвований: в людных местах ставятся специальные ящики, и за несколько месяцев там такая сумма набирается — на персидские хватит!» — уверяет Малика.

Входы в мечеть для женщин и мужчин разные. В женском отделении у входа — полочка с косынками. Впрочем, я прошла без платка — Малика успокоила, что в этом нет ничего страшного. Обувь необходимо оставить на коврике при входе — это касается и мужчин, и женщин. «Во время молитвы скапливается масса обуви, но такого, чтобы кто-то не досчитался своей, не бывает. У мечети можно оставить и машину открытой — ничего не пропадет». 

Осмотр достопримечательностей начался с музея-мемориала, посвященного жертвам сталинских репрессий 40-х годов и осетино-ингушского конфликта 1992 г. Не знаю, что испытывают осетины при посещении этого музея (если такие есть), но для нас, русских, первое и основное чувство от посещения — чувство стыда. Плачущие дети, старики и женщины, подгоняемые советскими солдатами, улыбающиеся молодые люди, которые теперь — в списках убитых и пропавших без вести в ходе осетино-ингушской войны, смотрят на нас с фотографий и картин.

«Во время депортации многие не доживали до конца переезда. Тела запрещалось хоронить в целях экономии времени — их просто выкидывали во время пятиминутных остановок. Как рассказал очевидец, тело одного из погибших они хотели положить в заброшенный пристанционный домик. Когда заносили тело, в темноте споткнулись о какие-то твердые предметы. Оказалось, на полу домика уже сложена гора мертвых тел…»

Стройная привлекательная девушка-экскурсовод рассказывает это не как заученную мантру — видно, что события тех лет отзываются болью в ее сердце. В то же время нет никакой враждебности по отношению к нам, потомкам «оккупантов». «Я принадлежу, пожалуй, к самому несчастному народу, — считает ингушка Малика. — Территориальные претензии к Ингушетии имеют и Осетия, и Чечня, хотя наша республика и без того крохотная — за 2,5 часа можно объехать вдоль и поперек. До нормальной жизни республике еще далеко, это касается и террористической угрозы, и социального расслоения. В республике почти ничего не производится, мы на 90% дотационны».

Музей, из которого мы выходили с тяжелым сердцем, расположен в здании, построенном в виде башен. Боевые башни — главная архитектурная особенность кавказских регионов, виденная мной также в Северной Осетии и Грузии. Каменные башни метров 5-7 в высоту, зауженные к верху, строились в средние века. Каждый зажиточный тейп, или род, должен был иметь свою башню. Это сооружение выполняло функцию дома, хлева, крепости и сигнальной вышки одновременно. Нижний этаж предназначался для скотины, средние были отданы под жилые помещения, а верхние использовались для наблюдательных целей. В случае атаки самозванцев могли облить с башни горящей нефтью. Как утверждает Малика, осетинские (и прочие кавказские) башни — дело рук ингушских мастеров. Впрочем, что касается «копирайта», каждый кавказский народ стремится приписать себе авторство сих построек.

Познакомиться с первозданными шедеврами древних ингушских зодчих, увы, не удалось. Основными посетителями Джейрахского района Ингушетии, знаменитого огромным количеством боевых башен (в т.ч. комплексом Вовнушки, финалистом конкурса «Семь чудес России»), и так называемых «солнечных могил» (каменных склепов, где оставляли умерших, под воздействием сухого горного воздуха тела мумифицировались) — являются сотрудники силовых структур. Попасть туда можно только по пропуску, который нужно предварительно оформить в республиканском ФСБ. Срок рассмотрения заявки — сутки. Увы, на следующий день в Ингушетии ввели режим КТО, во время которого в республику «чужакам» ход закрыт, мобильная связь глушится, а «свои» машины обыскиваются вплоть до винтика. Пришлось отложить путешествие к башням до следующего раза. Сейчас в Джейрахском районе ведется активное строительство нескольких горно-туристических центров, и есть надежда, что уже в начале будущего года желающие смогут любоваться горно-башенными ландшафтами с высоты канатной дороги.

Отдельная сторона кавказской жизни — автомобили. Могла бы поспорить с Н.В. Гоголем, автором известной фразы о русских, любящих быструю езду. Любовь к скорости и открытое пренебрежение нормами дорожной безопасности — вот гремучая смесь, которая определяет кавказский стиль вождения. Визг тормозов, рев клаксона — наглухо затонированная «Приора» с обвесами и спойлером а-ля спорткар летит по трассе, словно других участников движения не существует вовсе. Что уж тут говорить, когда даже сотрудник спасательного ведомства, сам не раз воочию видевший последствия страшных дорожных аварий, на далекой от совершенства трассе Назрань — Грозный втопил 160 км/ч на своей «десятке», при этом был непристегнут и не задумываясь шел на обгон! «Ремнями безопасности у нас пользоваться не принято — не поймут. Ну, или подумают, что приезжий…», — смущенно добавил Мухмат.

Итак, на спидометре вашего авто далеко за сотню, ремень безопасности превращен в атавизм, а сплошная пролегает между колес — почти со 100%-й уверенностью можно сказать, что вы с Кавказа. Думается, лихачи, памятники которым в изобилии представлены вдоль дорог, были не менее самоуверенными, чем наш сопровождающий. Возвращаясь из Ингушетии, мы встретили очередное подтверждение необходимости соблюдения дорожных правил: на границе с Осетией в результате ДТП образовалась небольшая пробка, машины пускали в объезд. Очевидцы аварии плотным кольцом обступили молодого человека, лежавшего в луже крови на асфальте.

Чечня: самые-самые

Грозный — город-пафос, город-стройка, одним словом, Грозный-сити — этот элитный комплекс высотных зданий, созданный по образу и подобию столичного, воплощает в себе суть современной чеченской столицы. Грозный сейчас представляет собой огромную стройку. Начиная с окраин и заканчивая центром — везде снуют самосвалы, вздымаются ввысь башенные краны, — словом, работа кипит.

В центре города воплощаются в жизнь смелые архитекторские проекты, и почти каждый из них имеет приставку «самый». Открытый в 2011 г. на берегу р. Сунжи комплекс Грозный-сити из семи бело-голубых небоскребов, в котором расположены также 5-звездочный отель и бизнес-центр с вертолетной площадкой на крыше, включает в себя 145-метровое, самое высотное в России здание (после Москвы), мечеть «Сердце Чечни» им. Ахмата Кадырова признана крупнейшей в стране, стадион, также посвященный первому президенту Чечни, вмещает более 30 тыс. человек и считается крупнейшим на российском юге. Амбиции правителя республики не утихают: в 2013 г. планируется начать и в 2016 закончить строительство комплекса Грозный-сити-2, который включит в себя жилой дом высотой в 300 метров, выполненный в виде вайнахской боевой башни.

Ощущение войны исчезло из города напрочь вместе со старыми зданиями: грозненский «бродвей» — проспект В. Путина — представляет собой череду ухоженных зданий середины и начала XX в. со множеством вывесок: аптек (кое-где они расположены подряд буквально десятками!), бутиков, кафе, парикмахерских, салонов красоты. Последними заведениями, судя по всему, местные жительницы активно пользуются. Женщины хоть и пытаются придерживаться канонов ислама, в то же время одеты очень нарядно, если не сказать — вызывающе: высоченные шпильки, сумочки в тон платью и кокетливо повязанные платочки, «боевой» макияж. 

Налюбовавшись на архитектурные и не только красоты Грозного, мы зашли в одну из кофеен на Путинском проспекте. Два больших пирожных, две чашки кофе и маленькая пачка сока обошлись нам в 130 рублей — дешево по среднероссийским (и даже среднекавказским) меркам.

Радужное впечатление от столицы ЧР попытался подпортить местный гаишник, тормознувший нас на выезде из города на обратном пути. Причина — пересечение справа сплошной линии, отделявшей нашу машину от обочины. Действовал страж порядка нахрапом, однако требованием составить протокол Игорь отбил у него дальнейшее желание вымогать взятку. «Может, на чай дашь?» —  почти отчаявшись, с надеждой протянул чеченец. «Что значит на чай, называй вещи своими именами!» — не сдавался водитель. «Ладно, можешь ничего не давать, езжай!» — махнул рукой блюститель дорожного порядка. Напоследок вымогатель и потенциальная жертва пожали друг другу руки. На этом неприятности на дорогах закончились. Блокпосты (от Грозного до Владикавказа их порядка 6, вместо стел они играют роль указателей границ субъектов) неудобств не создавали, регистрация на одном из них заняла от силы 5 минут.

Дагестан: другая страна

В самый южный регион России, Дагестан, мы въехали из Азербайджана. Автопутешественникам, желающим это повторить, следует запастись терпением: переход границы занял — страшно сказать — 10 часов! Это обычный режим прохождения границы, что обусловлено низкой пропускной способностью азербайджанского и российского постов (один ход для грузовиков и один для пассажирского и частного транспорта), а также небезызвестной северокавказской спецификой.

На нашей стороне «распатронивали» каждое транспортное средство, а вещи пропускали через специальный сканер, чтобы исключить наличие взрывчатых веществ или иных запрещенных предметов. И это несмотря на предварительное обследование машин со специально обученной собакой. Одной из причин пробок являются челночники, в основном дагестанские женщины, которые ездят в Азербайджан затариваться дешевым турецким барахлом. Перед нами стояла одна такая «ГАЗель»-фургон без окон, в которой уместилось 6 теток с огромными баулами. Во время прохождения паспортного контроля одна женщина из челночной толпы, понизив голос, попросила меня перенести одну из ее сумок через КПП — мол, «нам слишком много нельзя, а ты всё равно налегке». Видимо, за излишек товара взимают наценки или штрафы. В проблемы простой дагестанской труженицы я вникать не стала — кто даст гарантию, что в сумке не наркота или еще что-нибудь запрещенное? Нет уж, сами-сами!

Вот так — то и дело проваливаясь в тревожный сон и пробуждаясь от стука в окно, проклиная убогую дагестанскую пограничную систему и со слезами благодарности вспоминая грузинскую и турецкую, мы даже не пешком — ползком приближались к России. Вообще, принцип и порядок прохождения границы был не совсем понятен — то мертвое затишье, то вереницей начинают ехать фуры или большие пассажирские автобусы. Говорят, их водители ради того, чтобы не стоять в многочасовых очередях, башляют таможенникам. Судя по количеству автотранспорта, желающего проехать в обе стороны, бизнес их процветает. Мы видели российские (кавказские и другие южные регионы, Москву), азербайджанские, турецкие фуры. На российской стороне оказались уже с рассветом, в измененном состоянии сознания. Обнюханные овчаркой пожитки запакованы обратно, металлические ворота открываются и — здравствуй, Россия! 
Первая интересность, что встретилась нам по пути — так называемые «три эпохи» - три моста через реку Гульгерычай. Один из этих мостов, частично разрушенный и ныне не действующий, но самый красивый, построен еще во времена Российской империи.

Второй, по которому передвигаются разве что отары овец, — при советской власти. И третий, представляющий собой часть трассы М-29, был создан при Путине. 

Самый южный и самый древний город России — Дербент, до него от границы около 50 км. На небольшом удалении от центра города, на возвышенности, открывающей отличную панораму на город и море, находится главная достопримечательность Дагестана — крепостной комплекс. Он включает в себя объекты всемирного наследия ЮНЕСКО: крепость Нарын-Кала (VIII в.), средневековую Дербентскую стену и Джума-мечеть, древнейшую мечеть в России (VIII в.).

С центральной площади В. Ленина на цитадель открывается шикарный вид, на первом плане украшенный непременным вождем и армянским храмом XIX в., тоже, кстати, ЮНЕСКОвским. Увы, целью посещения Дербента стали не достопримечательности, а необходимость поставить штампы о прибытии — это нужно для того, чтобы на работе оплатили бензин, затраченный на отпуск. Попасть в местное управление внутренних дел оказалось не так-то просто: бланки для пропусков закончились. В ожидании у железной двери томились еще несколько человек. Скамеек не было, и на жаре после бессонной ночи мы едва держались, чтобы не сползти по стенке на землю. Сотрудник, отправленный за новой партией бланков, никак не приходил. Наконец, отчаявшись его дождаться, пропуска выписали на обычных бумажках. Сотрудница канцелярии, русская женщина средних лет, долго сомневалась («Откуда я знаю, что вы не из леса?»), но, в конце концов, сжалилась («Вы всё-таки носители русского языка, таких тут немного») и, набрав заявления на печатной машинке, поставила заветные штампы.

С радостью от свершенного дела мы покинули Дербент. Нужно было торопиться — по пути в Махачкалу хотелось посетить древнее поселение Кала-Курейш. Но по пути нас ожидало еще одно знакомство с местными силовыми структурами. Едва отъехав от «узких ворот» (именно так переводится с персидского название города), мы были остановлены сотрудником ГИБДД. Он опаздывал на беседу с журналистами и просил довести его до соседнего поста — там и должна была состояться встреча. Наш веселый и крикливый попутчик очень удивился, что Игорь едет по правилам, и немедленно решил исправить ситуацию: «Давай-давай, обгоняй, а то опоздаем!» Пришлось осадить нового пассажира, хотя в удовольствии безнаказанно пересечь несколько сплошных Игорь себе не отказал, «заработав» на несколько лишений прав. Выяснилось, что мы с нашим пассажиром коллеги — он тоже сотрудник пресс-службы. По его словам, в ГИБДД эта должность незавидная: «Работаем вдвоём. Все на дорогу хотят, деньги зарабатывать». «Должен пропагандировать безопасность на дорогах, а сам нарушаешь» — укорил его Игорь. «Ну, я ведь только там, где безопасно, — смутился гаишник и тут же резюмировал — на самом деле правила — это ерунда!».

Наш новый знакомый спешил на съемки передачи местного ТВ, в которой рассказывали о трудовых буднях-подвигах сотрудников МВД. Сама собой нарисовалась новая сюжетная линия — гостям региона предложили выступить в качестве интервьюируемых. Девушка-корреспондент на высоченных зеленых каблуках и в полосатом платье-мини задала тему: «Расскажите о наших сотрудниках ГИБДД. По-вашему, чем они отличаются от остальных? Говорите искренне!» «Как мчались с нарушением всех правил? Или как они на дорогу стремятся, чтобы зарабатывать?» — удивился Игорь. «Нет, найдите что-нибудь положительное», — настаивала журналистка. Так и быть — рассказали о том, как отзывчивые дагестанские «служители жезла» подсказывали нам путь.

Запись синхрона закончена, и мы идем знакомиться с теми, кто несет вахту на посту. Впечатление от знакомства осталось отнюдь не радужное: приглашение отведать чаю с вареньем испортил тошнотворный запах, идущий от импровизированной кухни. Полицейские с шумом обсуждали наше появление. Один, здоровенный толстяк, вознамерился составить нам кампанию в путешествии по горному Дагестану. Только вот цели поездки у нас сильно различались. «Родственников и друзей у меня много, в каждом селе можно будет гулять! Я вас так напою — на четвереньках ползать будете!» — предвкушал толстяк. С большим нетерпением мы оставили надоедливых гаишников и двинулись в сторону древнего города. Да уж, переименовали милицию в полицию…

Кала-Курейш, что значит по-арабски «чёрная крепость», поселение в горном Дагестане, ведет свою историю от VII века. Расположенный на вершине горы, у слияния пяти рек, когда-то Кала-Курейш был важным стратегическим объектом и имел статус города. С развитием равнинного Дагестана «черная крепость» постепенно утрачивала свое влияние, пока окончательно не обезлюдела — в 1944 г. большевики насильно выселили отсюда последних жителей. Сейчас от многих зданий остались лишь руины, а постоянный обитатель только один — пожилой музейный смотритель. Да и тот на момент прихода редких (возможно, первых?) гостей из Архангельска куда-то ушел.

Представление о том, как добраться до села, было весьма условным. Свернув в сторону Маджалиса от М-29, мы забирались всё выше и выше в горы. На наше счастье, в крупном селе Уркарах неожиданным образом нашелся проводник — мужчина попросил подвезти его до соседнего села Кубачи и заодно согласился показать дорогу. Не доезжая несколько километров до Кубачей, остановились. «Здесь оставите машину и пойдете вниз, вдоль линии электропередач», — сказал попутчик и пошел оставшийся участок пути пешком. Отъехав, насколько было можно, от дороги, мы оставили «Ситроен» на полянке, а сами пустились в путь по колёсной колее.

Уверенность в том, что дорога выбрана верная, таяла с каждой минутой. Колея скоро закончилась, пришлось продираться через густые заросли кустарника с длинными и очень острыми иглами. Когда мы уже окончательно отчаялись, произошло чудо — немного в стороне заприметили тропу, ведущую вниз, выбрались на нее и вскоре поняли, что на верном пути. О том, что наш путь проходит по одному из важнейших маршрутов зиярата (паломничества), свидетельствовали встречающиеся вдоль тропы каменные саркофаги, самым ранним из которых более 1000 лет. Деревья вокруг могил, где покоятся знатные воины и правители, увешаны разноцветными кусками материи, что повязывают на память паломники. Погода была идеальна для пешей прогулки — солнечно, безлюдно, тепло, но не жарко, потрясающие виды вокруг. Правда, дорогу нельзя было назвать легкой — иногда приходилось скользить по крутым склонам, пытаясь не свалиться в перемешанную с осенними листьями грязь. Хорошо, что я послушалась Игоря и сменила шлепанцы на кеды!

Примерно через полчаса ходьбы нашему взору открылась гора, а на ней — руины древнего города. К скале ведет небольшой перешеек, по обеим сторонам которого зияет пропасть. На подступах к «чёрной крепости» стоит мемориал калакурейшцам, погибшим в Великой отечественной войне, памятник знаменитому жителю села Омару Султанову и табличка, призывающая соблюдать нормы ислама и вообще вести себя прилично в святом месте. Слава Богу, переодела с утра шорты на вполне приличные по исламским канонам штаны-шаровары и не забыла кепку. Иначе, думаю, выставит меня дедушка-смотритель, и буду знать о древнем селе по рассказам мужа. Медленно поднимаясь на вершину мимо полуразрушенных каменных стен, поросших кустарником, мы ожидали увидеть встревоженного смотрителя. Однако навстречу так никто и не вышел.

Одними из немногих сооружений, которые пощадило время, остаются мечеть и мавзолей с куполообразной крышей — основная изюминка села. Приблизительный возраст этих построек — 1100 лет. Мавзолей и мечеть покоятся под сенью густых деревьев, вокруг маленькое кладбище, украшенное резными плитами. Для паломников недавно обустроили площадку под навесом, которую, вероятно, используют для молитвы, сна и приготовления пищи. Кроме того, существует еще одно здание, которое служит смотрителю домом. На стенах жилища надписи: «Курить и пить на территории с. Калакурейш строго воспрещается!», «На крышу не влезать, это не футбольное поле» и т.д. Похоже, труднодоступный культовый город стал местом «паломничества» не только религиозных людей и настойчивых путешественников, но и отвязной молодежи, которой не лень карабкаться сквозь колючки, чтобы выпить пива в живописном месте. Впрочем, мусора мы там не обнаружили.

Обратная дорога выжала из нас все соки — большую часть пути пришлось ползти в гору. Обливаясь потом, мы буквально на четвереньках вскарабкались на поляну и без сил упали рядом с машиной. Испытания сегодняшнего дня с честью преодолены и закончены! 10-часовое стояние на границе, выбивание справки в Дербенте, непредсказуемый путь в Кала-Курейш — всё получилось на ура! Но после марш-броска тело дрожало как в лихорадке, а голова кружилась от недосыпа. Чтобы прийти в себя, мы решили устроить душ прямо на поляне: раздевшись догола и намылившись, поливали друг друга водой из пластиковых 5-литровых бутылок. Кто бы мог подумать: open-air душ в «логове ваххабизма» — в самом сердце горного Дагестана!

В Махачкалу мы въехали затемно. «Езжайте по объездной, — ориентировал по телефону наш знакомый, Ренат, чьим гостеприимством мы планировали воспользоваться. — Правда, там с утра что-то взрывали, но сейчас, кажется, закончили». Обнадеженные, мы последовали его совету и благополучно достигли места назначения. 

О доме, в котором мы провели несколько дней, нужно сказать особо. Эта серая двухэтажная громадина, по сути, представляет собой гостиницу, состоящую из более чем 10 комнат. 4 из них оставил за собой Ренат, остальные сдаются внаем. От жильцов нет отбоя. В основном это молодые семьи с детьми, которые не хотят жить с бабушками-дедушками. Квартплата по архангельским меркам более чем скромная — 2300 руб. за комнату. В каждой планируется провести по отдельному санузлу (сейчас туалет и душ — один на всех), тогда цена поднимется до 3500 руб. Несмотря на то, что Дагестан лидирует среди регионов России по количеству населения (почти 3 млн. человек), по словам Рената, патриархальный принцип «один ребенок — это не ребенок» уже отживает свое: «Молодежь не хочет сидеть дома, хочет учиться, смотреть мир, делать карьеру. Кстати, официальная статистика о чудовищной безработице на Кавказе на самом деле неверна — у нас все трудоспособные люди работают, просто не всегда официально».

Ренат — загорелый парень спортивного телосложения, фанат всевозможных экстремальных видов спорта, которые просто созданы для Кавказа. Дельта- и парапланеризм, сплавы на байдарках и катамаранах, горные лыжи, сноуборд — ради того, чтобы беспрепятственно заниматься этим в любое время года, парень не хочет покидать малую родину. Он долгое время жил и учился в Германии, куда попал благодаря статусу беженца. В отличие от старшего брата, получить немецкое гражданство не удалось — не хватило настойчивости, а сейчас уже и не хочется. Ренат часто бывает в Москве: «Этот город учит осторожности — я никогда не расслабляюсь и слежу за окружающей обстановкой. Наци время от времени проводят флэш-мобы: кооперируются в интернете, встречаются на определенной станции метро в установленное время и нападают на первого попавшегося неславянской наружности. Не раз я подвергался нападкам и оскорблениям. Однажды стою в очереди в магазине, никого не трогаю. Вдруг сзади два парня начинают меня задирать. Не дождавшись моей реакции, один из них грубо толкнул меня в плечо. Тут я не стерпел, и потасовка, теперь уже рукопашная, перенеслась на улицу. Драку разняли прохожие». В декабре 2010 г. Ренат чуть было не оказался в гуще известных событий на Манежке: «Со мной тоже пытались «поговорить». Спасло то, что я работал курьером и очень спешил. В противном случае я бы ответил, и неизвестно, чем бы всё закончилось». Кстати, кавказский акцент у дагестанца отсутствует совершенно. Гораздо больше он напоминает выходца из Индии или Пакистана, нежели с Северного Кавказа. Хотя скинхэдов это мало волнует.

По словам нашего знакомого, несмотря на то, что Дагестан считается самым религиозным регионом Северного Кавказа, роль религии постепенно падает. Тем не менее, добрая половина женского населения закутана в платки — часто это делается ради собственной безопасности. Хотя на меня в майке с голым плечиком и обтягивающих джинсах никто косо не смотрел. Ренат себя называет атеистом, а потому не спешит соблюдать кавказские семейные традиции и отметает все попытки родителей подыскать ему невесту: «Жениться и заводить детей в ближайшие годы не собираюсь! Хватит и двух котов. Предпочитаю путешествовать и заниматься спортом». Две его сестры и брат пошли по традиционному пути и обзавелись многодетными семьями. К слову о детях: буквально на каждом углу и столбе в Махачкале висят объявления, предлагающие обналичить материнский капитал, с номерами телефонов. Обналичить маткап здесь очень просто, но недешево — примерно треть суммы уйдет на оплату незаконной операции. «Моя сестра этим воспользовалась — срочно нужны были деньги. Зря — много потеряла, лучше бы вложили в жильё», — рассказал Ренат. 

Наш приезд решили отметить посиделками с пивом. С алкоголем в Дагестане туговато: если в столице республики найти спиртное не составляет особых проблем (разве что в месяц Рамазан некоторые магазины «закрывают лавочку»), во многих горных селениях (например, в с. Гергебиль) продажа алкоголя запрещена вообще. Делается это не насильственными методами, а по желанию жителей, мнение которых выясняется на собрании. Благодаря обилию фруктов в Дагестане налажено производство безалкогольных напитков: магазинные полки заставлены местными соками и лимонадами хорошего качества, в том числе с такими экзотическими вкусами, как кизил — довольно специфически, но вкусно. А местную минеральную воду можно встретить на рынках других городов России, в т.ч. Москвы и Архангельска.

Рынок в Махачкале большой и шумный: фрукты-овощи, орехи-пряности, мясной отдел с вяленым мясом и сушеной колбасой, молочный — с дагестанским сыром. Головки, испещренные крупными дырочками, сильно различаются по цене. Самый дорогой сорт — 800 р. за кило — из овечьего молока. Соленый неимоверно! «Ничего вы не понимаете, это же деликатес», — снисходительно промолвила продавщица и предложила сорт на порядок дешевле, за 250 руб., из коровьего молока. Типичные дагестанские сладости: мед всевозможных сортов и урбеч — паста, полученная из перемолотых семян льна, конопли, подсолнечника, миндаля или персиковой косточки. Представляет собой вязкую, терпкую массу. Самый доступный по цене урбеч — льняной, почти черный, 180 р. за 700-граммовую банку. Самый дорогой, из косточки, стоит в среднем 500 рублей, мы сторговались на 380. Немногим меньше нужно отдать за миндальный урбеч. 

В 20 км от Махачкалы находится природный феномен под названием Сарыкумские барханы — участок самой настоящей пустыни площадью 500 га. Отправились туда двумя машинами. В нашей, кроме Рената, разместились и двое его друзей. Еще должен был подъехать знакомый журналист с родственниками. Пока мы томились в ожидании, припарковавшись у АЗС, один из наших попутчиков, Ильяс, успел сходить на намаз в мечеть. Соответствующие учреждения есть практически везде на Кавказе, как в населенных пунктах, так и на трассах — в специальном помещении, лишенном куполов и минаретов, но отмеченном табличкой «молельная», путник может исполнить необходимый религиозный ритуал. Между прочим, образ Ильяса — стильно одетого молодого человека с дорогим фотоаппаратом, и образ его жизни, которую он проводит в путешествиях и встречах с друзьями, никак не вяжется с образом правоверного мусульманина. Друзья в шутку называют парня сектантом — некоторые аспекты ислама его привлекают, но следовать каждой букве мусульманского закона ему не интересно.

Мини-пустыня, окружённая степями, издали кажется небольшой, но передвигаться по ней очень непросто. Редкая растительность образует вокруг себя окружности, словно очерченные по циркулю — в роли циркуля выступают сами листья, приводимые в движение ветром. Сарыкум — обиталище змей, ящериц, тушканчиков, и даже зайцев и волков, но никого из представителей фауны мы не встретили — только череп какого-то животного и выеденную шкурку ёжика. Смотрителей, к счастью, тоже — барханы относятся к государственному природному заповеднику «Дагестанский», куда требуется оформить официальное разрешение. По одну сторону бархана, у реки Шура-Озень, виднеется заброшенная ж/д станция Кумтор-Кале, там обитает начальство и в зоне их видимости лучше не появляться. Мы дошли примерно до середины Сарыкума, по гребню, рискуя скатиться вниз по крутым бокам бархана, напоминающего гигантского спящего динозавра. 

Следующую часть дня самые стойкие — то есть мы и Ренат — посвящаем восхождению на гору Тарки-Тау, расположенную вблизи Махачкалы, в 3 км от морского побережья. Основную часть пути преодолеваем на машине. Минуем смотровую площадку: здесь останавливается большинство путников, но нам нужна вершина. Делаем еще несколько кругов по серпантину и оставляем машину. Впереди пешая, самая трудная и интересная, часть пути. Около часа карабкаемся по слоистым, напоминающим по консистенции халву, уступам, втискиваемся в расщелины, цепляясь одеждой за острые иглы шиповника. Один неверный шаг — и можно неслабо разбиться.

Восхождение на Таркинское плато — занятие не для дилетантов, здесь проходят соревнования местных скалолазов и спасателей. На склоне горы расположено древнее кумыкское селение Тарки, над которым, словно Дамоклов меч, нависают камни ущелья. Бывали смертельные случаи, связанные с обвалом камней, но никто не переезжает и не укрепляет скалистую стену. С вершины плато как на ладони видно Махачкалу и её город-спутник Каспийск. Для Рената подъем на Тарки-Тау — почти как поход в магазин: летом в свободное время он приходит сюда на целый день с термосом и книгой. Мы же, непривычные к крутым подъемам, за этот день основательно умаялись. 

Дагестан — лидер среди российских регионов по количеству гидроэлектростанций. Практически на каждую горную реку нанизано по нескольку ГЭС. Количество их исчисляется десятками, многие находятся на стадии проектировки и строительства. Самая высокая арочная плотина в России и крупнейшая ГЭС на Северном Кавказе — Чиркейская — построена на реке Сулак, близ поселка Дубки. 

В 60-е годы поселок был создан для строительства станции, и сейчас на улицах много славянских лиц — детей и внуков строителей социализма. Несмотря на величину (более 5 тыс. жителей), населенный пункт выглядит вымирающим — заколоченные магазины, заброшенные стройки, всюду — социалистические артефакты. С обрыва на окраине поселка открывается головокружительная панорама Чиркейского водохранилища: полноводный бирюзовый Сулак зажат между отвесными скалами, расчерченными линиями грунтовых дорог.

Вскоре мы предприняли еще одну поездку в горный Дагестан. Целью стало знаковое для дагестанцев место — аул Гуниб, где произошло завершающее сражение кавказской войны XIX века. Здесь в 1895 г. был пленен предводитель мятежных горцев имам Шамиль, сражавшийся против Российской империи четверть века. В память о легендарном событии в ауле сооружена беседка Шамиля — считается, что именно на этом месте происходили переговоры между пленённым борцом за свободу и генерал-адъютантом Александром Барятинским, сумевшим поставить точку в Кавказской войне. Беседка находится как бы над селом: узкая грунтовка к ней ведет вдоль пропасти, открывая виды на центральную площадь с монументом «Журавли», посвященному знаменитому стихотворению Расула Гамзатова. Беседка расположена в лесном массиве, в окружении нескольких санаториев. Климат здесь сильно отличается от равнинного Дагестана — очень свежо, хотя в Махачкале далеко за 20.

Неподалеку от Гуниба расположено еще одно культовое для горцев место — гора Ахульго. «В селениях, что выше гнёзд орлиных, частенько я слыхал от стариков: мол, тот аварец лишь наполовину, кто не был никогда на Ахульго», — гласит цитата из стихотворения известного дагестанского поэта Расула Гамзатова, чье родовое село Цада находится неподалеку.  Путь на вершину очень крутой, перила сплошь увешаны лоскутами и лентами — создается ощущение, что к вершине поднимается вереница ярко одетых людей. В дни мусульманских праздников это действительно так: Ахульго — одно из популярнейших мест паломничества, наряду с Гунибом и аулом Гимры — родиной предводителей Кавказской войны Шамиля и Газимагомеда. Говорят, сейчас на родине двух имамов неспокойно. Эту недобрую славу Гимры отняли у селения Ботлих, еще несколько лет назад считавшегося бандитским оплотом.

… Дорога из Дагестана в сторону центральной России больше напоминает соседнюю Калмыкию, нежели Кавказ: унылые степи не разбавляют ни горы, ни буйная растительность. На дворе конец октября, но отголоски лета по-прежнему дают о себе знать. «Жарко целый день в бронике стоять, а снять нельзя — опасно!» — сетует постовой, остановивший нас за превышение скорости недалеко от калмыцкой границы. Вот тут-то и пригодилось случайное знакомство с гаишником-пропагандистом. «После общения с вашим коллегой не могу настроиться на нормальный стиль вождения», — объяснил Игорь. «Больше не задерживаю», — понимающе кивнул страж порядка и посоветовал не гонять — ведь там, в России, совсем другие правила.