Путешествие на скутере по сахалинскому побережью

Японский Сахалин

Человек я несерьезный, а поэтому и технику для путешествий выбрал самую несерьезную, подростковый скутер, он же — мокик или мопед. Это такие два колеса с моторчиком, весом в 60 кг, которые придумали японцы, поэтому им и сносу нет, даже на наших беспредельных дорогах. На скутере я уже объехал Монголию и Туву, Алтай и Карелию, а этим летом мне впервые представилась командировка на Дальний Восток. Буду ли я там еще когда, подумал я, одному Богу известно, так почему не соединить приятное с полезным, не объехать заодно на скутере весь Сахалин. Глупо везти на Дальний Восток японскую технику, когда там главная авто-мотобарахолка России. Поэтому скутер с 15-ти летним японским стажем я купил во Владивостоке. Это был мой первый опыт путешествия на абсолютно непроверенной технике, и я не знал, как она себя поведет на экстремальных дорогах Сахалина, тем более что других дорог там попросту нет.

Почему из всего Дальнего Востока я выбрал именно Сахалин? Ну, во-первых, это самый край русской земли, где каждому хочется побывать, кроме того, здесь плещется океан, а я думаю, никто не станет спорить, что каждый хоть раз в жизни должен увидеть океан. И в-третьих, на Сахалин не ступала нога ни одного моего знакомого и даже родственника вплоть до десятого колена. Кто-то же должен быть первым, подумал я, грешным делом, и пошел брать билет на Дальний Восток.

Паром Ванино-Холмск

И вот 16 июля, а я брожу по берегу Татарского пролива в поисках парома на Сахалин. Здешний паром – это огромный трехпалубный корабль, в недра которого въезжают как автомобили, так и поезда. Проезд на пароме стоит недешево, потому, решив сэкономить, я договорился с одним из дальнобойщиков закинуть скут в его пустую фуру. Дальнобойщики — люди не гордые и с нищих странников обычно денег не берут.

Как только паром отчалил, наметилась странная тенденция — все пассажиры вывалили на верхнюю палубу, достали телефоны, и начался бесконечный ля-ля-ля процесс прощаний со всеми друзьями, родственниками друзей, друзьями родственников — то ли здесь такая традиция, то ли никто из пассажиров не был уверен наверняка, что паром дойдет до берега, то ли люди просто отвыкли жить без связи, и 14 часов плавания в открытом море, где нет никакой связи, для них есть нечто чудовищное? А бояться было что – ведь паром-то отечественный, и один его внешний вид доверия отнюдь не вызывал – борта заржавевшие, каюты разбиты, со специфическим корабельно-туалетным запахом, вентиляции, естественно, нет. В нашей каюте в двери была выбита огромная дыра, которая, вероятно, и должна была заменять вентиляцию. Но несмотря ни на что, до острова мы все же дошли и сошли в Холмске.

Старая японская дорога

Перво-наперво я решил ехать в здешнюю столицу, Южно-Сахалинск. Из Холмска в Южный идет великолепная автострада, что для Сахалина большая редкость (как позже выяснится, для Сахалина и асфальт большая редкость), но я поехал по всеми забытой, почившей в бозе старой японской дороге, практически полностью поглощенной сахалинскими джунглями, по которой уже никто не ездит, но для скутера она вполне пригодна. Для скутера вообще непроходимых дорог нет, где не проедет, там перенесешь, где не перенесешь, там перевезешь. За полтора дня пути я тут не встретил ни одной живой души — ни человека, ни транспорта, — не дорога, а мечта настоящего путешественника. И при этом переизбыток абсолютно экзотической растительности, большую часть которой я видел впервые. Что, например, стоил главный сорняк Сахалина курильский бамбук, поглотивший здесь буквально все. Влажность на Сахалине стопроцентная, поэтому вся местная растительность страдает гигантизмом. И маскируя вечером скутер от посторонних глаз, я просто срывал три огромных лопуха, из-под которых он был уже не виден. А во время дождя я сам вставал под один из лопухов — хоть рост у меня далеко не японский — даже не срывая его.

Параллельно автомобильной дороге шла старая японская узкоколейка, от которой сейчас остались одни развалины мостов и остатки шпал. Поэтому свою первую ночь на Сахалине я провел на бывшей японской узкоколейке. Из-за тропической растительности палатку я мог поставить только на одной из дорог, автомобильной или узкоколейке. На первой ставить было страшновато, вдруг кто хоть ночью проедет, а по безрельсовой узкоколейке уже гарантированно не проедешь, даже при всем желании.

Дождя не было ни ночью, ни утром, а влажность такая, что из палатки выбираться не хочется, будто всю ночь хлестал ливень – остров, однако, и к этому нужно постепенно привыкать. Постоянно переезжаю через какие-то речки и ручьи, мостов, естественно, нигде нет. Влетаю в очередную речку на своем двухколесном «внедорожнике», струи разлетаются в разные стороны, под колесами образуется почти сухая колея, по которой я и лечу вперед. Из обуви я взял только сандалии (вес груза на скутере строго ограничен, и двойной комплект — непозволительная роскошь), но для здешних джунглей сандалии оказались самым лучшим вариантом: ни жарко, ни холодно, а когда намокнут, быстро сохнут. На второй день пути по старой японской дороге встретил первый автомобиль — обгорелый микроавтобус, невольный свидетель чьих-то криминальных дел. В дальнейшем я буду постоянно встречать на дорогах Сахалина японский автомобильный лом. А когда вечером встретил большую помойку, стало ясно, что до Южно-Сахалинска недалече.

Робинзон на Сахалине

В Южно-Сахалинске я встретился с самым известным бомжем Сахалина, Робинзоном. Как его в действительности зовут, никто не знает, на мой вопрос об имени, он скромно ответил: «А зачем другое имя? Кому нужно, тот и Робинзоном покличет». Живет Робинзон в лесу в километре от города, в шалаше, укрытом дырявым целлофаном, на жизнь зарабатывает сбором цветмета, а в свободное время занимается испытанием предельных возможностей человеческого организма, как я это себе объяснил. Не то, чтобы его кто-то о том просил, просто он иначе не сможет выжить в тех условиях, в которых теперь живет. Потому что жизнь стандартного бомжа — канализационные люки и подвалы, где бы на него все смотрели «как на врага народа» — ему не подходит. А здесь, в лесу он никому не мешает, здесь он сам себе хозяин. Но домик себе рубить он не хочет: «Зачем, — говорит, — я буду стараться, силы тратить, если его все равно сожгут». Уже вернувшись с Сахалина, через общих знакомых я узнал, что домик Робинзон себе все же построил, правда, поселил там свою собаку). Робинзон вывел чуть ли не целую систему, как выжить в современном социуме, не имея абсолютно никакой собственности. У него нет даже документов, закопал в земле, а какой-то зверь учуял, откопал и с ними ушел. Уже два бомжа в его шалаше насмерть замерзло, а ему все нипочем. «Я могу, — говорит, — упасть в сугроб и там отлично выспаться». С космонавтами, перед тем как запустить в космос, их целые институты изучают, тренируют, его же можно хоть сейчас в космос запускать, он и там выживет и будет себя прекрасно чувствовать. Не случайно самыми первыми в мире космонавтами были все те же четвероногие бомжи, дворняги, пойманные на московских улицах. Кто выжил на нашей улице, тому космос уже не страшен. Но, несмотря на запредельность своего каждодневного существования, Робинзон не утратил ни человеческого облика, ни искреннего интереса к жизни, что сегодня редко встретишь даже в квартирно-благоустроенной среде.

Из Южно-Сахалинска далее еду по восточному побережью на север острова. Кто-то из умных сказал, что каждый путешественник должен придумать себе цель своего пути. Я еще пока ничего не придумал, поэтому просто решил объехать весь Сахалин кругом по побережью.

Въехал в рыбацкий поселок Стародубское, здесь через каждые 15 метров на берегу сидит по рыбаку, рядом бегают рыбацкие дети (с детсадами и на Сахалине проблемы), каждый рыбак время от времени садится в лодку, оплывает свои сети, уходящие далеко в море. Стародубское знаменито тем, что здесь до сих пор стоят советские доты, охранявшие некогда наши восточные берега от вероятного противника. Представляют они из себя вбетонированные в берег башни танка Т-34. Когда вероятной угрозы не стало, военные эти места покинули, но доты оставили, как напоминание о нашей былой военной мощи.

Теперь середина лета, а купаться в Охотском море не хочется, да и купающихся что-то не видно. Редкие пляжники предпочитают просто загорать, нежась на берегу, а если и заходят в море, то максимум по колено. Еще они зачем-то ворошат палками кучи морского мусора. Как выяснилось, ищут янтарь, вымываемый только в этом месте из морских глубин. Когда-то этим промышляли и местные жители. Даже прошел слух, что янтарь скоро будут принимать, и все кинулись его собирать. Слух как пришел, так и ушел, а янтарь остался. Говорят, здесь в каждом доме скопилось по мешку необработанного янтаря. Я тоже поддался всеобщему искушению и стал ворошить прибрежный мусор. Янтарь оказался мелким, бусы из него не сделать, можно найти и крупный, но для этого, говорят, нужно затратить целый день. Я же за пару часов собрал ладошку янтаря и на этом успокоился. Рыбки в аквариуме будут ему очень рады.

 
 
В Стародубском случайно сошелся с местной семьей, к которым зашел бензин попросить. А так как на Сахалине сохранилось к путникам исконно правильное отношение, то просьба о бензине переросла в продолжительное знакомство и застолье. Надо сказать, что с бензином на Сахалине все не просто – его негде взять. В городах еще можно найти, а в деревнях и поселках, которые и составляют весь Сахалин, легальным бензином и не пахнет. Я уже давно заметил, что у нас, где нефть добывают, там всегда с бензином проблемы: или он очень дорог, или его вообще нет. На Сахалине эти две проблемы объединили. Вероятно, это делается для того, чтоб ни у кого даже мысли не возникло, почему, мол, доходами от нашей нефти делятся с кем угодно, но только не с простым народом, как это делают во всех цивилизованных нефтедобывающих странах, с народом, который живет на этой земле и является ее истинным хозяином. Лично меня этот вопрос тоже не волновал, мне просто нужен был бензин. Расстояние между заправками на Сахалине более 150 километров, а скутер без дозаправки такое расстояние пройти не может. Поэтому все время сахалинских путешествий мне приходилось самыми нетрадиционными способами утолять бензиновый голод, и обычно с помощью местных жителей.

В семье, к которой зашел за бензином, меня и накормили, и напоили, и даже икру обещали позже передать, сейчас у них ее не было. Один из их родственников учится в моем городе, и они обещали осенью с ним передать баночку. (На Сахалине только два ВУЗа, оба весьма сомнительного качества, поэтому островная молодежь в поисках хорошего образования разлетается по всей стране, тем более, что билеты у них бесплатные. Каждый житель Сахалина может раз в год себе позволить слетать куда угодно, но в пределах страны, и ему этот перелет обязаны оплатить). Икру они и в самом деле передали, и мы будем всей семьей ее поедать вплоть до Нового года.

Какие странные люди? Нет, самые обычные сахалинцы. С братским отношением к себе абсолютно незнакомых людей я буду здесь сталкиваться постоянно и очень скоро пойму, что на Сахалине это норма каждодневного существования. Это газеты и телевидение учат не любить ближнего, насиловать, убивать и обманывать друг друга. До Сахалина, как видно, эти газеты не доходят, и каналы такие здесь не ловят. Сахалин всегда был краем исконно каторжным и тут выработался особый иммунитет ко всей той грязи, в которой все мы сегодня поголовно находимся. Где весь ХХ-й век содержались лучшие люди России? В тюрьмах, ссылках да на каторге. Поэтому Сахалин, как и Соловки или глубинная Сибирь, сегодня стал заповедной землей, где сформировалась порода истинно русских людей. И усилия всех мировых СМИ здесь бессильны.

Хозяйка этого дома — учитель литературы, хозяин браконьерит понемногу, как и все мужское население. Услышал от них рассказ о местном авторитете, дяде Мише (подобные рассказы я буду на Сахалине слушать повсеместно), который три года назад приехал сюда с двумя сыновьями на «Запорожце», перекрыл сетями реку, платит «зеленым», платит милиции, и сегодня каждый сын имеет дом-замок и шикарный автомобиль. Одно плохо, рыбы в их реке совсем не осталось. На Сахалине, вообще, очень хорошо живется тем, кто не имеет ни чести, ни совести, ни других достоинств, и чем их у человека меньше, тем ему здесь лучше живется, и тем ближе его путь к богатству.

На Сахалин как советская власть не дошла в свое время, так здесь нет и нашей новой, славяно-демократической, или как ее назвать? Хозяин этого дома всю жизнь за рулем, но прав он не имеет, да и никогда не имел. Говорит: «Они мне и не нужны. В город я на машине не езжу, а здесь все менты меня в лицо знают, да они легковушки и не останавливают, их больше грузовики интересуют, на которых рыбу возят. Один такой остановишь и месяц можно не работать — семья уже всем необходимым обеспечена».

Покидая гостеприимное Стародубское, я неожиданно для самого себя пнул местного мальчишку. Он шел с друзьями и, увидев меня, потребовал его прокатить, на мой отказ грязно выругался. Сам от себя такого не ожидал: пока голова осмысливала, как ответить на юное хамство, ноги сами догнали и наказали. Наконец-то выехал из гостеприимного Стародубского, а то что-нибудь постоянно останавливало: то янтарь собираю, то бензин ищу, то веду задушевные беседы, то пинаю кого-нибудь.

Рыбы, что грязи

Типичная для Сахалина картина: на трассе стоит одинокая иномарка, бери — не хочу, только никто не берет. Может быть, еще вчера она бежала в общем потоке своих собратьев, но сегодня это куча никому не нужного обгорелого металлолома. У дороги торгуют селянки. Мне очень хочется сахалинской рыбы, но у них есть все что угодно: полуметровые крабы, пирожки с красной рыбой, даже есть икра из-под прилавка, только самой рыбы нет. Спрашиваю: «Почему рыбы-то нет?» Только руками разводят. Позже до меня дойдет: на Сахалине, где рыбы, как грязи, местным жителям даже мысль не приходит, что ее кто-то сможет купить.

Единственным автомобилем Сахалина является джип. В современном заасфальтированном мире джип стал исключительно имиджевым автомобилем, и только здесь он еще служит своему истинному предназначению. Обилие джипов на Сахалине говорит не о материальном благосостоянии местных жителей, а о состоянии местных дорог. Новых дорог здесь давно не строят, а последнюю дорогу, похоже, проложили еще японцы, как минимум 50 лет назад, так что можно себе представить, каково состояние здешних дорог. Дорога, соединяющая весь Сахалин с юга на север, одна, по ней может проехать фактически любой автомобиль, но чтобы съехать с нее, нужен уже джип. Первую половину ХХ-го века Южный Сахалин принадлежал японцам, которые создали здесь всю инфраструктуру, и ею русские пользуются до сих пор, ничего нового не создавая и не улучшая старого.

Из отечественных автомобилей на Сахалине встречается чаще всего «Уаз» — буханка, которую видел еще в фильме «Берегись автомобиля», созданном более тридцати лет назад. Какими гениальными должны были быть его конструктора, если за столько лет их детище не претерпело никаких существенных изменений? Какая-нибудь разнесчастная «Тойота» за эти годы выпустила тридцать новых моделей и тридцать ее модификаций, и только наша вечная «буханка» остается такой же вечной!

По западному берегу

Проехав треть острова по восточному берегу, в поселке Взморье решаю свернуть на западный, тем более что дорог, соединяющих противоположные берега Сахалина, не так много. Сахалин нужно познать во всем его многообразии, тем более что левый берег гораздо интереснее для путешественника – он менее заселен, и палатку там можно установить прямо на берегу моря, о чем я давно мечтаю, а не прятаться каждый раз в лесу как террорист.

После Стародубского проехал 150 километров, а заправок все нет, и когда будут, неизвестно. Опять пришлось воспользоваться помощью местного жителя, и вновь денег не взял. Нет, тут что-то не так, меня на Сахалине уже дважды принимали за иностранца. Может, они думают, что я иностранный шпион, и боятся с меня брать деньги?

Западный берег Сахалина, он Татарский пролив, и в самом деле оказался абсолютно пустынен, ни тебе рыбаков, ни пляжников, не берег, а мечта. На душе у меня поют не то кошки, не то коты, так сразу и не разберешь. Если ехать по самой кромке берега, где песок еще влажен, то колеса скутера в песок не утопают и ехать очень даже комфортно.

Вечером наткнулся на полуразложившуюся тушу какого-то морского животного, китенка или моржа, теперь уже не разберешь. Палатку поставил у самого моря. Но потом стало страшно, а вдруг ночью случится прилив, и я проснусь в воде, если, конечно, вообще проснусь? Пока ставил палатку, захотелось искупаться в море, но пока раздевался, пока шел к воде, так замерз на промозглом морском ветру, что желание как-то само собой улетучилось. Походил босиком по воде — это и было моим единственным «купанием» в Охотском море, он же Тихий океан.

Что ни говори, а хорошо ночевать на берегу моря — волны шумят, ветер воет, галька шуршит, а в остальном покой и благодать. Есть даже специальная «музыка» для оздоровления и медитации, так и называется — шум моря. А здесь круглые сутки звучит эта музыка. Каким исключительным здоровьем должны обладать приморские жители, если слушают ее круглые сутки. Вот только плохо, что из-за этого морского шума я ничего более не слышу, и скутер ночью могут увести из-под самого носа. Когда утром заведу скутер, отойду на пару шагов — действительно, ничего уже не слышно.

Въехал в поселок городского типа, Шахтерск (они тут все — типа городские), бензина, естественно, и здесь нет. Мне это уже начинает надоедать. Дальше ехать с пустым баком нельзя, если здесь живут люди, значит, они на чем-то ездят, а их транспорт потребляет бензин, нужно лучше искать. Бензин раздобыл в ДРСУ — аж пять литров, хватит на сто пятьдесят километров — и опять бесплатно. Нет, на Сахалине и в самом деле никто деньги за ценность не считает, то есть знают им истинную цену.

На окраине поселка наткнулся на целую гору старого японского автомобильного хлама. Можно б задержаться, собрать из них одну и дальше ехать уже в автомобиле. Только жаль, что я могу путешествовать исключительно на скутере. Все транспортные средства до него перепробовал – ноги и велосипед, мотоцикл и автомобиль – пока не понял, что все прочее просто пустая трата времени, сил и денег. Даже мотоцикл, хоть и имеет два колеса, но тоже не подходит, слишком быстро едет, и ты не успеваешь впитать красоту окружающего мира. А ради чего же еще путешествовать? Скутер тем хорош, что идет со скоростью коня, на котором человек ездил испокон веков, и у нас глаз только с этой скоростью может комфортно воспринимать окружающий мир. Да, всем хорош скутер, но есть и у него проблема – это ветер, дождь и снег. Крышу б скутеру, и цены ему не будет. Недавно узнал, что есть в Японии одноместные машинки на четырех колесиках с мотором скутера. Думаю со следующего года на нее пересесть. Вот только не привык наш народ еще к экзотической технике, и все встречные-поперечные от удивления будут штабелями падать.

Забытые на берегу вещи

Следующую ночь провел вновь на берегу моря, хоть место мне сразу не понравилось, но уже стемнело, и выбирать не приходится. На берегу лежали чьи-то аккуратно сложенные вещи — кто-то разулся, разделся и, видать, пошел ловить рыбу, но почему-то до сих пор не вернулся. Здесь мысок, волны о него огромные бьются, не удивительно, если кого и смыло. Помнится, нам еще в школе говорили, что Татарский пролив назван так за свой крайне неспокойный характер.

На следующее утро вещи лежали на том же месте. Не знаю, что и думать. Надо бы в милиции узнать, пропадал тут кто? Вон из моря выглядывает головка морского котика, уж он-то наверняка знает, что здесь случилось, только не признается ведь ни за что.

Проезжаю последнее поселение на трассе по западному берегу Сахалина, некое Бошняково, далее дороги берегом больше нет, она уходит вглубь острова и идет на противоположный берег. В Бошняково заправки тоже нет, но худа без добра не бывает. Пока рыскал по городку в поисках топлива, со всеми перезнакомился, нашел мужичка с Южно-Сахалинска, который специализируется по поиску мертвых японских городов, с этой целью он ездит по всему Южному Сахалину и собирает экспонаты для будущего японского музея. На Сахалине до сих пор нет ни одного японского музея, и вообще, нет ничего, что бы напоминало о полувековом пребывании японцев. Спросил у него, нет ли и на моем пути какого японского поселения? Оказалось, есть, только нужно немного изменить маршрут. Мне теперь нужно по сахалинским джунглям проехать в русскую деревню Пильво, которая стоит тоже на западном берегу, но к ней можно добраться только через глубь острова, и от Пильво уже пешком идти по берегу до мертвого японского города Амбецу. Дорога до Пильво, говорит, очень плохая, но на скутере проеду. У собирателя японских древностей небольшой джип «судзуки-самурайка», который славится малым весом и высокой проходимостью. Предложение заманчивое. Буду ли я когда в Японии, это неизвестно, так почему не воспользоваться случаем и не посетить отдельно взятый японский город, пусть хотя бы и мертвый?

В Бошняково также познакомился с местным корейцем, крупным начальником, который устроил меня в бесплатную гостиницу и даже распорядился выдать новые сапоги, когда увидел, в чем я собрался покорять их джунгли.

Сахалинские корейцы требуют отдельного разговора – это все то живое, что осталось от японского Сахалина или Карафуто, как он назывался при японцах. Когда после Великой Отечественной войны сахалинских японцев высылали на родину, вместе с японцами выразили желание покинуть Сахалин и айны, местная народность, аборигены Сахалина. Сегодня на Сахалине как нет ни одного японца, так нет и ни одного айна. Зато остались все корейцы (около 60 тысяч), которых японцы завозили из Южной Кореи как дешевую рабсилу (до сих пор здесь ходят страшилки о недавнем японском рабовладельческом строе, когда корейцу могли легко отрубить голову, если он не поклонился японцу). Поэтому на сегодняшний день весь Южный Сахалин перенаселен корейцами. Встречая их повсеместно, я сначала думал, что это одна из местных народностей, и был несказанно удивлен, когда узнал, что это все чистокровные корейцы, потому что по-русски они говорят так же как и мы, ибо практически все родились уже в России. Примечательно, что когда японцы не так давно решили исправить ошибку своего прошлого, а заодно и уменьшить население Сахалина, они предложили сахалинским корейцам вернуться на родину, оплатив им переезд и жилье в Южной Корее, то лишь 1,5 тыс. корейцев, большей частью пожилых, покинули гостеприимный Сахалин, ставший им второй, а может быть, уже и первой родиной.

Из Бошняково я часть пути проехал на вахтовке, это здесь такой общественный транспорт, потому что никакой другой по здешним дорогам просто не пройдет. Скутер мы забросили в кабину, и на развилке меня благополучно выгрузили в дремучей тайге, а вахтовка поехала далее на восточный берег Сахалина. Нам же со скутом предстояло по таежной дороге ехать опять на западный берег в тупиковую, забытую богом и людьми, деревню Пильво.

Сижу я у дороги, никого не трогаю, кипячу чай на газовой плиточке. Вдруг останавливается дремучий «Москвич», из которого выходит мужичок и, задав стандартные вопросы: кто, куда, да откуда, поступает нестандартно: шарит у себя в карманах, выгребает все деньги, оставляет немного себе, остальные сует мне и уезжает со словами: «Деньги — это дерьмо, но тебе они больше пригодятся». На его дерьмо я буду жить в течение нескольких дней. Ну, где еще, скажите мне, у одинокого путника, на пустынной дороге не отнимут последнее, а еще отдадут свое последнее? Нет, Сахалин это точно не Россия. Во всяком случае, в России так нигде, никто, никогда не поступал, одно слово — каторга.

Далее путь держу в Пильво. Впереди меня туман, внутри меня тоже туман и полная неизвестность – что-то ждет меня впереди, как примут, найду ли кров и пищу? Ведь о моем приезде в Пильво никто не знает, как и меня никто не знает. Но так устроена жизнь путешественника, что ты каждый день вынужден встречаться с новыми людьми. И разве это не прекрасно? Потому что, когда я через несколько дней буду покидать Пильво, уверен, оставлю там новых друзей, которые о моем существовании сейчас даже не подозревают.

Пильво – это тупиковая деревня на моей дороге, поэтому машин практически нет, за все время проехало только два джипа. Вокруг дикая тайга без признаков человеческой жизнедеятельности, из которой в любой момент может выйти медведь, или мишка, как их здесь называют. На мой вопрос, агрессивны ли на Сахалине медведи, мне сказали, что медведи здесь встречаются трех типов: медведь любопытный, медведь пофигист и медведь агрессивный, он же подранок. Все зависит от того, какой из них мне встретится. Но все три типа сейчас сыты, потому что лосось идет. Поэтому о медведях-людоедах, которые в Сибири обычное явление, здесь даже не слышали. А других крупных хищников на острове не водится. Волкам на Сахалине не климат. Те стаи, что иногда перебегают с материка по льду, отощав за зиму, на следующий год убегают назад. На Сахалине очень много снега, и волкам охотиться трудно.

Рыбы без икры не бывает

На полпути в Пильво меня подобрал раздолбанный пикап с тремя пареньками. Пикап – это тот же джип, только с кузовом. В России пикап считается престижной машиной, но только не на Сахалине. В моем городе на полмиллиона жителей можно насчитать от силы дюжину пикапов, этот же был куплен специально для рыбалки, у него нет даже документов. Да и зачем в тайге документы? А Сахалин почти весь — тайга. Закинули скутер в кузов пикапа и поехали в Пильво. Скутер тем удобен, что на нем можно как самому ехать, так и использовать его как поклажу — 60 килограмм это груз несерьезный. Парни оказались хоть и трезвые, но абсолютно безбашенные, но я это понял, только когда мы тронулись, то есть слишком поздно. Едут они исключительно на предельной скорости, и мне оставалось лишь закрыть глаза и молиться, чтоб нам навстречу из-за поворота не выскочил такой же безбашенный джип. Спасало одно, дорога была абсолютно пустынна. Сначала я сел в кузов, опасаясь, что скутер может вылететь на одной из кочек, но вскоре попросился в кабину, поняв, что я и сам могу вместе с ним вылететь. Парни сразу предупредили, что они по пути в Пильво заедут немного порыбачить. Здесь я узнал, как ловят рыбу в сахалинской глубинке: это значит, найти в реке ямки, где стоит лосось, пришедший на нерест, потом эти ямки проходят с бреднем, после каждого прохода в сети плескалось 5-10 рыбин, каждая около полуметра. Самцов они сразу выкидывали обратно в реку, толку от них не много, самок же забирали. Как я понял, рыба без икры на Сахалине за рыбу не считается.

Приехав в Пильво, я постучался в первый дом на окраине, здесь же меня и оставили ночевать. Чем глуше деревня, тем люди там живут душевнее, радушнее и гостеприимнее. На следующее утро, оставив скутер в Пильво, я пойду пешком в японский город Амбецу, до которого около десяти километров идти морским берегом. В Амбецу когда-то шла обычная дорога, но последние пятьдесят лет по ней никто не ездил, вследствие чего ее безвозвратно поглотили здешние джунгли. Утром был прилив, и мне посоветовали ждать отлива. Здесь все живет в ритме прилива-отлива, к чему я еще не привык. Весь берег оказался затоплен, вода местами подступала к скалам и мне приходилось ползти по ним, вспоминая о своем далеком альпинистском прошлом. Там, где скалы были вовсе неприступны, пришлось от берега уходить вглубь леса. А лес на Сахалине это совсем не то, что везде – здешний лес абсолютно непроходим, на Сахалине даже трава в полтора раза выше человека. Плыву по этой траве и ору во всю глотку песни, чтоб с медведем не столкнуться нос к носу, как уже случалось на Кавказе, где растительность также страдает гигантизмом. Берег абсолютно пустынен, и чтобы впитать энергию приморского солнца всеми фибрами своего тела, решил идти нагишом — где у меня еще будет возможность пройтись в первозданном виде по берегу моря! Из «одежды» оставил на себе только нательный крестик; сегодня во всем мире почти не осталось диких морских берегов; в Европе все берега проданы-перепроданы, и Охотское море, думаю, осталось одним из последних, где можно сбросить с себя на время всю цивилизованную высоконравственную шелуху и походить в одежде первоотцов. Кто не пробовал, тот ничего не поймет.

Мертвый город Амбецу

Сначала из-за деревьев показалась труба заброшенного японского кирпичного завода, чуть позже открылись и остальные строения – так вот ты какой, мертвый город Амбецу. Ближайшие три-четыре часа я буду тут все исследовать, как на поверхности, так и под землей, потому что в Амбецу осталось много подземных туннелей и штолен.

Весь городок растянулся вдоль реки, спускающейся с берега и впадающей в море. Когда-то эта река была подчинена человеку — промывала уголь от породы, вырабатывала свет, был проведен даже к каждому дому отдельный водопровод. А в соседней русской деревне Пильво и сегодня все ходят за водой на родник и дизельную электростанцию включают всего на несколько часов в сутки, потому что дорого. Река в Амбецу одета в огромные бетонные трубы, и хотя за ними уже полвека никто не присматривает, бетон нигде не потрескался, не разрушился, только сами трубы под воздействием реки переместились. Настолько все грандиозное, настолько фундаментальное, что хожу все время пораженный, будто меня кто обухом ударил, не легко все же перемещаться во времени и оказываться на 50 лет назад.

Хотел на память об Амбецу оставить себе какую-нибудь безделицу, но сейчас найти ничего невозможно, все заросло высоченной травой. Лучшее время для поисков на Сахалине это ранняя весна, пока не полезла трава. А искать тут есть что, репатриируемым японцам разрешалось с собой брать только 20 килограмм груза на каждого человека, все остальное они вынуждены были закапывать в землю или прятать в стены своих домов. Потому что никто не верил, что они покидают Карафуто-Сахалин навсегда. И никто, естественно, не вернулся. Многие клады до сих пор остаются в сахалинской земле, и их время от времени находят местные жители. Думаю, на сегодняшний день, Южный Сахалин, занимает одно из первых мест по количеству ненайденных кладов, если не в мире, то уж точно в России. В одной семье я видел огромную японскую вазу для изготовления саке, которую они откопали в своем огороде. А в Интернете есть сайт черных археологов, где можно купить японские вещи, найденные на Сахалине. Для кого-то это прибыльный бизнес. Я же мог на память об Амбецах взять только сорокакилограммовую японскую чугунную печь. Но если б я ее и дотащил, все равно ей не найти у нас применения, японцы топили их брикетами из пресованной угольной пыли, за которыми теперь нужно ехать в Японию.

Когда в 1945 году на Южный Сахалин высадился советский десант, сахалинские японцы были очень сильно напуганы рассказами о якобы жестокостях русских, которые насилуют женщин, не жалеют даже маленьких детей и стариков, что они, не дожидаясь репатриации, стали прятать свое имущество и уходить в леса. Огромное количество японцев погибло, пытаясь самостоятельно доплыть до ближайшего японского острова Хоккайдо. На плотах, лодках, любых доступных плавсредствах целыми семьями они плыли на родину и большинство погибало, потому что море в этом месте особенно коварно.

На память об Амбецу я мог взять только осколки старинной японской посуды, которую в больших количествах и сегодня вымывает из морских глубин. Осколков было так много, как будто японцы, перед тем как покинуть остров, специально топили в море свои вещи, чтоб они не достались русским. Должен признать, что даже по фрагментам посуды видно, насколько она была совершенной. Нам, победителям, эта посуда стала доступна только через пятьдесят лет, то есть в следующем тысячелетии.

Поднявшись вверх по реке, обнаружил бетонную плотину водозабора, которая превратилась в десятиметровый водопад. Параллельно реке идут рельсы узкоколейки, которые почему-то никто еще не продал китайцам.

Из еды я с собой ничего не взял, спасаюсь теперь только ягодой неизвестного мне происхождения, представляющей собой нечто среднее между смородиной и крыжовником, она очень водянистая и лишь слегка сладковатая. Взял с собой образец этой ягоды, чтоб узнать, что это я такое ел, и не нужно ли мне теперь промывать желудок? Ягода оказалась съедобная, называется моховка или водяная смородина, местный эндемик, который растет только на Сахалине и больше нигде. В Амбецу ее тучи, наверно потому, что никто не собирает. Есть у моховки одно любопытное свойство: пока ее ешь – ты сыт, как только прекращаешь, сразу наступает голод.

Посещение Амбецу напомнило мне прогулку по античному городу, только тут не камень, а бетон, но ощущения от прикосновения к прошлому те же. И сохранилось все гораздо лучше, потому что после японцев в Амбецу никто не жил и город никогда не был поглощен туриндустрией, да и навряд ли будет когда поглощен. Слишком велика разница между тем, что мы имеем сегодня и что имели на нашей земле японцы пятьдесят лет назад. Я даже поймал себя на грешной мысли, что после посещения Амбецу мне теперь хочется побывать в Японии или даже поселиться там навсегда. А такой антироссийский туризм у нас не пройдет. По этой причине на Сахалине до сих пор нет ни одного японского музея, более того, уничтожено все, что бы напоминало о японском полувековом следе в истории Сахалина. Мертвые японские города не в счет, их никто не видит, о них никто не знает, они давно поглощены местными джунглями, а если до них кто и добирается, так это «черные» археологи или экстремалы-путешественники, которых не только в России, но и во всем мире единицы.

Мой знакомый, вернувшись из Японии, сказал, что будь его воля, он бы каждого русского обязал посетить Японию, как получить диплом об обязательном среднем образовании, потому что после Японии абсолютно меняется представление о мире и твоем месте в нем, а главное, хочется наконец жить по-человечески. Но Япония от нас далеко и очень дорога, я бы предложил покуда каждому русскому посетить хотя бы Амбецу, потому что даже после мертвого японского города сразу хочется переустроить свою жизнь координально и наслаждаться уже не одним страданием, но и самой жизнью.

Некогда Амбецу был приграничным городком, ибо расположен как раз на 50-й параллели, по которой до середины прошлого века Сахалин разделялся на японский и русский. И сейчас по этой параллели через весь остров проходят старые окопы с дотами, в которых истлевают останки воинов. А где-то посреди острова, в глубокой тайге, расположен полигон Харамитоги, где проходили самые ожесточенные бои. Здесь и сегодня на старых снарядах подрываются редкие охотники и просто искатели приключений. Говорят, что особо опасны японские деревянные мины, корпуса которых истлели от времени, и они взрываются от малейшего прикосновения.

Вернувшись в Пильво, я весь вечер и следующий день посвятил знакомству с местными жителями, пытаясь понять, чем живут аборигены Сахалина в забытом поселении, и неплохо, скажу я вам, живут. В каждом доме здесь мне предлагали стандартный набор угощений: красную икру, пельмени из красной рыбы и папоротник или чернику. Давно заметил, что чем меньше слуги народа заботятся о своих подопечных, тем последним живется лучше. Однажды я посетил село, стоящее на берегу сибирской реки. Наземной дороги в это село не было, и летом туда добирались по реке. Странно не то, что не было дороги, а то, что жители села и не хотели ее иметь. «Вон, — говорили они, — в соседнее село дорогу провели, так там сразу в реке рыба пропала, скот без присмотра в лес уже не выгонишь, даже моторы с лодок стали пропадать, и все потому, что городские понаехали». Поэтому жители того села в своих молитвах, обращаясь к Господу, не забывали среди прочего просить, чтоб к ним как можно дольше дорогу не проводили, и они могли жить сыто, свободно и счастливо, как жили их предки испокон веков.

Публичное прошлое Сахалина

Не знаю почему, но на Сахалине очень много курящих женщин, фактически каждая вторая. Будь то Москва или какой-нибудь Нью-Йорк, я бы воспринял это как норму, но для провинциальной России это не просто много, это катастрофически много. Курящей женщиной здесь никого не удивишь, ею не пугают детей, при виде ее не оборачиваются, здесь это давно воспринимается как норма. Я повсеместно расспрашивал местных жителей, пытаясь понять, в чем здесь дело, но никто не мог мне дать вразумительный ответ. Его я нашел в книге очерков А. П. Чехова «Остров Сахалин», посетившего остров более века назад, когда он был еще каторгой. Ссылали в ту пору на Сахалин в основном мужчин, а если и попадали редкие представительницы прекрасного пола, то они по необходимости оказывались в «привилегированном» положении: их покупали, выменивали, они переходили из рук в руки, на Сахалине считалось нормой уступить за деньги свою жену соседу на ночь... Как говорят англичане, чтобы воспитать истинную леди, нужно начинать с ее бабушки. Так что нечему удивляться, если на Сахалине многие женщины до сих пор не могут избавиться от публичного прошлого своих родных бабушек и прабабушек, некогда сосланных на Сахалин.

На третий день я покинул гостеприимное Пильво. Сахалин всем хорош, только плохо, что далеко находится; до него пока доедешь, уже и сил не остается путешествовать, да и времени. Лично я уже месяц в пути, во сне только дом с семьей и вижу, а до моего дома отсюда дальше, чем до Америки. Все-таки какая у нас удивительная страна, от нее уже все кто хотел откусили по кусочку, а она все равно остается самой крупной в мире.

Патриотизм, это, конечно, замечательное чувство, но у меня от этих сахалинских дорог спина совсем отваливается, точнее от того, что здесь принято называть дорогами. Между прочим, я уже 10 дней не видел асфальт.

Уверен наверняка, что Сахалинская область по протяженности заасфальтированных дорог сегодня занимает последнее место в стране. Нет, все же нужно срочно отдавать Сахалин японцам, пусть хоть они построят человеческие дороги, наладят всю инфраструктуру, а потом лет через пятьдесят найти какой-нибудь предлог и опять забрать.

Когда эта раздолбанная сыпуха, изображающая главную автостраду Сахалина, мне окончательно осточертела, решил свернуть к морю и ехать по самой кромке охотоморского берега. Там, где песок еще влажный, ехать вполне сносно, а главное, тряски такой нет. Морские волны только колеса омывают, дальше пока не подступают. Вдруг, откуда ни возьмись, налетает огромная волна и накрывает и весь скут, и все мои пожитки, и меня, грешного, я теряю равновесие, падаю, быстро поднимаю скут, но уже поздно. Последующие два часа я разбираю и собираю цилиндр, прочищаю свечи, то есть практически делаю капремонт двигателя. Скутер я в конце концов реанимировал, но с ключа он заводиться перестал.

Еду и дальше по берегу – через пару километров новое препятствие, путь мне преграждает завал из огромных каменных валунов, только этого еще не хватало. Стою и решаю, что же теперь делать — назад ехать, испытывать судьбу второй раз, ох как не хочется, а перетащить скут в одиночку через эту преграду нереально. Ничего не поделаешь, под скрип зубов все же уговариваю себя развернуться и ехать назад.

Прилив заметно увеличился, и мой недавний песчаный след уже поглощен морской волной. Ехать теперь приходится по сухому, рассыпчатому песку, для чего мой транспорт отнюдь не предназначен. Все-таки, это не полноприводный джип, а двухколесная пластмассовая игрушка, на которой впору подросткам по дворам кататься, а не устраивать экстремальные путешествия по Сахалину. В итоге, мотор рычит во всю свою скутерную трехлошадную мощь, надрывается, заднее колесо зарывается в песок, но скут вперед ехать решительно отказывается. Чтоб хоть как-то продвигаться, сначала переношу вперед рюкзак, потом возвращаюсь за облегченным скутом и проталкиваю его ценой собственной мускулатуры, так двигаться еще можно, словно не скут тащу, а мешок с картошкой. Не знал я, что так тяжело по песку на скутере ехать. Устал как последний сахалинский каторжанин. А тут еще скут, ни с того ни с сего, завопил диким голосом, видно что-то в подмокшей проводке замкнуло - сигналит беспрерывно, как бы говоря на своем скутерном языке: достало меня все, не желаю больше Сахалин, хочу назад, домой, хочу в Японию! Одним словом, только к вечеру вытолкал его на прежнюю дорогу. Устал страшно. Хорошо ехалось, нет, устроил себе испытание на пустом месте. Зато не скучно дальше ехать, и езда по раздолбанному сахалинскому «автобану» теперь воспринимается как величайшее в мире счастье. Тем и отличается экстремальный путешественник от простого любителя, что он экстремальное умеет найти даже там, где его никогда не было.

Всем хорош Сахалин, но очень дорог. Вот только почему-то не жалко потраченных на него средств. Здесь ты получаешь нечто такое, что не осязаемо и не ощущаемо, и что никакими деньгами не оценишь! Одно плохо, мой отпуск заканчивается, и нужно возвращаться на материк. Вокруг всего Сахалина я объехать не успел, Северный Сахалин оставлю на будущий год — хорошее нужно дозировать, а Сахалин слишком велик, чтоб познать его за один раз. Пока и половины Сахалина достаточно. Расскажи кому, ведь никто не поверит, что весь Южный Сахалин я объехал на транспорте, именуемом в народе табуреткой, стоимость которого всего 400 долларов, то есть ровно столько, сколько стоит билет на самолет из Москвы до Сахалина.

Уникальность Сахалина в том, что нет другой такой земли, которая бы чаще переходила из рук в руки: в 16-м веке его открыли голландские мореплаватели и присоединили к Голландии; с 18-го века Сахалин стали первыми обследовать японцы, но пока те обследовали, русские его уже заселили; с начала 19 века за него борются с переменным успехом Россия с Японией: в первой половине 19-го века больше везло японцам, в 1906 году в результате нашего поражения в русско-японской войне Японии отходит весь Южный Сахалин, а в 1920-х годах они оккупируют и Северный, во второй половине 20-го века перевес уже на стороне России, которая после Великой Отечественной войны освобождает весь остров от японцев. Сегодня Сахалин пока что наш, но надолго ли? Окончательная точка в бесконечном историческом споре еще не поставлена.

Японцы вопрос о возвращении Сахалина пока не ставят, им Курил достаточно. Хотя, когда японцы у себя проводили опрос, поедет кто жить на Курильские острова, если они отойдут Японии, то большинство японцев ответило нет. Если жить, сказали они, то только вахтовым методом. Поэтому «борьба» за Курилы для японцев это скорее политическая профанация, чем действенные нужды. Никому кроме нас, по большому счету, эти северные земли – что Курилы, что Сахалин — не нужны. В том и есть наша трагедия, и наша победа.

Хоть Сахалин сегодня и русская территория, но здесь тебя постоянно не покидает ощущение, что ты не в России – тут все не так и не то. Здешние жители хоть и используют русскую речь, но русскими их назвать сложно. Их как будто миновал наш недавний период всеобщих депрессий, оставивший неизгладимый след на русских душах и, особенно, лицах. Как будто здесь не было ни обвалов рубля, ни путчей, ни деноминаций, ни бесконечных кризисов и прочих испытаний, устраиваемых своему народу. Сколько я ни всматривался в лица сахалинцев, не видел я в них того общего следа ущербности и подавленности, который встречал в России повсюду. Сахалинцев очень трудно, практически невозможно, заставить голодать, здесь люди от сотворения мира живут как у Бога за пазухой, это край, где еды столько, что хватит на десять Сахалинов и еще Японии на закуску останется. Здесь даже медведи не агрессивные, потому что всегда сыты.

Пятая часть сахалинского населения корейцы, вся здешняя техника японская, продукты стоят как в Америке, хлеб — больше доллара. Каждый раз, заходя в продуктовый магазин, я десять раз подумаю, прежде чем что-нибудь куплю. И зарплаты на Сахалине, тоже, скорее среднеамериканские, но уж точно не среднерусские. Здесь, если ты зарабатываешь меньше тысячи долларов, то тебя считают бомжем, и жить тебе нужно в подвале, на теплотрассе или в шалаше.

Еду в сторону Южно-Сахалинска. Постоянно переезжаю бесконечные мостики, на которых стоят люди, смотрят вниз, на реку, указывают на нее руками, чему-то удивляются. На очередном мостике я тоже остановился, глянул вниз: мамочка родненька, так вот что такое путина! Никогда ничего подобного не видел. Вся река кишит рыбой, идущей на нерест вглубь острова. Рыбы столько, что даже дна у реки не видно, только одни рыбьи спины. И не знает она, бедная, что шансов у нее выполнить это богоугодное дело практически нет. На севере острова, говорят, рыба еще доходит до нерестилищ, здесь же всю подчистую вычерпывают: покупают грошовую лицензию, перекрывают реку сетью и только успевают грузовики, груженые рыбой, отходить. Рыба, она же газет не читает, в интернет не заглядывает, ей пришло время икру метать, она заходит из моря в ближайшую реку, невзирая на обезумевших от легкой наживы людей. Вон, в Пильво, рассказывали, жил один бизнесмен, нанимал бывших зэков, кормил их копеечной баландой и по две тонны икры каждый сезон заготавливал. И никто ему не указ — до Бога высоко, до Москвы далеко! Только вот умер от рака, так и не дожив до естественной старости. Потому что люди остановить его уже не могли – и милиция, и рыбнадзор, и «зеленые», все свою долю имели — пришлось Господу вмешаться. Для меня подобные истории лучшее доказательство того, что ад все-таки существует, обязан существовать, чтоб души этих людей могли где-то искупать за содеянное зло.

Как пахнут большие деньги

Мне посоветовали, если я хочу сильных впечатлений, мне нужно съездить в город браконьеров, Поронайск. Расположен он в устье самой большой реки Сахалина, и когда идет путина, весь город, забыв обо всех делах, выходит на промысел — причем берут только икру, выпотрошенную рыбу, бросают тут же на берегу, или обратно в реку. Запах стоит как после химатаки, но людям нравится, потому что так пахнут большие деньги. Неделю нюхаешь, потом год на них жить будешь. Поэтому в Поронайске самая дешевая икра, килограмм красной стоит 200 рублей.

Воистину Сахалин — это остров необычных людей и вопросов без ответов. Сейчас, пока заливал бензин, подошел мужичок, спрашивает: «Скажи мне, почему после войны НКВД приказало уничтожить все пограничные столбы между русским и японским Сахалином?». Не знаю я, почему, знаю только, что последний столб мы, русские, продали японцам не так давно за рекордные пять тысяч долларов. Дожили. Могли ли мы предположить, что наступит время, и мы станем продавать свои пограничные столбы вчерашнему врагу, теперь осталось только начать границы продавать?!

У устья одной из рек бегают двадцатилетние отморозки, бьют по реке дубинами, глушат рыбу и хохочут как полоумные. Рыба им не нужна, она и дальше плывет, только теперь вверх животом, просто они так получают удовольствие. А почему бы нет? Ведь рыба-то ничья, ее никто не охраняет, так почему не получить хотя бы удовольствие, в соответствии со своим уровнем развития? Нет, если так пойдет и дальше, то вся рыба уйдет от наших берегов. Только куда ей, бедной, податься? Сейчас весь мир живет по единому стандарту: деньги, секс, безверие и бескультурие. Ее сейчас и ловить не нужно, она уже полусонная, нагнулся-взял, нагнулся-взял — каждый раз в руке по рыбине весом более килограмма, три рыбы – кило икры.

Вернувшись в Южно-Сахалинск, зашел к собирателю японских древностей, посмотреть экспонаты будущего музея и поделиться впечатлениями от посещения мертвого японского города. Пока музея нет, все экспонаты хранятся у него в квартире и гараже. Здесь впервые поупражнялся с настоящим самурайским мечом (хозяин предупредил, что его лезвие трогать руками нельзя, заржавеет, а специального масла для самурайских мечей у него нет). Попили из особенных пиал для саке, особенность которых состояла в том, что когда в них наливают саке, на дне появляется изображение «жены самурая». Хорошо бы и в России наладить выпуск подобной посуды, не нужно ни программ по оздоровлению нации, ни сухих законов — достаточно наладить производство бесплатных стаканов с потайным изображением, и русская нация наконец протрезвеет. Только кому это будет выгодно?
 
Так получилось, что из Южно-Сахалинска я выехал в два часа ночи. Теперь нужно срочно искать место под ночлег. Когда светло, это делается без проблем, просто отъезжаешь подальше от людей, маскируешь палатку под куст и спишь до утра. Ночью же нужное место найти крайне трудно. Так и сейчас, выехав за город, проехал последние дачи, свернул на первую попавшуюся дорогу и установил палатку на каком-то пустыре. Утром выяснилось, что я провел ночь на свалке, недалеко от городской помойки. Ничего не поделаешь, пути Господа неисповедимы – сегодня ты странник, завтра путешественник, а послезавтра уже бомж.

Приехав в Холмск, сразу купил билет и вечером был уже на пароме Холмск — Ванино, а через 14 часов на материке. При отплытии все пассажиры опять кинулись к мобильникам и стали бесконечно прощаться, теперь с Сахалином. Паром хоть и другой, но и здесь все то же — каюты разбиты, двери не закрываются, запах тлетворный — одним словом, все наше, все родное, все неизменное.

На верхней палубе парома гуляла компания молодых людей с материка, один из них долго ко мне приглядывался, потом подошел с намерением выкинуть меня за борт, как он чуть позже признается, ибо я абсолютно не соответствовал его представлениям о стандартном русском – у меня борода, длинные волосы и лицо, кирпича отнюдь не просящее – нет ни стрижки под зека, ни бычьей шеи, ни физиономии уголовника. Он абсолютно прав: если я где и похож еще на русского, то только на Сахалине.

В Ванинском порту стоят иностранные корабли, на которые грузят главные предметы дальневосточного экспорта – свежий лес и металл. Металл как в слитках, так и обычным ломом. Стоит огромный абсолютно белый корабль, который загружают до самого верха одним металлоломом. Такой взаимовыгодный обмен получается: сначала мы продаем японцам металл в слитках, через какое-то время он к нам возвращается в виде подержанных авто, еще через несколько лет эти авто возвращаются в Японию, уже в виде металлолома, где из него снова делают новенькие машины и так до бесконечности.

Хозяин магазина японских вещей

В Ванино я продал скутер за те же деньги, что отдал за него во Владивостоке, чтобы не тащить его через полстраны, мавр сделал свое дело, мавр может умереть. В Ванино познакомился с жизнерадостным молодым мужчиной, которого все в этой жизни радовало, ну просто до неприличия. Давно заметил, что люди такого типа прошли либо войну, либо какие-то другие катаклизмы, и чудом избежали смерти. Так и оказалось. Сейчас у него небольшой бизнес — частный магазинчик подержанных японских товаров. «В Японии, — сказал он, — есть специальные службы, куда звонят, если нужно выкинуть какую-то громоздкую вещь, они приезжают, забирают, и им же за это, глупые японцы, еще и деньги платят». Продажей этих отходов японской жизнедеятельности он у себя и занимается — скутеры, велосипеды, холодильники, телевизоры, лодочные моторы... Только это отходы для японцев, для большинства россиян это предел мечтаний. Дальневосточные жители давно оценили высокое качество японских подержанных товаров, отлично понимая, что японское старье качественнее нашего нового и на порядок дешевле. Здесь ты нигде не встретишь не только отечественных автомобилей или мотоциклов, но даже велосипедов. За все путешествие по Дальнему Востоку я так и не увидел ни одного нашего велосипеда. Кому как, а мне было за державу обидно. Тем более, что это не самый худший наш товар. Но когда я сел на самый плохой японский велосипед, то вынужден был забыть обо всех отечественных, потому что на нем был и противоугон, и свет, и два тормоза, и стальные негнущиеся обода и при этом абсолютно несерьезная цена. Обида обидой, но я тоже теперь езжу исключительно на японском велосипеде, который привез с Дальнего Востока.

Начинал мой жизнерадостный знакомый с торговли автомобилями. «Сейчас, — говорит, — время уже не то, ушел в прошлое ельцинский беспредел, когда во дворе у меня стояло два десятка иномарок, а в кубышке лежало полмиллиона долларов. Пришел Путин, и не осталось ни свободы, ни денег. Правда, от денег пришлось отказаться еще раньше, до Путина пришли бандиты и все отняли». «Еще хорошо, — говорит, — что жив остался». Сейчас из крупного он торгует только японскими мини-экскаваторами. «Нужно спешить, пока на них пошлину не подняли. Как только чувствуют, что товар пользуется спросом, тут же начинают его душить неподъемными пошлинами». Ничего не поделаешь, такое государство: все только для народа, все для себя.

Правда, машина у него и сейчас одна из самых заметных в Ванино — огромный трактороподобный джип «Ленд-ровер», одно колесо размером с мой скут. Столкнуться на нем с каким-нибудь «жигуленком» невозможно, он его переедет и дальше поедет. Если в Японии подобные машины покупают, чтоб выделиться «из толпы», то только попав в Россию, они начинают служить своему истинному предназначению. Кроме того, здесь это единственная техника, на которой можно себя комфортно чувствовать на наших дорогах.

На Сахалине я постоянно сталкивался с воспоминаниями о Сталине, причем носят они всегда положительно-ностальгический характер, тут все жалеют, что он так мало пожил. Постоянно слышишь: «Прожил бы Сталин дольше, ходили бы сейчас на Сахалин прямые поезда с материка, а не плавали мы каждый раз на пароме». Вопрос не в том, хорош или плох Сталин, а в том, что только он мог решиться на строительство подземного туннеля на Сахалин, необходимого острову как воздух. Рыли туннель в духе того времени силами заключенных, выбрали для этого самое узкое место Татарского пролива, между мысом Погиби и Лазарев. Но немного не дожил Сталин до завершения строительства, а после его смерти стройку заморозили, и вся работа «ушла в песок», сейчас туннель затоплен и всеми забыт. Если со Сталиным и сталинизмом все ясно, то не ясно, почему сегодня, при столь острой нехватке строек века до сих пор не возобновили строительство жизненно необходимого сахалинского туннеля? Ответ вижу только в том, что народные слуги опять не хотят делать «чужую» работу, отлично понимая, что рано или поздно все равно придется отдавать Сахалин японцам. Тем более, что японцам туннель в Россию без надобности, им нужен туннель на Хаккайдо.

На Сахалине я с удивлением узнал, что Сталин после освобождения Южного Сахалина, оказывается, планировал занять и Хаккайдо, ближайший японский остров, чтоб там создать ЯНДР (Японскую Народную Демократическую республику). Как ни странно, остановили Сталина и «спасли» Японию именно бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Тогдашний американский президент Трумен дал Сталину понять: независимо от того, будут русские на Хаккайдо или нет, но следующие атомные бомбардировки планируются по Хаккайдо. Великая Отечественная закончилась, начиналась великая холодная война.

PS. Должен признать, что Сахалин — это самое интересное, что я видел за всю свою продолжительную туристическую жизнь. И самое удивительное здесь не природа, которая и в самом деле уникальна, потому что она не столько русская, сколько японская, но прежде всего люди. Таких людей больше нигде в современном цивилизованном глобализованном урбанистическом мире нет. Глобализация всех уравняла и одинаково деградировала, но на Сахалин она почему-то не добралась и доберется ли когда, неизвестно. Сахалин – это остров, который окружен морем, а море оно все лишнее смывает. А может, море тут вовсе ни при чем. У Сахалина такое тяжелое прошлое, что все наши нынешние грехи и пороки проходят мимо него и на его брегах долго не задерживаются.

Андрей Сотников (Сахалин-Томск)

Автор благодарит томский салон «Мотомаг» (www.scooter-club.tomsk.ru) за безвозмездную помощь.

Примечание от Drom.ru: Рассказ Андрея Сотникова «Как я пригнал автомобиль из Владивостока» можно прочитать здесь.