Из Москвы в Карелию и обратно, или Ответ на извечный вопрос «Кому на Руси жить хорошо?»

Предуведомление автора

Публикацию очерков на сайте  Drom.ru я решил прекратить, ибо не было в том смысла (после аварии во время последнего путешествия я два года скитаюсь из больницы в больницу http://www.sovsekretno.ru/magazines/article/2189, а лечение нынче стоит дорого, и публикуемые статьи были, прежде всего, обращением о помощи бедному страннику). За полгода публикаций пришло чуть больше тысячи рублей, но тут недавно неожиданно пришло аж десять тысяч от неизвестного мне байкера. Хватило как раз на половину последней операции, и еще отложил на грядущее путешествие. Чтоб хоть как-то отблагодарить моего спонсора Алекса Шаповалова, я подготовил еще один очерк. Остальные посетители сайта могут его не читать, это просто акт благодарности.

Цель этого путешествия — изучение скутера в условиях дальнего путешествия. В процессе изучения я должен был посетить староверческую общину и православный детский дом в костромской глубинке, монастырский остров на Усть-Кубенском озере под Вологдой, осмотреть деревянное зодчество в Архангельском крае и завершить поездку на берегу Онежского озера, где в лесу в родовом доме живут душа в душу Галина и Валентин, являя пример истинной любви.

Сергиев Посад. Ох уж мне эта скутерная жизнь

Еду по Ярославке на Сергиев Посад, опять решил заехать к святому Сергию, попросить помощь в дальний путь, без вышней помощи его не одолеть. Вход в лавру почему-то охраняют два милиционера, похоже, государство опять присоединилось к церкви, а нам об этом забыли объявить. Пока стоял в очереди к святым мощам, было такое чувство, что в России одни верующие, но только вышел из Лавры, как все опять встало на свои места — вокруг нищета, хамство и мерзость безобразия.

Все хорошо в скутере: маленький, экономный, сверхкачественный, но уж очень на нем опасно ездить по отечественным дорогам. Конечно, техника не наша, не для наших дорог делалась, поэтому в России мы должны постоянно отслеживать путь перед собой, чтобы открытый колодец, яма, кирпич или камень не стали последними в твоей непродолжительной скутерной жизни.

На обочине пожилая супружеская чета катит тележки с картошкой, сделанные из старых детских колясок. Какая удивительная у нас страна, какой терпеливый народ —русские! Ну почему, Господи, эти люди за всю свою трудовую жизнь так и не смогли скопить денюжку на какую-нибудь технику, пусть самую дешевенькую, которая бы помогла им на старости лет? Эх ты, Россея-матушка, нищая страна, когда же твои дети заживут по-человечески?! А может эти испытания, которые ты посылаешь на наши головы, и есть доказательство твоей великой любви к нам?

На очередном крутом подъеме со скутером случилось что-то неладное — мощность вдруг упала до нуля, хотя двигатель продолжал работать. Я испугался, потому что в технике абсолютный профан. Я потому и сел на «японца» без пробега по России, что это самый надежный транспорт из доступного мне на сегодняшний день.

Заглушил мотор, закатил скутер в горку, постоял полчасика, дав ему возможность остыть, при воздушном охлаждении рекомендуют каждый час делать перекур. Помолился, покрестился, поплевал через левое плечо, попробовал завести — и он, родимый, заурчал будто ничего и не случалось. Нет, молодцы эти япончики, умную технику создали, устала и сама себе устроила перерыв.

Заночевать решил на старом месте у Плещеева озера в палаточном городке. Места знакомые, но, к сожалению, это последний участок, где мне раньше приходилось бывать, дальше начинается полная и беспросветная терра-инкогнита.

Ростов Великий. Болезнь

Утром проснулся пусть с небольшой, но все же температурой. Вот тебе на! Грешил на технику, а сам подкачал. Раньше б я на такие мелочи не обратил внимания, но я только пять дней как выписался из больницы, и доктор предупреждал не перегреваться, не переохлаждаться, — а вчера вечером было прохладно. Делать нечего, еду дальше, но с увеличением километража увеличивается и температура тела. Когда она дошла до 39, стало понятно, что нужно срочно искать больницу. Правда, я не знал, примут там иногороднего, а если примут, то сколько это будет стоить?

В поселке увидел дорожный знак «Красный крест» и свернул с дороги. Это оказался фельдшерский пункт, где скучала молоденькая медсестричка. Не очень обрадовавшись моему появлению, она стала решать, что со мной делать. В конце концов решила идти по традиционному пути и поставила укол, сбивающий температуру. Я попросил уколоть в руку, ибо заднее место очень ценный участок тела у скутерпутешественника, но по ее нерешительности понял, что она больше никуда ставить не умеет. Мне теперь не до экспериментов, и я спустил штаны...

После сел на лавочку у медпункта и стал ожидать снижения температуры, а заодно и решать, что дальше делать. Медсестра сказала, что здесь есть две больницы и обе на трассе, до каждой около 20 километров, одна впереди, другая сзади. Теперь нужно решить куда ехать. Это решение должно было стать эпохальным в моем путешествии: если назад, то прощай, путешествие, потом придется возвращаться; если вперед — то надежда хоть и небольшая, но останется. После полуторачасовых лавочных колебаний, что важней здоровье или путешествие, решил рискнуть и ехать вперед.

Никогда не предполагал, что так тяжело ехать на скутере по жаре с высокой температурой. Если раньше я мог сто километров пролететь и не заметить, то теперь каждый километр давался с титаническим трудом. Делая бесчисленное количество остановок, в том числе одну часовую отлежку в тени берез на радость ярославским комарам, я к вечеру доехал до Ростова до Великого. Дальше для меня пути пока не было. Стал искать больницу, а попадались одни монастыри, но в монастырь мне еще рано.

Как удивительно устроена судьба путешественника! Еще вчера я даже не задумывался о существовании этого городка, а сегодня моя судьба с ним переплелась. В больницу оформили на удивление быстро и без проволочек. Оказывается, у нас до сих пор самое бесплатное и гуманное здравоохранение, и в каком бы городе нашей необъятной родины ты не оказался, в больницу тебя обязаны принять, как родного. Некоторые этим пользуются. Вместе со мной в больницу оформлялись два друга-алкоголика. Встречали их здесь, как старых знакомых. Похоже, ростовские врачи свыклись с тем, что после праздников их больницы всегда переполнены. Если бы во всей России были такие гуманные медики, как здесь, то треть провинциальной России не вымерла б втихую от технического спирта. Но гуманность гуманностью, а я никому не пожелаю лежать в одной палате с алкоголиками, а именно с ними меня и положили, сославшись на то, что все остальные палаты заняты.

Скутер в больницу взять почему-то отказались, и я решил пристроить его в монастыре. Стены там высокие, крепкие, люди не воровитые, пусть и пользу приносят, как говорил мой давний знакомый: что это за работа — Богу молиться? А здесь реально ощутимая польза. Можно было, конечно, и на платной автостоянке оставить, но таксист, у которого я спрашивал, как к ней проехать, отсоветовал, если, конечно, я заинтересован, «чтоб техника живой осталась».

Больница. Ожившие полотна Босха

Мои соседи-алкоголики чувствовали себя в палате, как у себя дома — сразу открыли окно, вылезли во двор и начали бесконечно перекуривать. Окна здесь были основной и чуть ли не единственной дверью, и так по всей больнице — через них входят-выходят больные, покурить, подышать свежим воздухом, через окна же осуществляется прием передач и общение с многочисленными посетителями. Городок маленький, старинненький, все тут друг друга знают, все друг другу родственники. Между прочим, окна-двери — это очень удобно, не нужно каждый раз по пустякам отвлекать медперсонал. Я бы посоветовал всем нашим медучреждениям перенять это ноу-хау великоростовской горбольницы.

Здесь я осознал, какой жалостливый мы народ, русские. Моим соседям предстояло пролежать в больнице всего-то два дня, и все эти два дня к ним беспрерывным потоком шли близкие, не очень близкие, дальние и не очень дальние родственники, причем шли даже ночью. А какие жуткие рожи порой в окна нашей палаты заглядывали — будто сошли с полотн Босха. Неужели это и есть лицо современной России?! — думал я ужасаясь. Неужели и я таким же стану?! Хорошо, что у нас в палате даже зеркала нет. Да тут вообще ничего нет, кроме четырех кроватей, двух тумбочек и одного стола.

Если бы что-то «лишнее» и находилось, давно б стащили не больные, так свои. Даже тапочки и полотенце выдавать не стали, сказали «свои должны быть». Ничего, переживем, зато наша медицина самая бесплатная, а это многое оправдывает. Раньше я часто думал, что будет, если заболею в пути, будут меня лечить и за какие деньги? Теперь могу смело путешествовать с твердой уверенностью: случись что, везде меня обязаны принять, как родного, и ничего не потребуют взамен, только паспорт и медполис. А платной медицине я не верю. Это какой же врач себе в убыток будет заинтересован вас окончательно вылечить? Его цель не лечить, а поддерживать вас всю жизнь в болезненном состоянии, на чем и основана платная медицина во всем мире. Мой же бесплатный лечащий врач был кровно заинтересован, чтоб я как можно быстрее выздоровел и освободил его палату.

На Кострому

Потому на третий день меня благополучно выписали из больницы. Забрав скутер из монастыря, — коему низко поклонился — покатался по исключительно туристическому Ростову по Великому.

Посмотреть здесь есть что: куча храмов, монастырей, старинных домов; все отреставрировано, подмазано, отшлифовано; кругом беготня, суматоха, все помешаны на евро и долларах. Туристы, кругом одни туристы, а посему и отношение к святости соответствующее: сфотографировался, купил безделушку, зевнул, сплюнул и ехай дальше, — а значит, мне здесь делать нечего. Потому я и не люблю все то, что входит в так называемое «Золотое кольцо России», никакое это не Золотое кольцо, это золотая жила для туристического бизнеса — не интересуют меня древности, поставленные на поток, замусоленные праздными взглядами миллионов туристов, повсеместно растиражированные и насквозь зареставрированные. Нет, меня влечет путь первооткрывателя, когда ты оказываешься в тьму-тараканной глуши и видишь древность дивную, которую до тебя мало кто видел, и где тебя местные жители встречают не как туриста, а как близкого родственника. А еще мне жаль людей, живущих в «Золотом кольце». Побыть здесь день-другой — куда ни шло, но жить безвыездно в беспросветной нищете и постоянно видеть перед собой чью-то праздность, леность и богатство. Такого испытания не пожелаю никому, даже своему соседу. А посему, еду дальше.

Должен сказать, что путешествие на скутере — это не совсем обычное передвижение в пространстве. Со временем оно перерастает в нечто большее, появляется даже некий метафизический подтекст путешествия, потому что здесь ты всегда один, даже когда несешься по перенаселенной автостраде. А когда ты долго находишься один, то хочешь ты того или нет, ты обязательно впадаешь в медитативное состояние и оказываешься наедине с Богом. А где еще сегодня, в наш век всеобщих коммуникаций, когда телефон и интернет проникли даже в монастыри, можно испытать блаженство одиночества? Только на шумной автостраде. И ты останавливаешься лишь на бензоколонках, но и они не в счет, потому что бензоколонки на автострадах, это абсолютно эфемерные создания. Созданы они по принципу не нарушать одинокого существования путника, не выводить его из полумолитвенного состояния: ты подходишь к окошку с мутными или зеркальными стеклами, за которыми, как правило, никого не видно, кладешь деньги в ящичек, произносишь заветные цифры, ящичек куда-то уезжает, потом возвращается с чеком, и все, ты свободен. Заливаешь бензин и едешь дальше, так и не узнав, кто тебя обслужил, робот, человек или сам Господь Бог.

Вечером торжественно въехал в Кострому, только этого, похоже, кроме меня никто не заметил. Покружил по центру. Город как город: люди, древности, золоченые купола. Переночевал по случаю в странноприимном доме при старообрядческой церкви.

Костромская область. Семейный детский дом

Староверы встают рано, выехал ни свет ни заря. Сегодня во что бы то ни стало нужно добраться до православного детского дома в селе Коткишево, если, конечно, не хочу ночевать в лесу. А до него 235 километров. Для автомобиля это не расстояние, но не дай боже никому проезжать на 49-кубовой технике более 200 километров день. Пилить приходится по 12-14 часов, мысли уже к полудню отключаются, глаза слипаются, организм подчинен одной единственной цели — доехать. А посему ничего не фиксировал, ни о чем не думал, только ехал.

Вечером въехал в Коткишево. Познакомился с здешним главой, священником, о котором читал когда-то статью. Странные явления наблюдаются в современной сельской Руси. С одной стороны, село целенаправленно вымирает, подчиняясь строгому государственному курсу. Но с другой стороны, вопреки всему оно возрождается и происходит это там, где селится мудрый человек, к примеру, фермер, который возрождает село, а вокруг него растут новые дома, что грибы. Или это может быть деятельный священник, который приехал восстанавливать церковь, сколотил общину, и вокруг него начинается буйство жизни.

Но мало на Руси осталось личностей, основательно подчистили в ХХ веке — сначала революция и эмиграция, потом 37-й год, кого не расстреляли, тех упрятали, затем Великая Отечественная, опять гибли лучшие, кто остался, тех гноили в психушках, потом вторая волна эмиграции, — одним словом, весь век русский народ очищался от личностей, практически никого не осталось. А в среде священнослужителей, как ни удивительно, редко, но встречаются.

Так и в Коткишево, из столицы приехал неравнодушный предприимчивый священник, создал общину, построил церковь, и в виде общественной нагрузки стал на выходные брать детей из соседнего детдома. Но скоро понял, что дело это бессмысленное и чтобы их воспитать полноценными людьми, нужно совсем изымать из стен детдомовских и забирать себе, потому что, возвращаясь в детдом, они приобретали вновь те привычки, от которых их здесь отучали, — необходимо менять среду. И он решил детей взять на воспитание. Но священнику их давать не хотели, тогда он нашел верующую семью, которая согласилась взять себе восемь мальчиков к своим двум. Со своей стороны он обещал всестороннюю помощь. Абсурд нынешней жизни заключается в том, что брать приемных детей гораздо выгоднее, чем заводить своих: на каждого детдомовского ребенка государство дает около четырехсот долларов плюс всевозможные дотации. Родные же дети у нас никому окромя своих родителей не нужны.

Сейчас семейному детскому дому пять лет. Часть мальчиков окончили школу и поступили в семинарию, хоть их в том никто не принуждал. У них большой дом, конюшня, коровник, пасека, даже псарню завели с ездовыми собаками, чтобы детям было больше забот. Естественно, дети всегда в работе и все делают сами, как и положено в больших семьях. Ведь почему у староверов по 10-15 детей и их родители не разрываются на части? Потому что дети с 4-5 лет уже начинают участвовать в хозяйстве и старший ребенок отвечает за младшего и так по цепочке. Одна была беда, у всех мальчиков отсутствовал слух и они не могли петь в церковном хоре. Батюшка даже регента вызывал из Москвы. Тот приехал, послушал и сделал категорический вывод: слух безвозвратно испорчен беспорядочным слушанием поп и рок-музыки. Еще все здешние дети низкого роста. Я спросил, почему они все такие низкорослые, разве в детдоме плохо кормили? Священник ответил, что это свойственно вообще детдомовским детям, дети выросшие без родителей всегда ниже сверстников, выросших в полноценных семьях, потому что им любви не хватает. Погостил в Коткишево два дня, поехал дальше.

Костромская область. Барская усадьба

Следующий пункт моего назначения — старинная барская усадьба в селе Нероново, что под Солигаличем, где еще одним бывшим москвичом, основана староверо-языческая община «Светояр». Но до них еще нужно доехать, ибо находятся они в кромешной глуши вдали от больших дорог.

Когда асфальт закончился, я позвонил в Нероново — сотовая связь у них ловит — попросил, чтоб встречали. Последние 15 километров до усадьбы нужно ехать по лесным, практически непроходимым дорогам. В последней деревне расспросил мужичка о дороге на Нероново. Говорит, дорога простая: нужно ехать все время прямо и никуда не сворачивать. Думаю, ну значит, не заблужусь, а 15 километров я всяко за пару часов одолею, как раз успею до заката.

Вероятно, тот мужичок пошутил, потому что никакой прямой дороги здесь отродясь не было, одни развилки и изгибы. А какая это была дорога!!! Уверен, что второй такой мой скутер за всю свою продолжительную скутерную жизнь еще не видел, и надеюсь, больше не увидит. Но самое страшное было здесь не дорога, которой называлась раздолбанная тракторами колея, а ручьи, которые приходилось постоянно пересекать. А скутер — это не вездеход, он для этого совсем не предназначен.

Когда, после двухчасового катания по костромским сумеркам, упав раза три, я, наконец, понял, что окончательно заблудился, то неожиданное тарахтение гусеничного трактора было мной воспринято, как райская музыка. Тракторист, немного ошалев от моего появления здесь и в такой час, указал, в какой стороне находится Нероново. Поблудив еще полчаса, уже в кромешной тьме встретил паренька на коне, высланного мне навстречу из Нероново. Какая это была неописуемая радость! Я готов был его расцеловать вместе с конем, хоть и видел их первый раз в жизни, точнее даже не видел, а только слышал.

Но вскоре выяснилось, что моя радость преждевременна: теперь я был уверен, что не заблужусь, но по-прежнему не было полной уверенности, что доеду. Чем дальше ехали, тем хуже становилась тропа. Так мы и ехали, всадник впереди, указывал дорогу, мы со скутером позади — освещаем нам дорогу. И хотя подо мной, согласно паспорту, было три с половиной лошадиных силы, в условиях российского бездорожья мой спутник и на одной чувствовал себя значительно лучше. Наконец к часу ночи, затолкав скутер в какую-то безумную горку, мы въехали в Нероново. (Потом мне скажут, что я блудил по легендарным местам, некогда здесь находилось родовое поместье семьи Лермонтовых, где родился гений русской литературы; сейчас там остался только остов барского дома — и действительно, я задним числом вспомню, что проезжал его).

Теперь я точно знаю, что никакие труды не остаются без награды. И чем ты больше сил затратил на достижение своей цели, тем большим будет последующее вознаграждение (поэтому раньше по святым местам, от монастыря к монастырю ходили только пешком, в лаптях да с котомкой). На следующее утро я понял, в какую благодать попал. Можно ли было ожидать, что в глуши, в тридесятом царстве, вдали от людей, дорог и всех цивилизаций мира я увижу этакое: каменную церковь XVII века прекрасной сохранности, огромный барский дом с колоннами тех же времен, рядом с ним поменьше — дом управляющего, и еще меньше — дом заместителя управляющего. Все в запустении, но, благодаря отсутствию людей, дорог и всех цивилизаций, в прекрасной сохранности. А когда ты попадаешь в место, где за последние несколько веков мало что изменилось, тебя посещает необычный покой.

История здешней общины такова. Пять лет назад москвич Виктор, выйдя на пенсию, понял, что жить так больше нельзя. Он пришел в церковь, спросил, чем он может им помочь? В церкви познакомился с батюшкой, таким же авантюристом как он, батюшка предложил поехать вместе в костромскую глушь, восстанавливать старинную церковь на месте бывшей дворянской усадьбы. Для моего знакомого это предложение было спасением. Стукнули по рукам, собрались, поехали.

Батюшка такую жизнь долго не выдержал, сбежал, а Виктору она очень даже понравилась, он здесь обрел свое истинное предназначение. Но так как жить одному в такой ляпоте было не по-христански, да и скучно, он решил создать общину. А кто поедет в такую глушь, где из всех благ цивилизаций только электричество? И он нашел единственно верный путь, стал искать среди отверженных обществом. Поначалу ходил по вокзалам, притонам, приглашал бомжей, но все это не приносило результатов. Приехав сюда, все они потом возвращались, не желая трудиться.

Потом он обратил взор на специнтернаты, выпускники которых, покинув его стены, очень скоро гибли или опускались на самое дно — нужно было их срочно кому-то спасать. А если не он, то кто же?! И он стал обивать пороги ближайшего специнтерната, и люди поехали. А так как просто жить и трудиться в таком благодатном месте бессмысленно, он основал языческо-староверческую общину. Теперь тут постоянно живет 10 человек. Они окрепли, завели коров, коней, собственную пасеку, а раньше случалось, что и голодать приходилось. Сейчас в общине ожидалась первая свадьба, на которую возлагались большие надежды.

Места здесь действительно благодатные. Не случайно именно здесь и нигде более явился свету гений русской литературы. В двухстах метрах от общинного дома стоял домик, где копошились какие-то люди. Я поинтересовался, откуда они. Оказывается, уже много лет каждое лето сюда приезжает семья из Питера. В начале лета их забрасывают на «Камазе» с вещами и продуктами, а по осени забирают. Какая-то необъяснимая сила заставляет этих людей ежегодно сниматься с насиженного места и ехать на все лето в глушь, где ничего, кроме благодати, нет.

При здешнем храме сохранилось старинное кладбище. Расхаживая по нему и очищая от мха могильные плиты, на одной из них я разобрал надпись: «Под сим камнем погребено тело полковника командора и кавалера Димитрия Петровича Черевина скончавшегося 12.01.1818 жизни его было 50 лет». Вот это да! Почти двести лет пролежала эта плита, и не разбили ее в годы смут и безверия, не использовали под фундамент или на какие другие неотложные нужды. Редкое долготерпение для Руси. На другой стороне плиты была высечена другая надпись, которая сообщала, что жена полковника, Варвара Ивановна, скончалась через три месяца после мужа. И далее: «Сей памятник любви признательности слезной воздвигли сироты отцу нежнейшему и матери любезной, пускаясь без вождя в путь бед и суеты, они склоняются к гробнице сей сердцами молят вышнего: Ты отнял все у нас: Мир, благо, радости прошли в единый час, но мы не сироты, коль Ты пребудешь с нами». Так вот что за сила хранила сей камень столько лет — любовь детей. А я, наивный, думал что в том «виновна» здешняя глушь.

Сказка или явь — дорога на Вологодчину

Прогостив в Нероново пару дней, вдруг почувствовал, что как бы ни было здесь хорошо, но мне нужно ехать дальше. Путешественнику нельзя останавливаться надолго в одном месте, нарушается ритм постоянного передвижения и потом очень трудно опять в него войти, так что — чуть отдохнул и в путь. Теперь мне было нужно попасть в Вологодскую область, граница с которой проходит совсем рядом. Но на моей карте-двухкилометровке дороги здесь я не нашел. Была в одном месте проселочная дорога, которая время от времени прерывалась, превращаясь в тропу. Проходима ли она для скутера? Это было известно одному богу и местным жителям.

Въехав в Солигалич, стоящий на границе областей, я стал всех встречных расспрашивать о дороге в Вологду. Сколько людей, столько и мнений — кто-то бил себя в грудь, уверяя, что дороги нет и мне нужно немедленно поворачивать назад, другие, напротив, утверждали, что дорога есть и очень хорошая. Из совокупности мнений я сделал вывод, что дорога впереди какая-то есть, хоть и не самая лучшая, а значит можно пробовать. Основную надежду я возлагал на жителей последнего костромского села, их мнение и должно было стать решающим.

На лесной дороге встретил зайца. Он мирно сидел на краю дороги и при моем появлении шмыгнул в лес. Если бы он перебежал дорогу, это был бы плохой знак и мне следовало без дальнейших размышлений поворачивать назад, а так — надежды еще оставались. В последнем селе единственный местный житель, встретившийся мне на дороге, покачиваясь на слабом ветру, сказал, что дорога на Вологодчину есть, по ней даже «Запорожцы» ездят посуху. Дорога оказалась действительно приличной, но только до первого вологодского поселения. Въехав в Вологодскую область, я обрадовался, решив, что теперь-то все трудности позади.

Трудности оказались только впереди. И разве мог я тогда предположить, что у вологодского поселения нет дорожной связи со своей областью, что связь с большой землей они поддерживают через Костромскую. Спросив у встретившейся женщины, есть ли дорога на Вологду — почему-то поселок в этот час был безлюден — услышал в ответ странный смешок (позже я о нем буду часто вспоминать) и ответ, что, мол, дорога когда-то была, но теперь там болото, но на мотоциклах иногда проезжают. Отступать поздно, ехать в окружную — это два дня терять. В конце концов, чем мы хуже мотоцикла? Там два колеса, здесь два колеса и никакой существенной разницы. И я поехал в вологодскую неизвестность.

Дорога не успев начаться, сразу закончилась, осталась одна тропа. Когда-то здесь и впрямь была дорога: в тайге прорублена лесополоса, которая теперь заросла молодой порослью. Судя по следу, до меня тут несколько дней назад проезжал мотоцикл, других следов не наблюдалось. Причем протекторы колес у мотоцикла были прямо-таки гоночными (хотя и я подобрал покрышки внедорожные) — видно, этот мотоциклист, в отличие от меня, знал, что его ожидает впереди. Интересно, что его заставило пойти на такие многокилометровые мучения? Любовь или работа, голодные дети или просто жажда приключений — думал я, видя перед собой этот спасительный след.

Ехать стараюсь строго по следу, правда, не столько еду, сколько иду. Место влажное, болотистое, скутер приходится много вести. Вот путь мне перегородил ручей, мостика нигде не наблюдалось, пока исследовал место, пока перетаскивал скутер, прошло более получаса. Устал. Чем дальше еду, тем уже становится моя тропа и выше трава. Молю бога, чтобы тропа совсем не пропала. А то у нас и такое возможно, у нас вообще все возможно, у нас даже такое возможно, что вообще невозможно. А ведь, если судить по карте-двухкилометровке, я сейчас еду по насыпной дороге. Любопытно, авторы этих карт сами ими когда-нибудь пользуются? И ведь новая карта, прошлогодняя, а информация в ней еще доисторического советского периода.

Эх ты, наше вечное русское бездорожье! Едешь вот так по России и начинаешь понимать, почему Русь-матушку за столько веков так никто и не смог покорить. Где ж тут завоюешь, если по ней пока едешь, сам сгинешь и без всяких войн. У нас потому наверное хороших дорог и не прокладывают, что это часть стратегического плана. Мало того, что дорог нет, так еще и общедоступные карты в военных целях делают с погрешностями, чтоб никакой враг по ним не прошел.

Изобрел собственое ноу-хау: время от времени достаю мобильный телефон и смотрю, появилась связь или нет? Ее наличие будет свидетельствовать, что люди где-то рядом и мои мучения скоро кончатся.

Все хорошо, только б ручьев больше не встречать — уж очень скутер их не любит, посадка у него низкая, колесики маленькие. Встретится ручей чуть больше предыдущего и закончится мое путешествие в эту сторону. А ехать назад, преодолевая по второму разу все то, что я уже прошел — нет, такое даже в страшном сне не представишь.

Прямо как в сказке: это не трудности, трудности будут впереди. Чего не ожидал на пути, так это упавшего дерева. А это для нас со скутером серьезная преграда, ибо слева и справа стоит лес стеной. Но из любой ситуации есть выход, его только нужно искать. Полчаса обходил дерево. Чем дальше в лес, тем больше испытаний. В довесок ко всему теперь еду по сплошному болоту. Болото справа, болото слева, а посередке моя жидкая тропиночка. Скутер время от времени проваливается в жижу и тогда вода от раскаленной выхлопной трубы закипает. Ничего, у всех выхлопные трубы обычные, а у меня будет каленая.

Еду и благодарю безвестного мотоциклиста, что проехал тут до меня. Без него я бы точно далеко не уехал, давно назад вернулся. А так, пока есть след, есть и последняя надежда, что проехать, в принципе, можно.

Лес расступился и открылась поляна, на пригорке стоит каменный храм без крыши и купола. Место красивейшее, только мертвое, — все-таки наши предки умели места подбирать. Когда-то давно здесь было село, но вещественных доказательств этому, кроме храма, не осталось, будто пожар все слизнул, и имя этому «пожару» — время.

Ура-а-а! Появились провода электролинии — первый признак цивилизации. Значит скоро конец моим мучениям. Но я не ропщу, помню: чем больше испытаний, тем, в конце концов, большей будет награда, — это непреложный закон жанра.

Опять расступился лес, впереди виднеется брошенный деревянный дом — значит, там должна быть и дорога. Ведь если тут не так давно жили люди, то земля должна носить следы их жизнедеятельности. Дом на горизонте превратился в вымершую деревеньку — осталось четыре закопченых дома, зрелище не из радостных. Я вообще-то люблю лазить по брошенным домам, в них всегда можно найти что-то интересное, но к этим не решился даже приблизиться. Вопреки моим ожиданиям, дороги здесь не оказалось. Возможно, она когда-то и была, но теперь даже намека от нее не осталось. Странно это, ведь жители этой деревни не по воздуху летали?!

Почему Природа-матушка так скоро забирает все, ей по праву принадлежащее, поглощая в кратчайшие сроки любые признаки человеческой жизнедеятельности? Интересно, если людей расселить на другие планеты, за сколько лет Земля сможет залечить раны, нанесенные ей человеком? Мы даже представить себе не можем, насколько это быстро произойдет. Вот и здесь, наверно, со времен царя Гороха ходили и ездили по этой дороге люди, а за какие-то 10-20 лет она полностью исчезла. Пройдет еще немного лет, падут и сравняются с землей последние дома, поднимется здесь молодой лес и случайный путник не поверит, что когда-то на этом месте на протяжении нескольких веков бегали ребятишки, мычали коровы, топились печи, кричали петухи… Печальное это зрелище — брошенные дома, печальные мысли оно навевает. И печаль эту оставили люди, вынужденные покинуть свои родные земли.

Но с другой стороны, когда весь мир перенаселен и наша бедная земля страдает от переизбытка людей, пусть будет хоть одна страна, где человек не испытывает недостатка в свободном пространстве. Все же как это замечательно, что у нас такая большая страна, почти шестая часть суши. А значит, эта шестая часть самая своеобразно счастливая, как бы нас не старались в этом разубедить.

После мертвой деревни опять пошло болото. Тропа нисколько не улучшилась. Странно, ведь эта деревенька вымерла в конце восьмидесятых — начале девяностых, почему же до этого она существовала, может, не одну сотню лет? Что это за напасть какая нашла на Россию, что это за невидимый и незримый враг напал, опустошая наши земли, истребляя народ? Был Гитлер, Наполеон, вроде бы был Чингис-хан, все они были зримы, всех мы одолели, а этого, самого опасного, которого даже имени не знаем и в лицо никто не видел, победить ни как не можем.

Опять встретил зайца. Если заяц, перебежавший дорогу — это к беде, то мертвый заяц, лежащий на дороге — это к чему? И откуда он здесь взялся? Под колеса попасть не мог. Машин тут нет, а мотоциклы ездят со скоростью пять километров в час. Наверно, какой бедовый охотник обронил?

Полдня моросит дождь. Он хоть и слабенький, но я уже насквозь промок. Согреваюсь тем, что время от времени толкаю скутер, вязнущий в болоте, а порой и несу его на себе.

Бензин в обмен на ягоду

Неожиданно лес закончился и я вышел к большой деревне. Но что-то в ней было не так: стоят дома не старые, на дверях замки, в окнах стекла, но только ни собака не тявкнет, ни петух не прокричит — вообще никаких звуков и даже шорохов эта деревня не производит. И кругом заросли бурьяна — ни тропинки, ни дороги. Оказывается самое жуткое зрелище — это не почерневшие от времени давно брошенные дома, а еще живые дома, которые недавно покинул человек. Будто наткнулся на островок Чернобыля без каких-либо признаков радиации.

Далеко на горизонте показался крупный поселок, этот явно живой. Еду к нему полями, ибо дорогу так и не нашел. Въехав в поселок, спросил названье, сказали — Успенье. Посмотрел по карте — самый тупик Вологодской области, до ближайшего асфальта километров 80, до заправки все 150. А бензина у меня полбака, не доеду, нужно искать здесь: где люди, там есть и бензин, неужели никто не поделится?!

Правда, по опыту знаю, что в глухих поселениях ни один здравомыслящий хозяин по своей воле с бензином не расстанется. Стал расспрашивать, где тут можно раздобыть бензин? Мне указали на гараж с надписью: «Прием ягод». Чуть ниже была надпись поменьше: «Бензин только в обмен на ягоду». Уже представил, как я возвращаюсь в лес и собираю ягоду. В советское время на селе главной валютой была водка, сейчас, значит, стала ягода. Не нужны ни рубли, ни доллары, ни евро, нужна только ягода. Подошел к хозяину гаража, рассказал о своих приключениях. Узнав, какую я дорогу прошел, а мой вид был тому лучшим подтверждением, он согласился обменять свой бесценный бензин на мои ненужные рубли, но только на 80-й бензин, другого здесь отродясь не бывало. Разбавил его остатками 95-го бензина, в итоге должен был получиться 92-й. Скутер тарахтит по-прежнему, значит, подмену не заметил.

Дождь все моросит, скорость на приличной дороге возросла и я замерз на ветру, как сотня бездомных собак. Если сейчас не остановлюсь, то опять заболею. Стал искать место под ночлег. А места пошли глухие, в лесу, кишащем зверьем, останавливаться не хочется. Приметив скошенное поле, решаю на его окраине расположиться — и не в лесу, и с дороги не видно. Еще неизвестно, кто страшнее, дикий зверь или оцивилизованный двуногий. А найденная «золотая середина» давала надежду на спокойную ночевку. Из сухих вещей у меня остались лишь шорты да майка. Сил на костер не осталось, да и разжечь его в мокром лесу нелегко. Потому перекусив остатками того, что Бог послал, привязал скутер к палатке, чтоб он ненароком ночью без меня «не уехал», укрыл его маскировочной накидкой от недобрых глаз и с превеликой радостью залез в частично сухой спальник.

По Вологодчине. Остров Спас-Каменный

Утром случилось очередное ЧП. Доселе мой сверхнадежный транспорт вдруг перестал заводиться. Скверное это дело. Вероятно, сказался вчерашний многотрудный переход и 80-й бензин, который вообще-то противопоказан японской технике. А что может быть ужаснее остаться в глуши на диковинном транспорте, запчасти от которого не найти? И кругом никаких признаков жизни. Именно в такие моменты ты понимаешь истинную цену качественному транспорту. Нет, путешествовать нужно на новой технике и лучше в автомобиле — хватит с меня этих скутеров, с дождями и ветрами, и с табуреточным комфортом — всем этим я сыт по горло, — за зиму нужно из кожи вылезть, но сдать на права и заработать на приличные четыре колеса, именуемые автомобилем.

Но это все мечты, а сейчас я на проблемном скутере в вологодской глуши и с этим нужно что-то делать. Почему он заартачился, ведь все шло хорошо? Не понравился 80-й бензин? Но это вынужденное решение и он это должен понимать, доедем до первой заправки, налью 92-го. А пока вывел его на дорогу в надежде, что кто-то остановится и вместе что-нибудь придумаем. Правда, машинами даже не пахнет, и это не удивительно — мало того, что дорога идет в тупиковое село, так она прерывается паромным сообщением, что тоже сдерживает пассажиропоток. Мне остается только молиться и катить скутер. Я заметил, что если скутер находится в движении, то со временем он может ожить — вода под лежачий камень, как известно, не течет, не то что под скутер. Покатал его, покачал в разные стороны, попробовал завести, и о, чудо, он взревел, как будто и проблем ни каких не бывало.

О, какой это блаженный звук — тарахтение малокубатурной техники. Вот что значит сила молитвы, помноженная на японское качество. Если кто спросит меня, почему я еще еду, не сломался, не разбился, не покалечился, не разуверился — все благодаря одной молитве. Без нее я бы уже давно заглох, замерз, меня бы медведи съели, волки покусали, бандиты ограбили — да я бы и не отправился один в столь многотрудный путь на неизвестной мне технике — ежу понятно, что это было бы чистой воды самоубийство.

Теперь держу курс на Вологду, но километров сорок до нее сверну в Соколе, это город с таким странным названием, здесь идет дорога к Усть-Кубенскому озеру, на том озере есть маленький островок (весь можно легко обойти за пять минут) с древним монастырем — это есть следующий пункт моего назначения.

Проехал с десяток вологодских поселений, но нигде даже намека на церковь нет. Правда в одном селе заметил полуразрушенный храм какой-то нетрадиционной формы. В соседней Костромской области в каждом втором селе была церковь, пусть и разрушенная, но даже такая она душу греет. А сюда как будто христианство в прошлые годы еще не дошло, а теперь уж точно не дойдет.

Опять дорогу перебежал заяц, но теперь мне ничто не страшно, пускай себе бегают, прыгают, хоть пляшут на дороге, больших трудностей, чем я пережил, уже все равно не будет.

На переправе в ожидании парома на мешках с вещами сидит сельского вида девица. Дабы скоротать время, достала термос с перекусом и приготовилась пить чай. Пригласила и меня, «а то одной как-то неудобно». Раз зовут, значит, что-то от тебя нужно. И действительно, за дармовой чай пришлось расплачиваться своими ушами — ей нужно было выговориться. Такого чуда в юбке из республики Коми я еще не видывал. Все то время, что мы пили чай, она безостановочно говорила, причем, речь у нее очень своеобразная: слово — мат, два слова — два мата, и так по возрастающей. И не потому, что она была чем-то раздражена, просто по-другому она не умела, другого языка она не знала, для нее именно это и есть великий русский язык. Там, где она жила, похоже, только так и говорят и поэтому она не испытывала от своего странного языка никакого дискомфорта, напротив, мой безматовый язык был для нее неестественен и чересчур телевизионен. За 15 минут, пока не пришел паром-спаситель, она пересказала всю свою биографию: после того как отец выгнал из дома (я бы тоже такую выгнал), жила в общежитии, выучилась на агронома, приехала сюда работать по специальности, но пока не сработалась, теперь едет в другой район. «Ничего, устроюсь, а эти еще пожалеют…» Подошел паром и я так и не узнал, о чем же они пожалеют. Закидали вещи и распрощались. Но долго еще у меня в ушах будет стоять ее «великий и могучий» коми-язык. Никогда не был в Коми, а теперь и не хочется...

На обочине дороги сидит малю-ю-юсенький лягушонок. Он был такой беззащитный по сравнению с этими огромными огнедышащими громадами, проносящимися мимо, что я поневоле проникся уважением к его абсолютному бесстрашию. Смерти, казалось, для него не существует, а перейти из состояния жизни в состояние смерти и наоборот, для него было все равно, что нам в магазин сходить. Вот вам и малюсенький беззащитненький лягушонок.

Путешествуя на скутере, благодаря его тихоходности, ты получаешь уникальную возможность максимально полно наблюдать окружающий тебя мир, здесь ты не просто водитель, ты зритель и соучастник. Это в этих безумных автомобилях ездят одни слепцы, которые ничего не видят, ничего не слышат, ничего не чувствуют. Недалеко от них ушли и велопутешественники, потому что они устают настолько, что сил на полноценное восприятие окружающего мира уже нет, не говоря о впитывании его в себя. И только скутерист, двигаясь со скоростью 40-50 километров, единственная работа которого состоит в том, чтобы выжимать газ, поневоле становится соглядатаем этого мира; у него нет и не может быть иной работы, кроме как осмысливать увиденное. Поистине скутеру цены нет. Я бы посоветовал поставить скутер на вооружение нашей медицины, чтобы его прописывали людям с расшатанной нервной системой как лучшее успокоительное средство.

Сокол — это молодой, советский, а значит, скучный, серый, исключительно пятиэтажный городок. Такие города не оставляют никаких воспоминаний. Хотел проехать его побыстрее, но вдруг зацепило: у придорожного рыночка заметил девушку, приковывавшую всеобщее внимание редкостной красоты длинными и пышными волосами. Ей бы ездить в «Мерседесе» и рекламировать буржуйский шампунь, а она тут на рынке торгует арбузами. Проехал мимо … и принужден был вернуться назад, чтоб проехать еще раз. В ней поражала не столько красота, сколько контраст — это женское совершенство и такие прозаические арбузы. А главное, черные кавказцы, облепившие ее со всех сторон, хозяева товара, а значит и ее теперешние хозяева. Чувствуя, что она объект всеобщего внимания, они не отходили от нее ни на шаг, показывая своим видом и поведением, кто сегодня хозяин русской красоты.

Подъезжая к Усть-Кубенскому озеру позвонил узнать, когда будет катер на остров. Спас-Каменный остров, одно из удивительнейших мест Русского Севера, оно как незримый магнит, притягивает к себе всех, кто хоть однажды здесь побывал. Потому что, один раз ступив на эту блаженную землю, человек все последующие годы будет о ней вспоминать и стремиться к ней вновь и вновь. Этот маленький клочок земли есть ни что иное как земля обетованная, где, стоя на тверди земной, ты имеешь возможность максимально близко приблизиться к горним высотам (ведь хотим мы того или нет, но всю жизнь они влекут нас). А такого отношения между людьми, как здесь, на земле больше нигде нет, здесь все любят друг друга, желают друг другу только лучшее — эту землю пять веков отмаливали монахи, до них язычники, а до тех неизвестно кто, и, похоже, отмолили. Поэтому теперь на этом небольшом клочке спокойствия и благодати, посреди беспокойного озера, не может быть греховных мыслей и поступков.

В начале 90-х семья подвижников Плигиных создала на острове паломнический центр — сначала трудился муж, а после его ухода из мира жена и дети. И бесконечным потоком сюда потекли люди, которых никто не зовет. Приходят катера с организованными туристами, идут отдельные ищущие, нанимая лодки у местных жителей. Вчера, например, на острове размерами 80 метров по диагонали было 50 паломников. И это здесь обычное дело.

На Спас-Каменном острове я прожил два дня — просто гулял, смотрел, душой и телом впитывал здешнюю благодать, набираясь сил на дальнейшее путешествие и весь будущий год. Сдружился с псом-островитянином, с которым мы вдвоем ходили на берег. Дело в том, что с острова идет многокилометровая коса, много лет ее выкладывали из камня монахи и теперь при желании можно пешком дойти до берега, но приходится с километр идти по колено в воде. Пса периодически смывало волной, он поскуливал, но все равно настырно шел вперед и до берега мы дошли вместе. Здесь спугнули стаю журавлей, нашли выброшенные на берег сети с протухшей рыбой и вернулись назад. После Спас-Каменого острова я еду в Архангельский край.

Дорога на Архангельск или Пора становиться дальнобойщиком

Дорога — песок и камень. Еду с левой стороны, как в Японии. А почему нельзя?! Машин все равно нет, а тут полоса хорошо утоптанного песка, не нужно прыгать с камня на камень. Нам со скутером сейчас не до соблюдений правил, пусть сначала дороги научатся нормальные делать, а потом и правила выдумывают. Вон в Афганистане нет ни нормальных дорог, ни правил, все ездят как хотят, а ДТП — редкость. Скутер на российских дорогах — это вообще не полноценное транспортное средство, это, скорей, велосипед с моторчиком. А какой спрос с велосипеда?

В городке Марьян-Поле сделал безуспешную попытку зайти в музей. К бородатым туристам с рюкзаками здесь не привыкли, поэтому сначала пришлось доказать, что ты не террорист. Сначала мы боялись фашистов, потом их сменили американцы, теперь никого не осталось — придумали террористов.

Потому что народ всегда нужно держать в страхе. Ну какие, скажите пожалуйста, в Марьян-Поле могут быть террористы? Да их и за тысячу километров днем с огнем не сыщешь, а и здесь при входе в музей у мужика с бородой требуют паспорт, как будто в паспорте написано, что ты не террорист, а борода есть главный показатель твоей террористической сущности. Мир перевернулся, и если раньше борода была показателем духовности, даже Христос носил бороду ил староверы, вслед за ним, то сегодня мужчина с бородой стал изгоем и «террористом».

На очередном спуске обошедшая фура обдала меня пылью с гарью, — ругнул ее про себя литературно, насколько позволило гуманитарное образование. Водителю этой фуры тоже не позавидуешь — вся жизнь на колесах. Интересно, сколько зарабатывает дольнобойщик за свой каторжный труд? Большие тысячи наверно загребает, а ему намного комфортнее, чем мне, и дождик его не мочит, и ветер не сушит, и музыку, небось, слушает, даже поспать может, не выходя из кабины, просто остановись на обочине и спи сколько хочешь. Но самое главное — всегда в мягком кресле, а ты тут на табуретке скачешь. И что я имею за свои табуреточные мучения?! Да кроме сомнительной путевки в литературную вечность — ни-че-го. А это значит, что лет через сто какой-нибудь очкарик-филолог отыщет в пыльном библиотечном архиве мои очерки, дочитает их до середины и подумает: жил де чудак А. Сотников, колесил по стране, дурью маялся, все что-то искал, какой-то смысл жизни, каких-то новых встреч и впечатлений, нет чтоб деньги нормальные загребать да жить как все. И перелистнет дальше, собака этакая, даже до конца не дочитает. И ради этого архивного червя я буду каждое лето полубомжовую жизнь вести, здоровье портить, недоедать и муки такие терпеть?!

Нет, все, со следующего года становлюсь дальнобойщиком, буду хоть деньги нормальные иметь за ту же работу. Только что потом с ними делать? Ну, куплю, наконец, новый холодильник, съезжу в Париж, а что дальше-то? Разве это прибавит мне счастья? А тут я еду на скутере куда хочу, обдуваемый всеми ветрами, мочимый всеми дождями, каждую минуту передо мной открывается новый пейзаж, каждый день я вижу новых людей, никакими обязательствами я не связан, никаких начальников надо мной нет, маршрут выбираю, какой захочу. Разве это не есть счастье?! Да ну их всех этих дальнобойщиков с их большими деньгами и комфортной ездой, пусть все остается, как есть — это моя жизнь, я ее сам выбрал и большего мне не нужно.

Да я пока путешествую, пока в движении, я, может быть, самый счастливый человек на этой разнесчастной земле. Только жаль, что живу я в такой холодной стране, где можно путешествовать от силы 3-4 месяца в году — это на сегодняшний день есть моя самая главная проблема.

Музей под открытым небом

Почему-то я давно мечтал посетить Архангельский край, сам не знаю, почему. Есть такое подсознательное желание, живущее, наверное, в каждом из нас: увидеть Париж, какие-то там пирамиды и архангельское деревянное зодчество. Вообще-то архангельская земля не входила в мои планы, край слишком обширен для тихоходного транспорта, но проехать рядом и не заехать, это было выше моих сил, поэтому я решил захватить хотя бы хвостик, за что был вознагражден с лихвой.

Почему-то именно только здесь и нигде более сохранилось огромное количество старых деревянных домов. Предки наши повсеместно жили в деревяшках, но остались они только здесь. Практически половина частных домов Архангельского края позапрошлого века рождения — глаза разбегаются все осматривать. Каждый второй дом — индивидуальность, каждый третий — произведение искусства. Наши прадеды не любили ту серость и убогость, в которой мы теперь живем повсеместно, они не стремились слиться с толпой, раньше, напротив, каждый желал выделиться из толпы и толпа его за это не терзала.

Почему деревянное зодчество сохранились только в Архангельском крае? Может, потому, что это край земли и народ здешний беден, не имея средств на новострой Так ведь он везде в провинции беден.

Ответ, думаю, не в этом. В Архангельском крае осталось трепетное отношение к древности, к своим корням, к тому времени, когда человек был чище и вера была не поверхностной, а шла из глубин души народа. Купающиеся в деньгах москвичи давно распознали истинную ценность старины и начали скупать за огромные деньги старинную мебель и прочие предметы старины. Но жить в старинном деревянном доме — это ни один москвич себе позволить не может, будь это хоть президент, потому что в Москве таковых домов нет. А в Архангельском крае жить в доме, построенном твоим дедом или прадедом, считается обычным делом. Вот вам и нищая провинция! Так что все в этом мире относительно — и самые бедные, на самом деле, есть самые богатые. Да здесь, если хотите, сохранились целые деревни из позапрошлого века с домами, амбарами и церквями. В Европе из них давно бы музеи под открытым небом понаоткрывали и плату за вход брали, а здесь в этих «музеях» до сих пор живут люди и детей рожают. Буржуины со всей страны свозят остатки старины в одно место, чтоб сохранить последнее, а тут и свозить ничего не нужно, как передавали из поколения в поколение, от отца к сыну родовой дом со всей его утварью, так и передают. А какая это благодать жить в своем родовом доме, на земле своих предков!

Нежданно-негаданно на моем пути вдруг вырос Ферапонтов монастырь с фресками Дионисия. Да простит меня Дионисий, но в его потускневших от времени и подпорченных последующими художниками фресках, я ничего не понял, наверно, устал и не был настроен на встречу с шедевром. А запомнилась мне ужасно невкусная местная вода, набранная в колонке села Ферапонтово. Жара стояла неимоверная и приходилось ее все время с отвращением пить, потому что другой все равно не было.

Из городов в Архангельском крае на моем пути оказался только Каргополь. Да и тот городом назвать трудно. Хотя по количеству древних храмов он мог бы посоревноваться с любым областным центром.

Но кроме древних храмов, здесь больше ничего ценного нет, да и те никому, кроме туристов, не нужны. Местные жители веровать давно разучились, а туристы научились пока только восторгаться, а когда у них восторг перейдет в веру, это никому не известно. А посему, сделав несколько снимков, покатил далее. Моя цель — Карелия. В одном из сел встретил целый комплекс старинных деревянных церквей, подобно Кижам. Только в Кижи старину свозили со всей округи, здесь же все как стояло на одном месте, так там и стоит. Но благодаря удаленности и безобразным дорогам об этой красоте мало кому известно.

Карелия

Как только въехал в Карелию, сразу началась отличная дорога: бордюрчики, канавочки для стока дождевой воды, скутер не тряхнет, не шелохнет. Интересно, почему Карелия себе может позволить эти дороги, а соседний Архангельский край нет? Ведь страна-то у нас одна. Что, здешний губернатор меньше ворует или просто честный человек эту дорогу делал? Вопросов масса, но не мне, простому страннику, на них ответы давать.

К сожалению, дорога — это единственное, что отличает наши области друг от друга. В остальном, везде жизнь одинаково хреновая (да простят это выражение мои профессора-филологи). Пару лет назад я специально ездил по стране, присматривался, где жизнь лучше, чтоб осесть, где народ не так бедствует, где зарплату достойную платят, где чиновники меньше воруют, а бизнесмены с народом честно делятся. Ездил, ездил, только время зря потерял, все одинаково, все беспросветно, все безнадежно.

Еще в Вологодской области купил местные газеты, но все до них руки не доходили — хотелось узнать, о чем пишут земляки Василия Белова. А тут развернул, боже ж ты мой, ничего, кроме пошлости и гадости, в них нет. Впрочем, как и везде. Какая странная у современных журналистов задача — культивировать грязь. По всей стране рыщут полчища наглых журналистов, ищут что-где есть плохого, пошлого и мерзкого, найдут и с превеликой радостью разносят это по всему свету. Ничто доброе, светлое, чистое и высокое у них не котируется, как будто читать и смотреть эти СМИ должны одни убийцы, насильники, подлецы и негодяи, а не простой народ. Получается, что со времен Михаила Булгакова, не советовавшего читать советских газет, потому что от них развиваются все мыслимые и немыслимые болезни, ничего не изменилось. Жил без газет полмесяца и голова не болела, прочитал — опять раскалывается. И это за мои же деньги?!

Чем больше еду, тем дольше сплю: вчера проснулся в 10, сегодня в 11 — сил все меньше и меньше остается. Переночевал на берегу Онежского озера. Все путешествие меня преследуют слизни, которые ночью налипают на дно палатки и их каждое утро приходится оттуда пальцем сщелкивать; еще нахожу каждый раз одну–две ночные бабочки, прячущиеся в складках палатки; а сегодня утром в палатке обнаружил двух пауков. Как они смогли туда попасть, неизвестно? Палатка антикомариная, ни одной дырочки, если б она и появилась, то писклявые охранники леса сразу дадут о себе знать.

На дороге стоит то ли волк, то ли собака. Так сразу и не разберешь. Что же делать? А вдруг их там целая стая?! Место суровое, таежное, дорога пустынная. Медленно подъезжаю, чтоб успеть развернуться и тикать. Волкоподобное существо при моем приближении ушло в лес. Серый, с поджатым хвостом, внешне собака собакой, но похож больше на волка. Проскочил это место на максимальной скорости, обернулся, он опять вышел из леса, стоит на меня смотрит. Я вспомнил о фотоаппарате, но пока его доставал, он опять ушел в лес и больше не появился.

Сразу после этой встречи свернул в деревню бензин поспрашать. Разговорившись с местным фермером спросил и о волке. Говорит: «Да, видели одинокого волка, заходил пару раз в деревню». Значит, это действительно был волк. А внешне, собака собакой.

Смог раздобыть только литр 80-го бензина уже разбавленного тосолом для бензопил — и на том спасибо, мне выбирать не приходится, беру что есть. Порадовался, что подо мной непривередливая «Хонда», была б «Ямаха» или «Сузуки», они б это пойло точно не приняли. А этот ничего, хавает и трещит. А как смердит 80-й бензин! Напомнил ностальгические советские времена и наш семейный «Запорожец». Строй изменился, даже век теперь другой и сами «Запорожцы» перестали существовать, а запах у бензина остался прежним.

Часто задаю себе вопрос: кто я? Сейчас нашел ответ: я есть странник. Как раньше странствовали из монастыря в монастырь неуспокоенные души, ходили по святым местам, то же самое делаю и я.

Только время чуть изменилось, дороги улучшились, появился транспорт. Пешком ходить стало опасно, да и люди ослабли, все-таки воздух не тот, пища не та, безобразий стало больше. Отношение к странникам тоже изменилось. Если ты сегодня свернешься калачиком и будешь спать где-нибудь под кусточком, то тебя могут принять за бомжа и промариновать в «обезьяннике». А это не каждому понравится. Все же настоящий путешественник тем и отличается от среднестатистического нормального человека, что он каждый год на какое-то время обязан становиться «бомжом», во всяком случае внешне. Если бы вы видели мои походные штаны! Я их ношу с 18-ти лет, до меня их носила старшая сестра, когда работала в стройотряде на какой-то Уругвай, только этими штанами с нею, похоже, и расплатились. На них заплата на заплате, но мне в них комфортно. Правда, пуговица не застегивается, ширинка, извините, все время расстегивается. Поэтому, когда подъезжаю к городу, переодеваюсь, чтоб люди от меня не шарахались. А для путешествий ничего другого и не требуется. Думаю, этих штанов мне еще надолго хватит. Придет время и сделаю их первым экспонатом своего личного музея.

В кустах копошатся люди, что-то собирают. Остановился посмотреть, оказалось — малину. Наелся ее до отвала. Можно б ведро набрать, но на это нужно время. Зато теперь знаю, если у меня будут проблемы с деньгами, я не пропаду, буду ягоду собирать и на бензин ее выменивать. Ягода — это сегодня самая лучшая валюта.

Дорога и все, что к ней прилагается, в прекрасном состоянии: мосты, дорожные знаки, автобусные остановки и при этом чахлые, серые, убогие, никому не нужные села и деревни.

Гимн скутеру

Я очень благодарен своей малокубатурной технике, что она заводится уже две недели кряду, что кушает любой бензин, не кочевряжится, выполняет повышенные обязательства, которые в нее не были изначально заложены японскими конструкторами. Все-таки я воспитан на советской технике, созданной не столько для езды, сколько для ремонта, и мое сознание еще долго будет перестраиваться. Даже после двух недель беспроблемной езды я не могу окончательно поверить, что эта семидесятикилограммовая безделица меня все еще везет и, возможно, довезет до конца.

Захоронение Сандармох

Остановился у мемориала павшим в Великой отечественной с огромной надписью «Остановись — поклонись — помни» и тысячи имен на плитах. Все тут правильно, все на своих местах, но почему-то на тысячи советских людей не нашлось ни одного креста. А ведь мертвые его сами установить не могут.

Они могут только вопить о помощи — пришлось помогать. Подобрал два черенка и кусок проволоки, будто специально под ногами валяющиеся, сварганил крест, вбил его в бугорок. Все, теперь, действительно, все на своих местах, полный порядок и можно ехать дальше. Ведь моя задача не просто наматывать километры на спидометр, но и что-то менять в этом мире, а меняя мир, мы меняем и самое себя...

При подъезде к Медвежьегорску увидел надпись «Захоронение Сандармох» и дорогу, идущую в лес. Свернул посмотреть, что это такое. Проехал пару километров вглубь леса по отличной дороге и уже хотел возвращаться назад, когда открылось нечто: сначала из леса показался большой обелиск — птица с поникшими крыльями; далее часовня, зашел в нее, там лежит книга с именами людей и годами жизни, почти все даты обрываются в 1937 году. Кругом молодой лес и весь лес в деревянных крестах.

Место удивительное и чувствуешь себя здесь по-особенному — кругом витает дух трагедии. Передать словами это состояние невозможно. Стал ходить от креста к кресту, читать надписи, рассматривать фотографии — лица благородные, умные, породистые, сразу видно, что не из нашего времени, хоть и русские люди. Заметил, что каждый крест стоит в центре небольшого круга, метров пять в диаметре, земля в этом круге немного осела, видно было, что здесь что-то закапывали и постепенно до меня стало доходить, кого именно здесь закапывали и волосы на голове сами собой заходили. И весь лес в таких кругах и крестах, насколько глаз может охватить...

Я где-то читал, что режиссер Андрей Тарковский в своем бумажнике постоянно носил фотографию Сталина. Когда его спросили, зачем он это делает, ответил: «Просто мы никогда не должны об этом забывать». А мы сегодня стали об этом забывать и задача этих мемориалов заставлять нас вспоминать о прошлом, вызывая напряжение и сотрясение души. Ведь трагедия в том, что лежат там наши деды и прадеды, которых убивали наши же деды и прадеды. И мой прадед то же где-то лежит и почти нет семьи у кого кто-нибудь где-нибудь бы не лежал. Вот только подобных мемориалов в России очень мало. На сотни захоронений — одно. Не любят власти вспоминать о своем бесславном прошлом.

Переехал печально-знаменитый Беломоро-Балтийский канал, который сегодня похоже никому не нужен. Весь берег канала укреплен бревнами — это сколько же сил и жизней нужно было положить, чтоб проложить канал, которым сегодня никто не пользуется. Потому может и не плавают по нему, чтоб не травмировать свою психику.

Со скутером случилось что-то действительно страшное: после Медвежьегорска на горном серпантине перегрелся мотор, и он стал постукивать, теперь может заклинуть в любой момент. А ведь я проехал только половину пути и мне еще на нем возвращаться домой.

Заонежье

Утром поехал в Усть-Яндому — старинное карельское село на берегу Онежского озера, к старой знакомой семье. Места здесь дикие, не оцивилизованные, здесь даже света нет, не говоря уже обо всем остальном.

В прошлый мой приезд у этой семьи была лайка, привлекшая мое внимание, она могла полдня сидеть на мосточке, смотреть в озерную даль и о чем-то грустить. Когда-то ее, уже взрослую, привез охотник, приплывший на лодке, и теперь она боится, что ее новый хозяин, когда уплывает на лодке, больше к ней не вернется. Он каждый день уплывает проверять сети, а она ждет его на берегу и никакая сила не может ее заставить сойти с места, видать, молится своим собачьим богам.

Сейчас во дворе бегали две молодые лаечки. Я спросил, где старая лайка? Сказали, что это ее дети, а ее саму зимой волки съели, прямо во двор зашли и задрали. Щенки были еще слепыми, но они их выходили. «Лосей всех повыбили, вот волки и стали собак есть».

История у здешней семьи не совсем простая. Живут здесь душа в душу Галина с Валентином. Я к ним поехал, услышав историю о их великой любви. Но не все так гладко. Валентин провел в тюрьме десять лет и не за что-нибудь, а за убийство сына Галины. Иногда чтобы найти любовь, нужно потерять сына. Когда Валентин умирал, у него была клиническая смерть, Галина его с того света доставала и выкричала, не отпустила, говорит, пока человек на земле кому-то сильно нужен, его не отпускают.

Дом Галины и Валентина стоит на берегу. Говорят, что в хорошую погоду от них Кижи видно. Я когда-то был в Кижах и поражался огромному 22-купольному деревянному собору, сделанному без единого гвоздя. Я тогда, как и все, задавался вопросом, почему так много куполов? Сейчас мне хозяева рассказали, что куполов ровно столько, сколько часовен стоит вокруг Кижей на онежском берегу. И в прежние времена, когда в кижском соборе бил колокол, ему отвечали все заонежские часовни и на всем озере стоял перезвон.

Одна из часовен стоит как раз в Усть-Яндоме, где всего-то три дома. От Галины услышал небольшую повесть об этой часовне: «Раньше в нашей церкви лежали святые мощи. Мама мне рассказывала, что когда нашего деда парализовало, он знаками показал, чтоб его в церковь отнесли. Никто не знает, что он там делал, но после этого он стал быстро поправляться. А там просто стоял ящик с костями, крышкой прикрытый. Его туда на носилках затащили, положили около ящика и ушли. Потом гром грянул, аж церковь затряслась. Что он там делал, бог его знает. Прибегают, а он без сознания. Его волоком в лодку и домой. После того случая он встал на ноги, а то лежал, как труп, не мог даже говорить. Вот вам и шуточки. Раньше бабки много чего знали и умели и в каждом доме был свой оберег.

Далее еду по онежскому берегу. И хотя места здесь дикие и встречи могут быть очень интересные, но я уже исчерпал свой лимит впечатлений, — мне сейчас хочется одного — оказаться поскорее дома и начать отходить от впечатлений. Потому, когда увидел сидящего на дороге сокола, расценил это как знак, мол, пора возвращаться.

Философ Петр

Ночевал в Великой Губе у Петра, философа по духу, нищего по жизни. Просто ему ничего лишнего в этом мире не нужно, а тот минимум, что нужен для поддержания жизни, у него имеется. Есть домик без каких-либо намеков на удобства: в нем кровать, стол, печь, какой-то хлам в углу, вот и все, что он нажил за всю свою трудовую жизнь. Он не пьет, не курит и безумно любит своего сына-подростка, который приезжает к нему на все лето. Когда-то Петр работал в колхозе трактористом, но когда перестали платить зарплату, уволился и стал делать срубы. Рубит по старинке в лапу, «как Кижи рубили». Есть у него и личный транспорт, мопед «Рига». Правда от «Риги» там осталась одна рама, да и та вся штопана-перештопана. Эту технику в музей бы сдать или разобрать по болтикам и исследовать на предмет, как сделать вечный транспорт из старого советского мопеда. А исследовать там есть что, мопед всесторонне доработан: установлено ветровое стекло, водяное охлаждение, так что теперь можно на нем ездить на большие расстояния, и много еще чего. Самое главное, что кушает он всего два литра бензина на сто километров, то есть едет практически даром. Доживи производство «Риг» до наших дней, я бы, конечно, на него пересел.

На следующий день Петр посоветовал мне съездить на остров. В лесу здесь есть Яндомозеро, на нем — остров, на острове стоит село, два дома и старинная церковь — произведение деревянного зодчества. Летом оба дома оживают, в одном живет Алексей, молодой человек, который меня и доставил на моторке — живет он одной рыбой и благодатью этих мест, а заодно и присматривает за церковью, хотя его об этом никто и не просил. Церковь стоит открытая, иногда приезжают реставраторы, вешают замок, но он его всегда снимает: «Незачем ей закрытой быть», — говорит. Во втором доме живут «дачники» из Киева, пожилая еврейская семья. Уже много лет приезжают они сюда на все лето отдохнуть от мирских забот и от антисемитизма, от которого только здесь и укрыться можно. На Яндомозере нет ни антисемитизма, ни телевизора, ни света, вообще нет ничего из современных благ, зато всего другого с избытком.

Вернувшись с острова в Усть-Яндому, несмотря на вечер, решил ехать дальше — дорога зовет. Да и лучше в палатке заночевать, чем в халупке у философа Петра. Еду опять на Медвежьегорск, другой дороги на большую землю здесь нет, все затоплено. Теперь часто останавливаюсь, чтоб скутер не перегрелся. Уже дважды остановился и рядом дерьмо лежит. Что это у нас за страна такая, где кругом дерьмо да святость?

Проезжаю мимо давно вымершего села, сейчас от него осталась одна деревянная часовенка. На часовне нет креста. Стал искать крест и нашел его в кустах, кто-то по научению бесовских сил не поленился залезть сбить его. Мне делать все равно нечего, вбил его назад, благо, гвозди остались на месте. Задача одних — сбивать кресты, дело других — ставить их на место, каждый зарабатывает свое место на том свете, как умеет. Так было и в советские безбожные времена, так остается и в наше псевдоверующее время.

Проезжаю очередной мост, на перилах сидела большая морская чайка, когда я проезжал по мосту, она взлетела, но полетела почему-то в противоположную от озера осторону, наши пути пересеклись и она чуть мне в лицо не влетела, еле успел увернуться, шаркнула крыльями по шлему. Вот было бы смешно, столько проехать, а разбиться о чайку. Путешествуя на скутере, ты подвергаешься бесчисленному числу опасностей, даже столкновение с чайкой может стать последним.

Заночевал у Медвежьегорска. Эта ночь достойна особого упоминания, ибо была одной из самых беспокойных, какие я пережил за все путешествия. Расположился я на окраине города, на берегу, спрятавшись в лесочке. Как только уснул, меня разбудила громкая музыка и непонятное зарево. Оказалось, что метрах в семидесяти от меня устроили пикник трое мужиков, приехавших расслабиться на природе и отдохнуть по-своему от мирских забот: мат, водка, костер до небес, рев музыки из машины — это была моя расплата за ночевку вблизи города. Уснуть не мог, как ни пытался, уснуть не давал не столько шум, сколько тревога быть обнаруженным во сне. Перейти на другое место было нереально, меня бы сразу заметили. И вот, когда я использовал силу всех известных мне молитв, а заодно и проклятий, когда мои нервы уже не могли больше выдержать, я решил собираться… И тут захлопали двери и их растреклятая машина уехала. Наступила блаженная долгожданная ночная тишина. Нет, опасна все же стезя одинокого русского странника и не дай бог никому на нее ступать. Ведь не случайно мудрость говорит: защити меня, Боже, от сумы и от тюрьмы.

Петрозаводск

В Медвежьегорске видел указатель: до Петрозаводска 160 километров, до Санкт-Петербурга — 580. Это в какую же даль меня занесло? 580 и только до Питера. А сколько до Москвы, даже подумать страшно!

Опять еду по федералке — до чего же скучна эта дорога. Еще в прошлом году, когда месил здесь воздух на велосипеде, чуть с ума не сошел от тоски и однообразия этих мест: леса и болота, болота и леса, — вот и все разнообразие этих мест.

Вечером въехал в Петрозаводск. Ехать приходилось все время против ветра, дувшего с Онежского озера, проморозившего всего меня насквозь. Чувствую, что если не выпью сейчас горячий чай, то опять заболею. Чай нашел на вокзале. Завтра будет ясно, спас он меня или нет. К вокзалу подкатился зеркальный автобус «Volvo», будто из сказки выплыл — я таких и в Москве не встречал. Из него повыпрыгивали аккуратненькие, чистенькие и свеженькие япончики, которых нисколько не восхищала неземная красота их автобуса, для них это не сказка, а обычное средство передвижения. Видать, у них весь транспорт доведен до сказочного комфорта и дизйна, то есть они уже втихую сказку сделали былью.

Пока искал выезд из Петрозаводска, пока выезжал, совсем стемнело. А самое неприятное в путешествии, это искать место и ставить палатку в кромешной тьме, у меня еще и батарейки в фонарике сели. И ни берега, ни поля — лес справа, лес слева. Наконец решил свернуть на первую попавшуюся проселочную дорогу и на просеке под проводами наощупь установил палатку.

Петербургская область

Утром проснулся от того что рядом разговаривали две женщины: «Я ему послала сообщение, а он…» — на этих словах я проснулся. Тут они, видимо, заметили палатку и замолчали. Вылез, осмотрелся. Оказалось, что палатка стоит прямо на тропе, которую я ночью не заметил. Нужно сворачиваться, мало ли кто тут еще пойдет и какие желания у него возникнут при виде палатки и скутера. Это не  черноморское побережье, где палатка есть естественная часть пейзажа, а просека вблизи города, где палатка может вызвать нездоровый интерес.

Опять еду против сильного встречного ветра, значит Заонежье еще не кончилось. Надел на себя все, что смог, даже стопы обернул газетами, как в детстве делали, когда катались на лыжах, — от сибирского холода это спасало, здесь все равно замерзаю. В скутере есть такая закономерность, сколько одежды с собой ни возьми, все равно ее будет мало.

Если жизнь в нашей стране везде одинакова, то природные ископаемые, напротив, повсюду разные и на дороге это сразу видишь. Например, в Архангельской области на большегрузах возят в основном лес, в Заонежье к лесу добавляются еще огромные мраморные глыбины. Зачем они такие большие? А, может, какой из наших олигархов решил соорудить себе прижизненную пирамиду? А то покупают футбольные клубы, супер-пупер яхты, дворцы и замки в Европе. Ну, кто, скажите мне пожалуйста, через тысячу лет будет знать о вашей яхте или футбольном клубе? А пирамиду вскроют и еще будут гадать, что это за Тутанхамон-Березовский в ней лежит и чем он прославил свое время? И еще в музей его мумию положат. А что, идея хорошая, если какого олигарха на дороге встречу, обязательно о ней расскажу.

В селе Каскес Ручей за скутером рванул крупный пес. Я поддал газу, но пес все равно не отставал. Он даже не лаял, все силы отдав бегу. Возможно потому, эта гонка мне напоминает погоню волка за добычей. Так же и этот пес сейчас, наверно, представляет, что бежит не за вонючей и трескучей «табуреткой» ради спортивного интереса, а за добычей, от поимки которой зависит вопрос его жизни и смерти. В нас проснулась память прошлого, которая всегда жива, но дремлет и просыпается только в самые острые моменты жизни. И как бы я ни выжимал газ, я все равно не мог от него оторваться — то же самое произошло бы, окажись на его месте настоящий волк. Нет, все же нужно пересаживаться на скутер помощнее, чтобы при случае и от волков, и прочих двуногих оторваться.

Дорога совсем испортилась. Я где-то читал, сколько у нас в стране «лежачих полицейских». Только сейчас понял, насколько это была фантастическая статья. Потому что сейчас я еду по дороге, где через каждые десять метров встречается импровизированный «лежачий полицейский». Асфальт здесь клали прямо на песок и теперь он поплыл, образовав многочисленные волны. У нас и не такое возможно. В прошлом году я был на Соловках, где асфальта никогда не было, так как там перед приездом президента нашли оригинальный выход: закатали дорогу тонким слоем чего-то твердого. После того как по временному асфальту проехал президентский кортеж, это покрытие продержалось ровно месяц. Какая удивительная у нас страна! Сколько живу, столько удивляюсь. Все делается для того, чтобы первый человек в государстве не знал, что тут с нами в действительности происходит. Как будто он не из нашей среды вышел, не на земле родился. Трудно в России жить, очень трудно, но порой бывает до жути интересно.

Похоже с Заонежьем покончено — въехал в деревню Конец. Тут решил и ночевать. Место очень живописное: огромное озеро, на противоположном берегу виднеются луковки церквей. Первый раз за это путешествие ставлю палатку еще до заката.

Подошел местный мужичок с удочками. Удочки у него, похоже, только для вида, на самом деле он ходит по берегу в поисках собеседников. Сам он из Питера, два года назад купил здесь домик за 500 долларов, еще столько отдал за оформление, теперь вышел на пенсию и летом здесь живет. «Удобно, до Питера всего четыре часа на автобусе. Слава богу, — говорит, — что тут магазина нет, потому и пьянства нет, и разврата нет. Приходит два раза в неделю автолавка. А что? Нам хватает». Очень советовал деревянную церковь посмотреть на противоположном берегу постройки XV века. В России таких единицы остались. Искушение, конечно, велико, но шестнадцать километров пилить до нее, потом столько же обратно. А мой лимит древних впечатлений давно исчерпан. Нет, лучше я сюда специально приеду с новыми силами, за новыми впечатлениями.

Эх, чуть гусеницу не задавил. А сколько их давишь, даже не замечая? Это ж во сколько жизней братьев наших меньших обходится любое наше путешествие или даже невинная прогулка по лесу?! Все мы убийцы поневоле. Но и они тоже хороши. Взять эту гусеницу, ползет себе неспешно по дороге, совсем смерти не боится. Думает, что на той стороне дороги травка вкуснее? Прямо как мы, люди. Мы тоже думаем, что там, где нас нет, в Германии или Америке, жизнь намного лучше. Вот и получается, что человек, что гусеница, по большому счету — никакой разницы.

Впервые стал использовать для розжига костра бензин, очень удобно и время экономит. А тут чуть больше плеснул, немного замешкался, пары, видно, успели подняться — поднес зажигалку, так шандарахнуло, меня аж отбросило и ресницы паленым запахли.

Тротуары из икон

Экзотика русского Севера не в одних деревянных постройках, здесь и деревянные дороги встречаются. Уж и не знаю, есть где в мире нечто подобное. Порой замечаю, как от основной дороги идут в лес ответвления выложенные толстым слоем из плах и прочих отходов деревопромышленности. Почва здесь влажная, болотистая, по земле без покрытия никакая техника не пройдет, и лесорубы нашли самый дешевый и безвредный для леса выход, а лет через пять это покрытие сгниет бесследно и превратится опять в лес. Так что только кричат: нищая Россия! Ни американцы, ни немцы не могут себе позволить деревянных дорог, а мы, «нищие», можем, мы и не такое еще можем себе позволить. В Сибири в тридцатые годы нормой были тротуары из икон, не то что из какого-то там дерева.

Еду по Петербургской области. Да, да, именно по Петербургской! Если Ленинград переименовали, то почему об области забыли? Лично я с этим не согласен и решил вернуть и области исконное имя.

Чтобы не сойти с ума от однообразия федералки, стал искать выход — посмотрел по карте, вроде можно срезать десяток километров по второстепенным дорогам. Свернул: проехал поселок, лес, выехал к полувымершей деревеньке. На карте дорога есть, в действительности ее нет. Спросил у селянина, говорит: «По нашей дороге уже двадцать лет только лоси ходят». Пришлось возвращаться. Пошел дождь и я спрятался под козырьком совхозной фермы, заодно решил и перекусить. Рядом стоит крытый коровник: доносится мычание коров и непрерывный мат, их кроющий. Я где-то слышал, что наша скотина, слышащая на протяжении нескольких поколений только матерные слова, на другие уже и не реагирует, потому пастухам и прочим скот-работникам поневоле приходится переходить и на скотский язык.

Из коровника вышли два ядреных мужика, идут ко мне. На всякий случай придвинул охотничий нож поближе, которым только что хлеб резал. Подошли почти вплотную и… прошли мимо — просто их всегдашний путь проходит здесь, они же не виноваты, что я именно тут решил перекусить? Об одном из мужиков можно сказать: этот убьет и не задумается. Ничего не поделаешь, на селе жизнь такая, что лица людей очень скоро утрачивают человеческий облик и становятся… даже страшно сказать, на кого похожи.

На спуске меня обошел груженый «Камаз», который подпрыгнул на ухабе, и меня обдало дождем из песка и пыли — не успей я закрыть глаза, могла бы произойти пренеприятная история. Нет, все-таки нужно ездить с опущенным «забралом» мотошлема. Аж вспотел от мысли, что могло сейчас произойти, если бы мне на такой скорости пришлось ехать с закрытыми глазами.

Набрал воду из колодца нетрадиционной формы, крутить здесь нужно не рычаг, а перебирать обоими руками огромную бобину, благодаря чему ведро легко поднимается с большой глубины. Ведра тут тоже особой конструкции, сделаны из толстого листового железа, поэтому очень тяжелые, но зато вечные, и главное, никто на такое ведро не позарится. Кому в хозяйстве понадобится двухкилограммовое ведро? Я уже давно замечаю, что в каждом районе свои особенные колодцы — где-то встречаются только «журавли», а в одном месте были совсем необычные приспособления, которые и колодцами-то назвать трудно: рядом с отверстием в земле лежит длинная палка к концу которой прикреплена кастрюля или какая другая емкость.

В Питер решил не сворачивать, хоть и велико было искушение покататься по нашей северной столице на личном транспорте. Сил на Питер совсем не осталось. Видел знак: до Москвы 800 км. Матушки-родненькие, для нас со скутом это четыре дня пилить на самой предельной скорости.

С палаткой опять припозднился, ставить пришлось во тьме. Но место попалось мшистое, мягкое, рядом лежит много сухого валежника. Сложил огромный костер, тот заполыхал столбом, стало светло как днем. Будильник как всегда поставил на 6:30 и, как всегда, встать не смог, он у меня теперь работает как ориентир, выключаю и сплю дальше.

Вологодчина

С утра ничего не ел — нечего. Поэтому, заметив в деревне магазин, свернул. А если в деревне есть магазин, значит, там есть и все остальное, значит, тут и жизнь веселая. Сцена первая: жена ведет к машине мужа, тот уже никакой, но ноги из последних сил передвигает, следом за ними идет пятилетний мальчик. Интересно, кто из них троих сядет за руль? Сцена вторая: у магазина беседуют двое мужиков, один лежит на травке, не в силе подняться, другой над ним стоит, при этом они неспешно ведут умную беседу. На двери магазина висит объявление: «Сегодня выдача пенсии». Когда я вышел из магазина, один из «умных» мужиков подошел ко мне с традиционными вопросами: куда еду, сколько бензина... Спросил у него, выдали ли им пенсию? «В том-то и дело, — стал он возмущаться, — что нет». Но, видно, деревня, уже настроилась на получение пенсии и от обмывания оной ее уже ничто не смогло остановить, даже отсутствие самой пенсии. Тем более, что живые деньги на селе уже никому не нужны, вся сельская Россия последние десятилетия отоваривается в своих магазинах под запись. И вообще непонятно, зачем деньги селу нужны, если все самое необходимое можно купить в одном магазине, а на лишнее пенсия и не рассчитана.

За месяц путешествий я так и не встретил ни одного путешествующего на скутере. Проехали две группы на мотоциклах, посигналили, видно, приняв меня за своего или отдав дань уважения моим баулам, навешанным со всех сторон. Видок у меня и впрямь необычный: какая-то пластмассовая игрушка везет на себе бородатого дядьку с рюкзаком и в белом шлеме.

Остановился в деревеньке, название которой не запомнил, поэтому не оставлю ее имя истории — приглянулся старинный дом с котом, греющимся на окошке, решил их сфотографировать. Подъехал мальчуган на велосипеде — сельские дети, они бескомплексные, на контакт легкие — тот рассказал, что вчера через их деревню проезжал другой путешественник, который ездит на велосипеде особой конструкции, он сделан из стекловолокна, эпоксидки и алюминиевых труб; этот велосипед при необходимости переделывается в катамаран и на нем можно путешествовать по воде; еще у него есть крыша и ехать в нем нужно полулежа. Я искренне позавидовал этому вело-самородку, потому что главные проблемы моего путешествия, это как раз неудобная посадка, дождь и ветер. А когда после дождя тебе приходится сохнуть на ветру — это удовольствие не из приятных. Да и нужно иметь недюжинное российское здоровье, закаленное коммунистическим режимом, выдубленное последующими перестройками, путчами, обвалами, дефолтами и кризисами, чтоб потом пережить это двухколесное испытание. Наверное поэтому никто кроме русских и не решается путешествовать на скутере? Что японцу или немцу смерть, то русскому — счастье и одно сплошное удовольствие. 

Проехал Устюжну, маленький, старенький городок. Здесь у меня была цель — обменять доллары на рубли, чтобы на них заправиться. Но обменять валюту здесь оказалось непросто. И теперь я знаю, в чем главное отличие провинции от центра. Не в размерах, не в количестве жителей, не в наличии или отсутствии высотных зданий — все это вторично. Главное, обменивают там валюту или нет? В нашей провинции валюта никому не нужна, здесь до сих пор живут люди, которые — о ужас! — доллара в руках не держали. В Устюжне есть только один обменник, но по случаю выходного он оказался закрыт. С огромным трудом уговорил хозяина частного магазинчика взять у меня 20 долларов по любому курсу. Он сам назвал курс в надежде, что я не соглашусь. Но он, наивный, не знал, что для нас со скутом деньги уже перестали быть пупом земли, для нас самое главное теперь просто ехать, то есть передвигаться в пространстве, нигде надолго не останавливаясь, а для этого нам нужно небольшое количество бензина.

Давно заметил, что вечером скутер едет быстрее, сказывается вечерняя прохлада, охлаждающая двигатель, либо у него, как у коня, чувствующего скорый отдых, появляются дополнительные силы. Кстати, о конях. Если подо мной три коня, то есть три лошадиные силы, значит это та самая Русь, птица-тройка, которой вдохновлялся в свое время Николай Васильевич. Значит она и сейчас жива, только трансформировалась сообразно эпохе, обзавелась моторчиком и двумя колесиками.

Тверь. Развалины монастыря

Ура! Въехал в Тверскую область, а отсюда до Москвы рукой подать. По селу идут три девки, семечки лускают. Все, как и сто, и двести лет назад, вот где ничего не меняется. Правда косметики, конечно, на лицах прибавилось, в джинцы приоделись, а в остальном, а в главном все те же.

Почему-то к концу путешествия у меня перестала затекать правая рука, которой постоянно выжимаю газ. Видно, уже свыклась со своей нелегкой долей, поняла, ной не ной, а все бесполезно.

Событий минимум — еду, еду и еще раз еду. Уже вечер, нужно ставить палатку, а сознание отторгает мысль, что пришло время готовиться ко сну, слишком было мало событий за день: проснулся, сел на скутер, остановился, поставил палатку и опять нужно ложиться спать.

Какая-то безумная стрекоза, попыталась разбить стекло у моего мотошлема. Не получилось. Сейчас, наверно, полетела рассказывать своим товаркам о скутеристе, которого она чуть было не покалечила.

Уже второй день не умывался. На стоянках речек нет, а когда их проезжаю, то жалко тратить время на остановки. Да и кто решил, что нам нужно мыться каждый день? Жителям грязных городов это действительно необходимость, а здесь-то зачем? Народности, живущие до сих пор в естественных, почти первобытных условиях, практически никогда не моются и живут лучше и счастливее тех, кто моется каждый день и даже по нескольку раз.

Въехал в Бежецк — старинный двухэтажный городок. Проезжая по каменному мостику, глянул на воду и ахнул от удивления — у них тут лилии растут. Вот это да! Лилии сегодня трудно найти даже в глухих деревнях, потому что им нужна чистейшая вода, а здесь они сохранились! Вот тебе и Бежецк!

Тут на всех столбах висит стандартное объявление: «Куплю волосы, очень дорого». И по всей провинциальный России сегодня висят эти объявления. Что это за тайная организация, которая решила оголить всю Русь, и почему ею до сих пор не заинтересуются соответствующие органы? Не случайно в средневековье перед тем, как вести ведьму на костер, ей остригали волосы, в которых была ее сила, а в древней Руси безволосой женщине даже не разрешали рожать, сначала нужно было отрастить волосы, потом уже зачинать ребенка. Теперь скупают нашу силу. Одно радует, что, несмотря на обещанную большую плату, в нищей Руси по-прежнему большинство женщин носят длинные волосы.

Выезжая из Бежецка наткнулся на развалины монастыря. Остались фрагменты стен, где-то поскрипывают кованые двери. Даже по сохранившимся фрагментам видно, какое это было грандиозное сооружение. И ни надписи, ни даты, что это такое. Только деревянный крест кто-то рядом врыл в землю. В соседнем селе я узнал, что это был Антониев мужской монастырь. Зачем нам ездить смотреть на какие-то Стоунхенджи или развалины Помпей? У нас есть свои Помпеи под боком. И прекрасно, что о них никто не знает. А то понаедут туристы, все залапают, занюхают, растащат по кусочкам на сувениры. И сразу вспомнит о нем патриархия, начнет восстанавливать, чистить и вылизывать, и померкнет старина, утратятся остатки святости. Как замечательно, что я здесь побывал. Нужно ловить момент, наслаждаться и впитывать.

В полукилометре от развалин монастыря, при въезде в деревню Слобода наткнулся на другое чудо. Из остатков сельхозтехники какой-то местный самородок при помощи сварки и природной смекалки, соорудил полноценную детскую площадку с дюжиной аттракционов. Тут тебе и карусели, и вертушка для подготовки космонавтов, и экзотические качели, и горки. Такого количества аттракционов я не встречал даже в самых крутых московских двориках, а какая-то тьмутараканная Слобода смогла это себе позволить и все благодаря одному неравнодушному. Нет, не правы говорящие, что один человек не может сделать нашу жизнь счастливее. Ведь вот человек поставил перед собой цель и осчастливил жизнь детей всего села.

Признаюсь во грехе, люблю во время путешествий девиц рассматривать — это то немногое, что у нас действительно прекрасно. Женщины русские, как это не прискорбно, скоро скукоживаются, утрачивают былую красоту, — и в первую очередь красоту лица. Едешь порой за какой-нибудь красоткой, восхищаешься ее фигурой, совершенными волосами, стройными ножками, но как только взглянешь в лицо — Боже, хоть святых выноси. Не знаю, как было раньше, но сегодня на Руси трудно женщине сохранить красивое лицо. Если в 17 лет это красота еще природная, то потом на лице неизбежно проявляет свои следы наша многотрудная жизнь, как и вылазят пороки со страстями. Но я нашел выход, стараюсь в лица красавицам не заглядывать, давая возможность своему воображению дорисовать образ. Ведь нужно же чем-то вдохновляться. Зрелая женская красота — явление редкое, практически штучное. Это не значит, что ее нет, красота встречается и в 40 и в 50 лет, но это не лоск, не рукотворная красота, это красота души, идущая из глубины человека. Я бы зрелым русским красавицам памятники ставил, потому что это и есть самый настоящий подвиг, подвиг красоты.

На Москву

Москва совсем близко. Все устремления направлены на нее родимую. Нигде уже не останавливаюсь, ночью решаю тоже ехать. После двух часов ночи стали слипаться глаза, чувствую, что могу уснуть за рулем. Делаю небольшие остановки, ложусь на травку и отключаюсь на несколько минут. Рассвело. Первый раз встречаю рассвет на двух колесах. Домой прибыл в семь утра. За сутки в последний день прошел 370 километров — мой личный рекорд, но не хотел бы я его еще раз повторить. А теперь спать, спать и спать.

Предостережение автора

Несмотря на счастливое завершение путешествия, автор никому не советует его повторять. Нельзя забывать, что скутер, при всей своей привлекательности, есть одно из самых опасных средств передвижения, во всяком случае на наших дорогах. Но если вы не можете ничего с собой поделать, если вы не способны больше сидеть в своем городе или поселке и вести жизнь простого обывателя, то помните о следующих правилах:

1. Скутерист самый бесправный участник дорожного движения и его всякий может обидеть.
2. Необходимо тщательно подготовить технику, провести полную диагностику скутера и заменить все детали, вызывающие малейшее сомнение. Если этого не сделать, то лучше и не отправляться на нем в дальний путь, всяко не доедете или, в лучшем случае, поездка превратится в бесконечную череду поломок. Скрытый дефект при поездках на небольшие расстояния может не проявляться годами, в путешествии, где все механизмы напряжены до предела, вскроются все неполадки.
3. Взять все основные запчасти, и чем их больше, тем лучше. Мой теперешний опыт подсказывает, что нужно обязательно иметь: запасной поршень и кольца, два-три ремня вариатора, свечу зажигания, камеру, покрышку и масло, так как в дороге двух или четырехтактное масло можно и не найти.
4. При путешествии желательно добавлять масло в бензобак — 2-3 крышечки на бак, в этом случае уменьшается перегрев двигателя.
5. Очень важно правильно подобрать одежду, соответствующую климату и времени года. Необходим действительно непромокаемый костюм, его наличие будет настоящим спасением.
6. Нельзя забывать и о защите — шлем и перчатки в путешествии обязательны. Желательны налокотники, наколенники и «черепаха» на спину.
7. Но не это главное, самое главное — не дать скутеру перегреться, то есть никогда не ехать на максимальных оборотах. Я через каждые 1-2 часа делаю остановки на 10-15 минут, но это у каждого скутера индивидуально. И вообще, отправляться в путешествие можно только тогда, когда вы хорошо чувствуете свою технику, другими словами практически стали с ним «единым целым».

Доброго вам пути и счастливого возвращения.

Андрей Сотников (www.strannik99.narod.ru)

Почитать другие рассказы Андрея Сотникова на Drom.ru:

• Мини-путешествие по Сибири или история моих поломок
• Алтайская Шамбала. Из дневника странного путешественника
• Одиночное сумасшествие на скутере в Монголию и Город Солнца
• Путешествие на скутере по сахалинскому побережью
• Как я пригнал автомобиль из Владивостока