Долгая дорога к себе или в поисках…

Глупов — Омск — Бийск — Горноалтайск

Скукота… Скукотища!

Сейчас бы, обернувшись на диване, крикнуть
— Прохор, подай-ка рюмку анисовой да чаю!
И услышать в ответ
— Бегу-бегу, барин!
— Да позови Ульяну Александровну, где ее носит!?

После анисовой остается приятный холодок в горле, который хорошо запить чаем.

Вот уже в опочивальню, покачивая бедрами, вплывает со своим сногсшибательным блондинистым каре Ульяна Александровна, в которой удивительнейшим образом сочетается царственная холодность лица с бешеным темпераментом древнеримской гетеры и привычным движением небрежно скидывает халатик…

Ан нет, ни анисовой, ни Прохора, ни усадьбы, да и Ульяна Александровна давно живет с другим, более перспективным. Эхе-хех, мираж рассеялся, и по-прежнему буднично пошла щеголять жизнь.

А не махнуть ли мне на Алтай на пару недель, разогнать тоску? Гисметео обещает хорошую погоду на первую половину июля, хотя им верить, конечно… Сегодня прогноз на 10 дней + 25 +27, а завтра будут уже дожди и +16. Аа, поеду, сборы заняли минут 40. Не будет погоды на Алтае, махну в Хакасию. Я, знаете ли, братцы, не люблю усложнять, у меня всегда все просто было. Проквасишь, скажем, неделю, утром проснешься, посмотришь вокруг — только плюнешь, прыгнешь за руль да поедешь, куда глаза глядят. Так я ждал этот отпуск, а тут раз, сразу и безработный с понедельника, просто послав на месторождении на три буквы очередного газпромовского дурака-босса, после чего последовал звонок моего директора с предложением написать заявление…

Достал из шкафа рабочую энцефалитку, трекинговые кроссовки, спортивный костюм, шорты-футболки-трусы-носки, полотенце, шлепки, мыльно-рыльные сложил, да и все сборы. Рубашку еще взял цивильную да ветровку с кепкой. Так, терафлю закинуть надо, репеллент от комаров я кинул, да еще репеллент от клещей купить. Каждый год собираюсь привиться от клещевого энцефалита, и каждый год, собираясь на природу, вспоминаю, что опять не привился. И так уже лет 10. Братана на даче клещ укусил, вечером-то спьяну не почувствовал, а утром проснулся — чешется, уже клещ присосался. Че-то говорит хреново, поедем мы в больницу. С клещом на пару. Ладно хоть не энцефалит, боррелиоз схватил, но тоже, знаете ли, не насморк, 2 недели все суставы выкручивало. Из предметов домашнего обихода только плед, его и постелить на травке, и в машине укрыться на крайняк, да комплект постельного, а то на турбазах иногда такое белье, не захочешь спать. Термос двухлитровый походный, маленькая кастрюлька, которая и за большую тарелку пойдет, ложка большая и маленькая, кружка, нож да контейнер. С посудой, кажись, все. В Нивандрии лежит стандартный набор — комплект для ремонта шин, крокодилы, трос с шаклами, саперная лопатка да жидкость для стекол от насекомых. Масла надо закинуть на долив, пробег нехилый будет. Кто-то там и антифриз берет, и свечи, и провода ВВ, и набор ключей, и запчастей с полмашины, я никогда ниче не беру, лучше иконку взять, баллонник, да ключик 10 на 12. Топор, что ли, еще, может дров там где-нить порубить — возьму, да канистру пластиковую на 10 литров закину, с АЗС на Чуйском тракте проблем нет, ну хз, куда там меня занесет, а с нивовским баком на 42 литра и конским расходом может и 10 литров пригодится, обсохнешь еще где-нить.

Темень за окном, чёрт, сколько там времени, где айфон… Полчетвертого… Как всегда последние годы, не спится в дорогу. Полежал еще минут 10, а лежи-не лежи, не уснешь один хрен. В душ, сумка ждет у двери, все выключил, стояки перекрыл, наличкой в кармане 50 тыщ, остальное на карте, документы-телефоны-зарядки на месте, можно ехать. В Магнит только заскочить, минералки в дорогу да мороженого купить. В шортах и ветровке выхожу с сумкой под дождь, прохладно, ёпта, хотя по трассе везде обещают жару. Соседи не видят, а то бы уже спиной почувствовал их взгляды.

— На улице +10, он в шортах и шлепках, жарко ему!
— За пузырем опять поехал, не хватило!
— Нее, вроде трезвый последнее время, а первого мая так утром из такси вывалился и весь газон у подъезда заблевал!
— Каждый день кривой, ты посмотри на него, как жена-то с ним жила!

Жила как-то, жила, на что-то надеялась. А соседка, ну что с нее взять…

— Если бы вы были моей женой, то я бы повесился!
— Ах ты хам!!

В сумерках промелькнули последние цветастые 9-этажные панельки, щедро настроенные ДСК, в которых родной город Глупов еще досматривает сны, а я тем временем беру курс на Горно-Алтайск. Длинная лента уходящей дороги приятно волнует, как и в молодости, вдали брезжит рассвет, как бы говоря, что всё будет хорошо, и для полного кайфа не хватает только любимой музыки, ну-ка, что там у меня из русской классики…

Полковник Васин приехал на фронт
Со своей молодой женой.
Полковник Васин собрал свой полк
И сказал им: "Пойдем домой.

Мы ведем войну уже семьдесят лет.
Нас учили, что жизнь — это бой,
Но по новым данным разведки
Мы воевали сами с собой".

Да, 88-й год, я еще сопливый школьник, но так хотелось чего-то, ну вот какого-то хорошего будущего. Не сколько мне, наверно, а родителям, родственникам, их настроение, их надежды как щас помню. Верили Горбачеву, уж больно хорошо он говорил после 10-летнего правления маразматиков, были и надежды, были и пустые полки, и талоны на сахар, наш народ сухим законом не возьмешь, нещадно гнали самогон, а к открытию гастронома в субботу, когда выбрасывали водку, собиралась толпа, и правоверный советский народ пёр за пойлом в прямом смысле по головам, отвешивая друг другу люлей. На пивзаводе отдельные передовые работники, не получая внутреннего удовлетворения от собственной продукции без беленькой, дабы покрепить, сбрызгивали пиво дихлофосом, прям под плакатом «Вперед к победе коммунизма!» Видимо, еще бы немного, и в коммунизм все вползли на карачках.

А он ехал на поезде и пел…
«Я видел генералов,
Они пьют и едят нашу смерть.
Их дети сходят с ума от того,
Что им нечего больше хотеть.

А земля лежит в ржавчине.
Церкви смешались с золой.
И если мы хотим, чтобы было куда вернуться —
Время вернуться домой».

Этот поезд в огне и нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне и нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей, пора вернуть эту землю себе.

Ну и жарень в Сибири, тридцатка, да больше поди, спасаюсь одной минералкой, и тем временем стою в очередной пробке, на этот раз в Богандинке. Заныриваю в багажник, достаю термос и пью холодный зеленый чай.

Развязку делают, гляди-ка, и 25 лет не прошло, вечно тут был затык, а всего 30 км от Тюмени. Тюмень вообще дурной пробочный город, где вместо дорог предпочитают строить арт-объекты «Ай лав ю, Тюмень!» и в местных новостях каждый день публиковать статьи на тему Чухмень — лучший город земли. Вот и сегодня стоял на Московском тракте уже на въезде в город, сначала все застроили, а когда стало невмоготу, стали развязку лепить и вообще пришёл полный... Заехал в Тюмень к друзьям, не столько пообщались, сколько простоял в пробках. Давно стянул с себя футболку, кондишн в ниве ну никак не справляется, сижу в шлепках и шортах и еще ниче не жрамши, кроме мороженого и яблок, по такой жаре мне как-то лучше натощак. Заканчивается очередная пригородная четырехполоска, долго же они ее мусолили, наверно, больше десяти лет, аж 70 км протянули почти до Заводоуковска. Таким темпами лет через сто и до Омска сделают нормальную дорогу.

Ну, здесь и заправлюсь. На АЗС вижу двух перегонов, мужика с бабою на белых ярисах с заклеенными мордами. Это первые из перегонов, виденных мной на маршруте, я-то думал, что это племя практически вымерло.

За окном проплывают убогие деревни, как будто, попав в какую-то временную петлю, ты возвращаешься на сто лет назад, а справа виден городок Ишим, вот именно здесь, в Ишимском уезде, в далеком 21 году полыхнёт одно из крупнейших восстаний против жидобольшевизма, охватившее сразу несколько губерний. А то жили сибирские мужички при царе-батюшке, не тужили, сеяли хлеб да скотину держали, пиво варили, лес валили, торговали, обживались, тут царь отрекся, революция, грят, свершилась — да и хрен бы с ней, мужья и сыновья только с войны вернулись, вроде бы и жить начать, ан опять житья нет…

Вот и пуля просвистела, в грудь попала мне,
Спасся я в степи на лихом коне.
Но шашкою меня комиссар достал,
Покачнулся я и с коня упал

Эй, ой да конь мой вороной!
Эй, да обрез стальной!
Эй, да густой туман!
Эй, ой да батька атаман, да батька атаман!

На одной ноге я пришёл с войны,
Привязал коня, сел я у жены.
Но часу не прошло — комиссар пришёл,
Отвязал коня и жену увёл…

Менялась в Сибири власть с калейдоскопической быстротой, а мужички, почесывая  ̶ж̶о̶п̶ы̶ затылки, все надеялись отсидеться. Канешна, пользуясь случаем, били красных, пока не побелеют, а белых, пока не покраснеют, но жизнь, в целом, текла своим чередом. Пахали как проклятые, пили, дрались, мазали девкам ворота дёгтем, а чё там уж в той в Москве — никто и не задумывался. Взяли верх таки красные, уж больно лозунги у них были красивые — землю крестьянам, фабрики рабочим, хрен с маслом прочим. Осуществят они только последнее, ну это будет впереди. Все эти ленины-бланки да троцкие-бронштейны всю жисть по лондонам да женевам, все умные речи, программы да заседания, им лишь бы только до власти дорваться, а хозяйствовать-то не умели от слова совсем, да и русский народ был для них навозом для удобрения мировой диктатуры пролетариата. Закончилась вся эта ленинская бредятина политики военного коммунизма тем, что выгребли у крестьян всё подчистую, оставив в одном исподнем, да ещё по тупости своей большевистский Сибирский Продком во главе с Когановичем, Маерсом, Инденбаумом, Лаурисом больше половины хлеба сгноил, остальное разворовали. И настали такие времена, что ложись и подыхай, да чо зазря подыхать, хоть одного краснопузого да прихватить с собой…

Спаса со стены под рубаху снял,
Хату подпалил, да обрез достал.
При Советах жить — торговать свой крест!
Сколько нас таких уходило в лес.

Эй, ой да конь мой вороной!
Эй, да обрез стальной!
Эй, да ты густой туман!
Эй, ой да батька атаман, да батька атаман!
Да батька атаман!

Да поздно хватились… Не было боеприпасов, винтовок было мало, у многих были только ружья, самодельные пики да вилы. Подогнал Троцкий-Бронштейн бронепоезда, чоновцев, артиллерию, и легли в землю тысячи сибирских мужиков-пахарей по обеим сторонам Транссиба. А сколько десятков миллионов их еще ляжет… Эх, время-время-времечко…

Ну вот очередная область, Омская, встречает устрашающим плакатом «Ведется контроль средней скорости!» и знаками «60» для фур. Число камер начинает стремиться к бесконечности. Ну на кой хрен это ограничение для фур? Ехали бы хоть 90, тормозят весь поток, оттормаживаются перед камерами, обогнать проблема, дорога две полосы, фуры идут порой сплошняком, по 10-15 машин. Сибирь мля всех кормит, а хорошие дороги только у дармоедов, в нерезиновой да в татарии. А лет этак 7 назад здесь на федеральной трассе были участки из бетонных плит, едешь как в поезде — тудух тудух. Уж когда асфальт положили, не знаю, но это явно прорыв. А погода прямо курортная, ну ни облачка…

Вышел в Тюкалинске заправиться, кофейку взять да ноги размять. Вот где-нить в демократической стране выйдешь на АЗС, небось, колибри порхают и воздух напоен свободой, а тут навозом несет и пауты размером с колибри. Пока откручивал крышку бензобака, паут успел укусить за ногу, и я, хромая, пошел на кассу, проклиная извечную российскую тиранию.

А дело уже к вечеру, пора притулиться где-нить в Омске, отдохнуть охота. Вот квартирка на сайте объявлений, кондишен, чисто, уютно, 2400. Чето дешево, на отшибе, кажись, ну да мне без разницы, бронирую. За 30 км до Омска пошли 4 полосы, смертельный номер под названием — обгон двух фур на вазовском 83-сильном спортпрототипе уже исполнять не надо, и по тюкалинскому тракту какими-то огородами, промзонами и пустырями с вечно грязными обочинами въезжаю в город трудовой доблести миллионник Омск. Городу Омску звание город трудовой доблести было присвоено в 2020 году, дабы увековечить трудовую доблесть тружеников в ВОВ, благо затрат для кремля на это не требовалось. Почему-то, пока были живы эти труженики, для них ни хрена не делалось, да и как бы хватит уже наяривать-то на войну, которая 80 лет как закончилась. Больше гордиться нечем, только Юра Гагарин и война, два достижения, да и то сомнительных. Лучше бы тротуары с дорогами сделали.

Город Омск широко известен в узких кругах своим самым коротким метро в мире, здесь за 35 лет построили аж одну станцию. Проект сделали при Горбачеве, начали строить при Ельцине в 1992, а закончили… Нет, еще не закончили… Омичи спускались с одной стороны по эскалатору, с другой подымались, чтобы с гордостью сказать на работе «Доехал на метро». Также Омск известен своим аэропортом Омск-Федоровка, который строили 30 лет и который развалился задолго до окончания строительства, и теперь, чтоб построить аэропорт, надо сносить сначала старый новый и строить все заново. Губернатор Полежаев неоднократно обещал открыть то аэропорт, то метро, то в 2000, то в 2004, то в 2008, то в 2012, за что неоднократно награждался орденами «За заслуги перед Отечеством» с формулировкой — за многолетний добросовестный труд. Не придерешься. Ну, сроки постоянно сдвигались, а там и Лёнька на пенсию вышел. Кого-то он мне напоминает… Сколько десятков еще тех миллиардов ушло на эти стройки и что можно было реально сделать для города и людей— история умалчивает, но, думаю, у всех причастных жизнь наладилась.

Я смотрел по сторонам, силясь увидеть какую-нить достопримечательность и думал —каких идиотов выносит наверх, просто диву даешься, отрицательный отбор во всей красе. Ну, а пробка на тюкалинском тракте тем временем переходит в дикую пробку в центре — на мосту возле хоккейной арены ремонт и 4 ряда сходятся в один. За полчаса проехал 3 километра. Вот я и на месте, улица Мира 26б или в, какая там буква? Райончик да, сразу видно, что престижный, эти хрущевки, кажись, строили как общаги, у красно-белого жарко даже в будни, местный центр культурного притяжения, сигареты в зубах, бухло на капоте приоры, уверенные жесты, разгоряченные лица, город-миллионник, тут же культура, фули. На нивандрии здесь я проканаю за своего. Аборигены у дома сидят на кортах, покуривая и перетирая за жисть. На скамеечке у подъезда дед с прилипшей к губе сигаретой, мне сразу вспомнился эпический диалог.

 — А что, отец, — спросил молодой человек, затянувшись, — невесты у вас в городе есть? — Кому и кобыла невеста, — ответил старик, охотно ввязываясь в разговор.

В пятерочку купить пожрать чё-нить, беру балтику нулевку пару банок, за мной стоит парочка с бухлом, местный гопник, на вид, наверно, нет и 30, но уже с пропитой харей, и его бикса в леопардах, смотрят то на нулевку, то на меня, как на дебила.

Прости им, Отче, ибо не ведают они, что творят…

Нехитрый ужин запиваю нулевкой, одним глазом глядя в телевизор, и с наслаждением вытягиваюсь в кровати под трещанье кондиционера, на часах 22:30.

Ого, 9 утра, вот это я поспал. Гисметео опять обещает жару, вставать ну совсем в лом, и я валяюсь в кровати, попивая кофе и слушая победные реляции по телеящику от полководца Черноусова. Пересилив наконец лень, тащусь в душ, а бриться мне неохота, неспешно завтракаю, в конце концов на отдыхе я или нет. А что я хотел посмотреть в Омске. Музей Колчака, он же Центр изучения гражданской войны, да прогуляться хоть по городу. Сколько раз, бывало, проезжал города, или прилетал в командировки — Омск, Новосиб, Иркутск, Томск, Самара, Оренбург и тд и тп, а даже вспомнить нечего, все бегом, все галопом.

Звоню Колчаку, экскурсия до 4 человек 1604 руб., но так как я один — то 1604 тоже. Вышел из подъезда, снова два аборигена на кортах из числа вчерашних знакомых, работа, что ли, у них такая, у дома сидеть. Навигатор приводит меня на набережную, где несет мутные волны неопознанный водный объект — как выяснилось позже, река Омь, тут же у пристани теплоход принимал на борт зевак.

Полчаса есть, можно прогуляться по неухоженной набережной, рассматривая местные скульптуры и местных дам, после чего топаю в музей.

Пропадает инет — в целях безопасности его в Сибири периодически отключают, триумф так сказать гения геополитики, аж в Сибири вздрагивают. Хорошо хоть маршрут запомнил. Прихожу в музей, оплата 1604 рубля, инет не работает, оплата наличкой, сдачи с двух тыщ нет. Я говорю, а какой идиот придумал вот эти 4 рубля? Ну, это бухгалтерия устанавливает цены, что мы можем сделать… Конечно, ничего… Дебилы, мля… Пошел, слава богу, разменял в ларьке на набережной, оплатил наконец-то.

Экскурсия была интересная, несмотря на геморрой с оплатой, ну для тех, конечно, кому небезразлична история родной страны, а то у 87,28 % историческая амнезия, им каждый год скармливают одни и те же лозунги и обещания, и они не помнят, что и год и 10 и 20 лет назад произносилось все то же самое, а результат... Результат посмотрите в списке форбс, где сплошь обладатели английских да израильских паспортов. Историю-то знать надо, это же ключ к осознанию настоящего и будущего. Не понимаю тех, кто приходит в музей и не берет аудиогид или экскурсию. Что толку тупо глазеть на эти карты, приказы, фотографии, личные вещи, если только в рассказе гида раскрывается картина тех чудовищных лет, история предательства и подвига, человеческие судьбы, на долю которых выпали тяжелейшие испытания, коими так богата отечественная история.

Колчак на этом фото напоминает мне Жириновского в молодости. Трагична его судьба, Колчака в смысле, которую он предвидел, отправив жену и сына во Францию, как и трагична судьба всего белого движения. Сын его воевал с немцами во французской армии, был в плену, а внук недавно умер в 2019 в городе Париже. Глядя на историю нашей страны, убеждаешься, что люди порядочные и верные долгу и своему слову всегда проигрывают мразям и демагогам и погибают, в Иркутске или же в Харпе, либо эмигрируют. Печальна и судьба семьи хозяев дома Батюшкиных, поделившихся на белых и красных. Короче говоря — все умерли.

Выйдя из музея и форсировав реку Омь по Юбилейному мосту, прогуливаюсь под впечатлением экскурсии, слушая, как брякают монеты в кармане, выданные в музее на сдачу — треньтрень. Хреньхрень — вторят им мозги, вспоминая большевистскую жвачку, которую мы, как коровы, жевали 70 лет. Неслучайно ни одна социалистическая революция не смогла победить в Европе, где было образованное гражданское общество, отвергнувшее весь этот утопический бред, только неграмотная Россия, Монголия, и Китай блуждали десятилетиями в трех соснах, принося в жертву миллионы своих сограждан.

А сколько заплатили мы за этот социальный эксперимент? Гражданская война — миллионов 15, погибших в боях, умерших от испанки и тифа, сдохнувших от голода в результате ленинской политики военного коммунизма 21-22 годах, более 2 миллионов покинувших Россию. Несколько миллионов беспризорников, чья судьба печальна. Потом очередной голод 31-33 годов, расказачивание, раскулачивание, лагеря, расстрелы — еще миллионов 10. Опять беспризорники. А там и война, 27 миллионов только погибших. Калеки, вдовы, сироты. А 27 ли? Или поболе? Я бы на эту тему поспорил. Не многовато ли заплатили за амбиции косорылых вождей? И ведь погибли и эмигрировали лучшие, граждане России, для которых честь, долг, служение Родине были смыслом жизни. А как оценить нравственную, культурную и физическую деградацию? Достаточно пройти в районе Мира 26… Оставались те, кто доносы только писать горазд на сослуживцев и соседей, да водку жрать.

Пока мозг таким образом геополитически рассуждал, ноги в очередной раз сами привели меня к пивной, где традиционно глохли все мои гражданские порывы. Сибирская Корона, обещая прохладу на веранде и мясо на гриле, действовала успокаивающе на политически озабоченные мозги.

— Эх, пропала Расея, — стучало в висках.
— Шу-шу-шу, выпей пива скорея, — шептала листва.

И я сел обедать в тени, выпив по случаю аццкой жары 3 бутылки Стеллы Артуа, и с плохо скрываемой завистью глядя, как двое мужичков за соседним столиком смачно раскатывали литрушечку под шашлычки. Раньше-то в довоенное время я и сам мог легко литр выкушать, но, как говорится, — был романтизм, была закуска. Оставив милой официантке на чай, неторопливо пошагал по набережной Тухачевского и, подняв голову, на дереве я вдруг увидел Белочку.

Белочка внимательно смотрела на меня своими черными бусинками
— Ну как дела, Ваня, не бухаешь?
— Не-не-не, я же уже вот как год, как это самое я…
— Знаю-знаю. Ни капли в рот ни …

Белочка понюхала воздух и ласково спросила:
— Ваня, а не звиздишь? Чего от тебя пивом несет за версту?
— Я же это, нулевку взял, вкус-то хоть немного вспомнить.
— Ну, ты смотри, а то ведь я опять приду, отечественная психиатрия тебя уже заждалась.

Хохотнув и махнув пушистым хвостом, Белочка скрылась, а я от греха подальше, подгоняемый воспоминаниями об отечественной психиатрии, с набережной рванул на улицу Ленина. Улица, конечно же, украшена памятником ленину, истребившему миллионы русских, и с особым упоением уничтожавшим то, что связывало и московского мещанина, и донского казака, и уральского старовера, и переселенца из Витебской губернии во Владивостоке — веру…

Я мечтаю вернуться с войны, на которой родился и рос
На руинах нищей страны под дождями из слез.
Но не предан земле тиран, объявивший войну стране,
И не видно конца и края этой войне.

Я пророчить не берусь, но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков в страну не дураков, а гениев.
И, поверженный в бою, я воскресну и спою
На первом дне рождения страны, вернувшейся с войны.

Да, печальна судьба Игоря Талькова. Еще печальнее судьба страны, где до сих пор стоят такие памятники…

Естественно, центральная улица Омска к Ленину не имеет никакого отношения, а была построена до эпохи исторического материализма, а как она называлась раньше, я, честно говоря, забыл, желающие могут посмотреть в инете. Рассматривая сей архитектурный ансамбль, шо можно сказать, дорогие товарищи, — умели строить на века при проклятом царизме.

С чувством, с толком, с расстановкой. Притом ширина улицы, спроектированной 130 лет назад, такая, что хватает места и для 4 полос дороги и для тротуаров. У нас, как на смех, в новых микрорайонах дороги уже. Ну, тогда строили граждане России, а сейчас граждане Израиля. И так сойдет!

Мне вспомнился забытый Богом уральский городок Ирбит, куда меня как-то занесло, где до революции шумела Ирбитская ярмарка, а сейчас там шумят возле пивных. Время в Ирбите с тех пор остановилось. Там вообще всё консервируется в этой псевдомотоциклетной столице. Урал вон как скопировали с БМВ образца 1938 года, так до 21-го века выпускали. Американцы обалдели, когда у них эти уралы стали продавать, они думали, специально такое ретро выпустили для богатых байкеров, а у нас на этом в деревнях ездили.

Дома в Ирбите построены так, что и спустя 150 лет в них люди живут. А какая планировка улиц, все делалось по уму, на совесть. Израильских паспортов у них не имелось, и вилл в Италии тоже, как у нонешних пропагандонов, а патриотизм выражался работой на благо России, строили не столько для себя, сколько для детей и внуков.

Урал вообще удивительно интересный край. У меня ̶с̶о̶б̶у̶т̶ы̶л̶ь̶н̶и̶к̶ товарищ несколько лет назад купил квартиру в Екатеринбурге, ну и, взяв отпуск, поехал проконтролировать ремонт, решил он там освежить обстановку. Что интересно — выехал утром из дома женатым, а после обеда приехал в Ебург уже холостым. Такой вот парадокс гражданского состояния. Да. Ну и пригласил меня, ведь если ты собрался что, то скромность в дружбе — не в чести и ты друзей оповести. И пару баб, парубаб, парубаб… Не скатываясь в жанр эротического рассказа, просто скажу, что погода и настроение были отличные, и мы, прыгнув в машину, катались по Уралу, тормозя, где понравится и прибухивая. Были и в Ирбите, Верхотурье, Невьянске, Сысерти, Алапаевске, Ревде. Конечно, видя уральские заводы, и тут же кирпичную демидовскую кладку или дома на центральных улицах, срубленные из толстенных бревен и почерневшие от времени, которые еще царя-батюшку помнят, думаешь — да-а, в семнадцатом-то году куда-то не туда мы пошли. Танками и ракетами бряцали, а народ жил как в 19-м веке, и все рассыпалось без единого выстрела, и ядрён батоны не спасли. Ну примерно как…

На Урале сохранилась особая атмосфера, где всё напоминает о демидовских временах, здесь и Романовы нашли свой конец, но про это как-нить в другой раз.

Вернемся ж в Омск. Здесь речь даже не про метро и не про аэропорт, которые так и не построили при дураке лёньке, но десятки миллиардов рассовали по карманам. Здесь и омская хоккейная арена, которую, скрипя зубами, построил с такой любовью один гражданин израя, получивший в свое время сибирские недра задарма, что она начала разваливаться сразу после постройки, а через 11 лет ее закрыли и снесли, и казарма омской учебки, через полтора года после ремонта похоронившая 24 молодых пацана и десятки искалечивших. Это не ветхость конструкций и гниль перекрытий, это гниль совершенно другая…

А гимном надо было делать вот эту песню.

Что они не делают — не идут дела,
Видно в понедельник их мама родила.
Видно в понедельник их мама родила,
Что они не делают — не идут дела.

Как назло, на острове нет календаря,
Ребятня и взрослые пропадают зря.
Ребятня и взрослые пропадают зря,
На проклятом острове нет календаря.

По такому случаю с ночи до зари
Плачут невезучие люди дикари.
И рыдают бедные и клянут беду,
В день какой неведомо в никаком году!

Бросается в глаза, в Омске уже довольно много пруля, не так, конечно, как в Приморье, но идешь по улице и иногда одна за одной едут. Притом машины недорогие, видно, что город небогатый. Хотя у нас какой город хорошо живет, покажите мне, кроме нерезиновой. Омск является своего рода форпостом пруля в Сибири, где оплот автовазовского мракобесия, минпромторг, встречает яростное сопротивление.

Неспешно фланируя, я очутился у Музея имени Врубеля, где была художественная выставка. Ну чё бы не окультуриться, схожу, думаю, приобщусь к прекрасному, в вечер-то ехать уже не охота, продляю квартиру до завтра.

А вы знаете, Омск мне понравился. Да, не все гладко, не все хорошо, но есть что посмотреть, и на пару дней можно остановиться. И главное — сохранился исторический центр без вот этой совершенной варварской точечной застройки. В Екатеринбурге, к примеру, так похабно застроили разными там небоскребами, что историческое очарование города просто теряется. А ведь есть в нем то, что дорого каждому русичу — Ымперскость! В Омске исторический центр в этом плане больше радует. Канешна, не только там музей Колчака, можно и в театр сходить с дамой, и в ресторан, и вообще разнообразить культурный досуг, надо только даму найти. Я-то ждал худшего, у меня была подружка с Омска, которая оттуда уехала в 2010 году, и её рассказы о нищенских зарплатах и о вонючих кучах гниющего мусора во дворах настраивали меня на пессимистичный лад, уж если с вывозом мусора омские долбоклюи не могли решить проблему годами, то чего ожидать. А вы говорите — метро…

Подъем в 6 утра, выезд в 6:30, навигатор строит маршрут кругами, чтобы запутать диверсантов, видимо, начинаю прокладывать маршрут сам, а то он упорно ведет на мой любимый мост в обратную сторону. Выезжаю из Омска, отмечая про себя какую-то неспешность водителей на дорогах, вроде утро рабочего дня, а едут 50 км/ч, впереди Новосибирск, куда надо заехать к друзьям завезти посылку. Дорога, жара, косцы травы на обочинах, фуры, фуры, фуры, камер дохренища, несутся байкеры и перегоны с заклеенными мордами. На заправке вижу форд кугу с правым рулем.

— Оррригинальный вы человек!

Иногда встречаются вот такие строения колхозного постапокалипсиса.

Скромно пожрав в Барабинске в средней паршивости кафешке «На посту» на 1120 рублей — взял салатик, солянку, пюре с жареной семгой и чай, семга потянула почти на 700 руб. (Андрюша Сотников тут, наверно, подавился слюной), мда, а что делать, моск надо питать, постижение геополитических проблем требует огромных затрат энергии, я еду дальше.

В Новосибе заехал к друзьям, попили кофейку, прыгаю в Нивандрий — а время самое козье, 17:30. Навигатор ведет через Димитровский мост, а там… А там, конечно же, ремонт! Ну а как иначе, капитальный ремонт мостов должен проводиться каждое лето в течение 4-5 месяцев минимум. Ползу в пробке, проехал мост, дальше ремонт путепровода, ёпта, тут же две девицы на вице (очень удачная рифма!) поднырнули под самосвальный автопоезд, нежно прижавшись к нему справа, только подумаешь — ну вроде проехал, и тут снова ремонт очередного моста через реку. Дебилы мля… Стоишь-стоишь, стоишь-стоишь, уже полторашку минералки выпил по жаре, уже в туалет охота, а я еще с города не выехал. Навигатор показывает объезд, поехал какими-то огородами, потом грейдером, вроде часть пробки объехал.

Совершенно охренев, въехал в Бердск, там еще один мост, ну, слава богу, этот хоть без ремонта, движение уже посвободнее. И только увидев знак конец Бердска, выдохнул и бросился в кусты отлить. Хотел на обратном пути заехать в Новосиб, погулять по городу пару дней, но думаю, ну вас нах с такими пробками, два часа от дома друзей до выезда из Бердска. До Барнаула осталось 150 км, забронировал квартиру за 2800.

Нивандрий резво бежит, чуя скорый отдых, а на дороге пошли алтайские номера. На светофоре объезжаю по обочине шаланду, которая задрала телепаться передо мной, её хрен обгонишь в таком потоке, и еще 3 машины заодно, и стартую первым. На следующем светофоре эти гордые сыны Алтайского края, которых я объехал по обочине, дружно стартуют на красный и начинают объезжать меня слева по полосе для поворота налево. Клоуны ёпта. Опять на дорогах много пруля, появились заправки Роснефти, невиданные мной доселе, и вот уже весь в зелени на берегу Оби раскинулся Барнаул, столица Алтайского края. Алтайский край и Горный Алтай это разные субъекты, если вдруг кто не в курсе. Ночую в Барнауле, душновато без кондишена, — в 8 утра утренний чай с видом на Барнаул с 9-го этажа. Барнаул прекрасен с такой высоты, ну, если не вглядываться, зеленый город это такая редкость в нашей стране, и я готовлюсь двигаться в Бийск.

Под окнами институт МВД, ходят деффачки в пилотках.

Ох уж мне эти юные пилотки! Ух! Ах!! ООООО!!!

Но вот какого хрена перед институтом МВД на постаменте Як-28? Загадка… Оказывается, раньше это был ВВАУЛ.

Курс на Бийск, опять жара за тридцатку, Нивандрий тяжело дышит на обгонах, вокруг обалденные виды алтайской природы, запах разнотравья, еду с открытыми окошками, и еще более обалденные виды алтайских аборигенов.

У дороги с машин торгуют лисичками, мне так захотелось жареной картошки с грибами. Останавливаюсь у одной машины с ведрами — древняя тойота марино, выходит девица в шортах лет этак 30 с уже изрядно испитым бордовым фейсом и сигаретой в руке, сигарета идеально ложится на место отсутствующего зуба.

— Вот это ведерко 800, маленькое 400, хорошие лисички, берите.
— Давайте маленькое за 400,— она высыпает ведерко в пакет и завязывает.

Потом в Бийске я половину выкину, снизу в ведре лежали поломанные, уже начавшие портиться грибы, то ли перекупила у кого-то и наложила сверху хороших, то ли свои непроданные так миксует.

Еду дальше, очередной древний пруль с грибами и ягодами на капоте.

— Землянику продали уже, возьмите чернику, 300 рублей стакан, — говорит алтайская особь мужеска пола неопределенного возраста без 4 зубов, показывая на чернику в любимой таре. Сколько ему лет, интересно — может 30, а может старше или даже моложе?

— Что у вас стакан черники по цене кило абрикос?
— Гы-ы, берите, хорошая ягода, лесная, очень полезная, в магазине такой не купишь, — ухмыляясь щербатым ртом, бойко агитирует алтайский гуманоид, уже, видимо, предвкушая так хорошо освежающий в жару стакан бояры.

Пробую чернику, действительно, вкусная, отдаю 300 рублей. В беседу вступает дама с жидкими волосами, курившая в сторонке:
— Лисички берите, очень пользительны, они даже при онкологии помогают.

А ей сколько лет? Я никак не могу определить примерный возраст этих персонажей — ей 40 или, может, 60? Это, видимо, от ежедневного приема бормотухи такая неуловимость во внешности. Она ему мама, собутыльница, гёл-френд или все вместе?

— У меня нет онкологии, — отвечаю я, жуя чернику.
— А вы для профилактики кушайте, — дама хихикает, растягивая рот в улыбке.

Половины зубов у нее нет, а остальные — черные пеньки, которых, видимо, ей вполне хватает, чтобы закусывать сивуху лисичками. Долго же она еще проживет на такой диете. У меня от вида ее гунявого рта мгновенно пропадает аппетит. Мля, еще туберкулезная поди какая-нить, вот и бери у них ягоды, и я прыгаю в машину, чтобы покинуть этих существ, отрицающих и существование стоматологии и саму суть человеческой природы. А гуманоиды, распродав все, потом трое суток келдырят до уссачки, тщетно пытаясь установить связь с Марсом, — Марс, Марс, ответьте, Старая Чемровка вызывает! — и, похмелившись остатками и ползая на карячках, собирают грибы и ягоды для очередного выхода в астрал, сезон-то долгий.

Загуляла нищета — затряслись лохмотья!

Кто-то канешна скажет, а к чему такие мрачные краски у этого певца сумерек… Можно же только про красивые поля, про птичек, про добрую собачку Жужу на заправке, которую я угостил промаркированной отечественной колбасой и она померла в страшных судорогах. Да потому, что вот это и есть реальная жизнь и реальные люди, которых я вижу, мотаясь от Самары до Владивостока, а не те кисельные реки с молочными берегами, какие видятся из центра нерезиновой. Отъедь от любого миллионника, где люди ещё живут и работают, на 40-50 км, и увидишь порой такое, что, если бы рассказать покойному Леше Балабанову, то он бы ответил: «Ну не, уж такую чернуху я снимать не буду».

Нивандрий влетает в захудалый Бийск, навигатор сообщает, что маршрут закончен, до заселения два часа, пойду тогда прошвырнусь по музеям. Сходив в музей Чуйского тракта и краеведческий на Ленина, поглазев на экспозицию, что я могу сказать — объедините музеи, будет интереснее, да аудиогид сделайте. Про Чуйский тракт можно и поболее и поинтереснее рассказать.

Бийск — это какая-то столица марков, за 10 минут встретил 3 марка разных поколений и разной степени ухоженности. На часах 13:50, подъезжаю к дому заселяться. Обычная советская пятиэтажка, в Бийске вообще ни хрена, по-моему, не построили за 25 лет вставания с колен. Я тут был проездом 10 лет назад, все такой же богом забытый городишко, где маются 200 тыщ электората. На скамейке у дома напротив прилег мужик на лавочке, у лавки чекушка и банка с пивом, а у моего подъезда молодой парень с дамой сидят на лавочке с пивом — рабочий день в разгаре.

Жизнь здесь оживает только с выборами, когда городские власти объявляют розыгрыш сковороды и пароварки для всех выполнивших конституционный долг, остальное время электорат пребывает в анабиозе.

В подъезде читаю суровое объявление, выдержанное в сталинской стилистике, о недопустимости метания пакетов с мусором непосредственно из окон — да, скрепный мир он такой.

Поэтому куда он приходит, там отстреливаются до последнего. Кидаю сумку в квартиру, с наслаждением стою под прохладным душем, уже устав от этой жары, и еду в Сростки на родину Васи Шукшина, мы с ним теперь ровесники. По дороге указатель на аэропорт — но аэропорт давно брошен и разграблен.

Поднявшись на гору Пикет, постояв у памятника и пройдя чуть дальше, сажусь на траве у обрыва, кайфуя от открывшегося вида — удивительной красоты земля, которая почему-то населена не пойми кем.

Сейчас в Сростках проживает 2700 человек, примерно столько же проживало в 1913 году. После революции, конечно, народу-то поубавится…

А при Хрущёве село укрупняли и в Сростки переселяли людей с окрестных деревень. И вот что имеем… Что тут скажешь — уморили русскую деревню при советах, потом уже добили при … А так это, наверно, единственное село на Алтае, которое хотя бы не вымирает. Спускаюсь с горы, иду в школу-музей, у школы памятник — он стоит как живой, каким видишь его в фильмах.

Беру аудиогид и слушаю не самую длинную историю его творчества, рассчитанную скорее на современную молодежь, чтоб не утомилась, покупаю на память за 250 рублей кружку с его портретом и топаю в дом, где он провел детские годы. Гляжу по сторонам — а со времен Шукшина как будто ничё и не изменилось. Нормальная такая супердержава, заборы вот только поправить и ок.

Асфальт тока положили, все-таки и губернатор приезжал. В доме снова оплачиваю билет — а может, проще единый билет сделать? — и смотрю на быт русской деревни 50-х годов. На сундуке тем временем спит местная звезда, младший менеджер по работе с грызунами — кошка Маруся.

Почесал ее за ухом — ноль эмоций, почесал живот — даже глаз не открыла, подергал за хвост — и ухом не повела. Мне бы моя кошка уже руку отгрызла за такое. Не знал, а то бы купил ей корма. Сытый кот — добро в доме.

Типичная русская изба — сени, печь, 2 комнаты, деревянное корыто, деревянные саночки, доска для стирки, кадушечки — а быт ведь не поменялся со времен царя-батюшки, точнее стал еще хуже, работали-то в колхозах задарма. Жили они в одной комнате, в другой жила другая семья. Тут же в одной комнате с детьми и детей делали. Больше всего поразила баня по-черному — крохотная низенькая избушка без трубы, я думал, такие в 19 веке при крепостном праве были. Топили, потом отмывали баню от копоти и мылись сами — в голове не укладывается, уже Юра в космос полетел, а тут баня по-черному.

Убожество и беспросветность советской действительности сейчас замалчивается, все как-то про победу да про космос. Я же историю своей страны знаю не по книжонкам всяких деятелей, типа хохла медынского.

— Бабуль, а сколько вам в колхозе платили? — баба Маша вспоминает молодость, как перед войной пахала в колхозе в свои 16-17 лет…
— А ниче не платили! — я прямо вижу ее перед собой, её морщины и натруженные руки.

Удивительно, как по прошествии многих лет вдруг память воскрешает родных, кого уже давно нет, и чем ты старше, тем чаще…

— Как ничё не платили? — я, школьник, любивший историю и всегда получавший пятерки, знал, что такой труд бывает только в рабовладельческих государствах.

— А так! Уж если урожай очень хороший, то зерно давали. А нет — так ниче и не давали! Положено трудодни отработать — выходишь и пашешь с утра до вечера, а бригадир в тетрадке в конце дня палочки рисует!

Сколько же там надо отработать было — 90 трудодней, что ли, или больше, запамятовал я уже. И паспорта предусмотрительно отбирали, чтобы сознательный советский народ не разбежался с колхозов, а кто убегал — ловили и сажали. Подписанный Александром Вторым в 1861 году Манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» не соответствовал сталинской конституции 1936 года.

— А что же вы ели?!
— А чё хочешь! Вот что на огороде у себя вырастишь, то и ешь! Придешь вечером с колхозного поля и на свой огород! — баба Маша и смеется и сердится одновременно. — А зерно с полей таскали потихоньку, шили под юбками карманы и ссыпали туда. Перемелешь потом дома и ночью хлеб испечешь!

— А почему ночью-то?!
— Ха, а как же! — баба Маша уперлась руками в бока. Боевая она была, наверно, в молодости. — Активисты ходили по улицам вечерами, если где хлебом пахнет — значит зерно воруют! И сажали! И на полях ловили. У нас-то хоть бригадир совестливый был, делал вид, что не замечает, а в других деревнях сажали!

Это был знаменитый сталинский указ от 07.08.1932 г. — об охране социалистической собственности.

— Указ семь-восемь мне шьешь, начальник? — говорил Жеглову Ручечник.

Введенный в разгар чудовищного голода указ о трех колосках работал на полную, срока давали за пару горстей зерна, унесенные с тока ради голодных детей, и тянулись на восток эшелоны с сотнями тысяч колхозников-уголовников, на стройки коммунизма.

Страна фантастических, я даже не знаю, какое слово подобрать. Так уничтожать русскую деревню, самых трудолюбивых и хозяйственных крестьян. Морили голодом, гноили в лагерях. Мразь и горлопаны лезли в актив, ну, глотку драть и заливать всегда приятнее, чем вкалывать. Их внучата пошли еще дальше, в депутаты.

Революция, террор, голод, коллективизация, раскулачивание, террор, снова голод, террор, война, голод после войны, террор… Краткий курс истории ВКП(б).

И уже при Хрущеве за хлебушком в Канаду и США, и так до развала СССР, деревня под руководством кривошеих вождей была уничтожена, всех, кто мог и хотел работать, уморили голодом или пересажали, остальные спивались от безнадеги и воровали, чтоб как-то прожить. Тащи с колхоза каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость!

Иду в третий дом, который Вася подарил матери в 1963 году с одного из первых больших гонораров за роман «Любавины». Улицы пустые, народу не видно. По этим улицам в 1933 году чекисты уводили Макара Шукшина. Успел ли поцеловать трёхлетнего Васю и годовалую дочку… Или не успел… О чем он думал по дороге в барнаульскую тюрьму, 21-летний парень, оставляя навсегда двоих детей и жену. А подонки-чекисты уже состряпали дело о вредительстве — 88 человек в Сростках арестуют, каждого двадцатого. Не так, мол, пахали, не так косили. Ну что такое вредительство, 10 лет всего, и чекисты сляпали новое дело — о вооруженном свержении советской власти, будь она проклята, статья 58-10.

Подняли Макара в последний раз весенней ночью, прошел он коридорчиком и кончил стенкой затемно. Из 88 арестованных сельчан в 1933 году расстреляют половину, остальным зачитают приговор — 10 лет, до встречи!

В 1937 чекисты уже сами будут визжать на допросах, когда к ним применят меры физического воздействия еще более молодые, идейные и талантливые сотрудники госбезопасности. А Макара и всех сросткинцев в 1956 году реабилитируют. Только что с того… История повторяется…

А кругом горят факелы
Это сбор всех погибших частей
И люди, стрелявшие в наших отцов,
Строят планы на наших детей.
Нас рожали под звуки маршей
Нас пугали тюрьмой,
Но хватит ползать на брюхе —
Мы уже возвратились домой.

И своей матери, не видевшей белого света, работавшей дотемна, чтобы поднять детей — Вася подарил ну просто шикарный трехкомнатный дом по меркам тех нищих времён.

Смотрю по сторонам на захудалые домишки, по дороге мне встречаются два бухарика, поддерживающие друг друга, уже кривые донельзя, ну это нормально для деревни в рабочий день.

Я тем временем дохожу до дома по той же улице, по какой ходил он, и взяв «экскурсию» за 1200 руб., слушаю рассказ про его баб.

— Как живёте? — спрашиваю женщину, после того как она ознакомила меня с сексуальной жизнью Василия Макарыча. Хотя и так уже ясно, по тому, что я увидел.
— Живём… Мужчины у нас в основном на вахте, с сельским хозяйством у нас не очень, а женщины вон торгуют на рынке у дороги, — улыбается она.

Я сразу вспомнил двух вахтовиков на улице, которые уже чуть ли не падали.

— Ага, я видел. У вас вообще со времен Василь Макарыча как будто ничё не поменялось.
— Пьют, конечно, много, с утра уже кучкуются у магазина, их работать и не заставишь. И наркоманы есть. Все знают, а милиция ничего не делает.
— А чё вы тут, дровами топите?— я вспомнил поленицы дров.
— Так газ не всем по карману, 200 тыщ надо за него отдать.

Ну да. Пишу, а по телевизору футбол, Зенит — Сочи 3-0. Питерские мастера ногомяча из Аргентины с годовым бюджетом в 20 миллиардов. Сто тыщ домов можно было бесплатно подключить, прожили бы в Газпроме годик без футбола. Весь Алтайский край и на Горный Алтай еще бы осталось. Но другие приоритеты. Россия должна занять достойное место на геополитической карте мира! Лишь бы дров хватило…

— А дома новые строятся, — спохватывается она, — и люди на пенсию к нам с северов переезжают. У нас хорошее село!

Да я и не сомневался. Три новых дома я видел…

Вообще, творчество Василия Макарыча оно, наверно, больше не для современных читателей, а для патопсихологов. Вася даже не понимал, насколько болен советский социум, будучи частью его. Главные герои как на подбор — либо наивные деревенские чудики, не способные к адаптации в безжалостном советском обществе, либо озлобленные, пьющие, придавленные убожеством своим и своей жизни, ненавидящие вся и всех колхозники, живущие не в ладу с собой и со своими дурными бабами. Таким был и Вася — жестоким, пьющим, дурным, жившим с разными бабами и пьяным гонявшимся за ними с топором. И тем не менее талантливым.

Советскую деревню я застал еще школьником, гостя летом у бабушки в Куйбышевской области и приезжая в деревню к маминой сестре. Бухали там страшно, дядька тоже пил, работал киномехаником, кино крутил по колхозам, но он хоть руку на тетку не подымал. Трезвел только тогда, когда надо было ехать воровать комбикорм в колхозе, всегда держали скотину, на одну зарплату детей не поднять, тем более свою он, наверное, всю пропивал. Тетка ходила и за скотиной, и за дядькой, и работала учительницей в школе. Отпуск на море это было что-то немыслимое, она там ни разу и не была вроде. Вставала затемно, кормила скотину, потом в школу, потом снова скотина, тетрадки, дядька-скотина, и так каждый день всю свою жизнь. Это не тридцатые годы, это горбачевские времена. А мы с бабушкой шли в гости к её подруге, бабе Насте, гоняли у неё чаи, да с пирогами. Её жизнь — типичная история русской бабы. Молодая ладная голосистая девка, хорошо певшая, ездившая с самодеятельностью по окрестным районам, вышла замуж, родила троих детей, муж вроде нормальный мужик, как все говорили, ну пока трезвый… Как напивался — гонял её с топором, где она только не пряталась. Так и жила, в страхе за себя и детей, пока муж в 40 лет, в очередной раз запив, к немалому облегчению и своему и окружающих, не повесился в сарае. Только похоронив его, вздохнула Настя, будто гора спала с плеч, и дожила спокойно до глубокой старости. И сколько таких придурков было в советской деревне — пили, дрались, вешались — пополняя кладбища да зоны. Поэтому читая Шукшина, понимаешь, что реальность была еще хлеще. Вторил ему и Владимир Семенович,-

Ох, устать я устал, — а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого, — только тень промелькнула в сенях
Да стервятник спустился и сузил круги.

В дом заходишь, как
Все равно в кабак,
А народишко:
Каждый третий — враг.
Своротят скулу,
Гость непрошеный!
Образа в углу
Перекошены.

И затеялся смутный, чудной разговор,
Кто-то песню стонал и гитару терзал,
А припадошный малый — придурок и вор —
Мне тайком из-под скатерти нож показал.

«Кто ответит мне, что за дом такой?
Почему во тьме, как барак чумной?
Свет лампад погас, воздух вылился,
Али жить у вас разучилися?»

Двери настежь у вас, а душа взаперти,
Кто хозяином здесь? Напоил бы вином…
А в ответ мне «Видать, был ты долго в пути
И людей позабыл, мы всегда так живем.

Траву кушаем —
Век на щавеле,
Скисли душами,
Опрыщавели.
И еще вином
Много тешились —
Разоряли дом,
Дрались, вешались»

«Я коней заморил, от волков ускакал,
Укажите мне край, где светло от лампад
Укажите мне место, какое искал
Где поют, а не стонут, где пол не покат».

«О таких домах
Не слыхали мы,
Долго жить впотьмах
Привыкали мы.
Испокону мы —
В зле да шепоте,
Под иконами
В черной копоти».

И из смрада, где косо висят образа,
Я башку очертя гнал, забросивши кнут,
Куда кони несли да глядели глаза,
И где люди живут, и — как люди живут…

Я в Екатеринбурге ходил на спектакль по Васиным рассказам. Играл Антон Зольников, постановка Хомо Чудикус. Моноспектакль в Театре драмы. Не люблю моноспектакли, очень сложно одному актеру перевоплощаться по ходу пьесы и играть разных персонажей. Ну тут остался в восторге. Если любите шукшинскую прозу и будете в Ебурге — сходите на Антона Зольникова обязательно.

Возвращаюсь обратно в Бийск, потолкавшись немного на рынке в Сростках — как всегда, торгуют всякой всячиной, от меда и безделушек до беляшей с котятушками под вывеской «Сросткинские пироги». Ну, ниче там интересного нет, и я поехал.

Проезжаю очередную деревню и что я вижу — гордо реет флаг России. Я сначала думал — сельсовет, потом смотрю — вроде частный дом. Я вышел, у меня прям слезы навернулись в пароксизме патриотизма. Сфоткал, правда ветер стих, и флаг просто повис.

Хотел спеть гимн, но что-то слова перемешались от неожиданности — и сталинский вариант, и школьный советский вариант с современным. Крутится в голове знаете ли этакий сумбур,

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Сталин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Путин — на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил!

Хотя вроде в современном гимне про свободу ниче такого не сказано. Иногда прям хочется спеть, а в голове мешанина вот эта. Надо уже как-то собраться да выучить. Тут же был облаян свирепыми соседскими псами, не оценившими мой патриотический порыв.

Возвращаюсь в город, паркуюсь, у подъезда с бухлом и одноразовыми стаканчиками другая парочка уже лет под сорок — такая вот милая тяга в Бийске к посиделкам на лавочке. Нормально одетые, но с характерной озлобленностью на лицах, такие шукшинские персонажи, знаете ли. Недовольство своей жизнью у скрепного человека всегда выплескивается в виде ненависти к другим, благо водочка, которую пьёт уже четвертое поколение в стране, замечательно способствует физическому, душевному и умственному распаду на генетическом уровне и полной неспособности и нежеланию что-то изменить в своей жизни. И я пошел в подъезд, напевая:

Там, где я родился, основной цвет был серый
Солнце было не отличить от луны
Куда бы я ни шел, я всегда шел на север —
Потому что там нет и не было придумано [ИХ1] другой стороны.

Там, где я родился, каждый знал Колю,
Коля был нам лучший товарищ и друг,
Коля научил пить вино, вино заменило мне волю…

Отец рассказывал, что дед Иван, которого я не помню, мне было 3 года, как его не стало, не пил водки. Летом ставил бражку и выпивал всегда одну кружку перед сном — с устатку.

— Литровую, — добавляла мать.

Ну, не до водки было, семерых детей поднять — не хухры мухры. Родился дед Иван в Пермской губернии задолго до большевистской эпохи, и на всю жисть сохранил тот уклад и привычку к ежедневной изнуряющей работе. Пьянь, конечно, была в деревне, не без этого, но люди работали на себя и пахали как проклятые — вставали на рассвете и ложились затемно. Доносы писать было некогда, некому и незачем, указов семь-восемь тоже не требовалось, у себя не украдешь. Бизнес-уклад регулировало само деревенское опчество, его наиболее хозяйственные и зажиточные представители. Когда и сколько рыбы ловить, когда ягоду в лесу собирать, покосы, порубки в лесу — за всем следили сами, к природе относясь очень бережно. Это щас поедешь в лес— там вырубки, тут кучи строительного мусора в лесу вывалены какими-то дебилами, в реке не пойми чё плывет, а на рыбалку едут с электроудочкой — всем всё похрену. Живем в самой большой стране, а как её загадили…

У меня тем временем отдых, жареная картошка с грибами, чай и книжка перед сном. Нет, не Шукшин, его читать как раз не хочется, его персонажи и так лезут со всех сторон. Всю ночь громыхала гроза и лил жуткий ливень, ну наконец-то похолодало.

А чтобы сказал Вася, увидев из 1974 года, как живут в Сростках 50 лет спустя? Выматерился бы, плюнул, взял Федосееву-Шукшину да и уехал в Париж. Хотя не, Федосеева-Шукшина по парижским меркам негабарит, француженку бы себе нашел. Ну Катрин Денёв, например. Оч хорошая баба. И габариты те. Маша Шукшина, кстати, на неё похожа. Только у Денёв лицо добрее. Как минимум.

Наутро +16, мелкий дожжик, надеваю ветровку, кидаю сумку в машину и еду в музей — Алтайскую духовную миссию. Перед духовной миссией разливуха, в 10 утра в субботу уже несколько человек тусуется, один с бланшем под глазом. Захожу и, доплатив немного, присоединяюсь к групповой экскурсии, приехавшей на автобусе, ходим по архиерейскому дому, слушаю девушку-гида. Ко мне в толпе как бы невзначай прижимается симпатичная черноглазая дама лет сорока из группы. Что ей архиерей — мужика бы! Жаль, что они уезжают сразу…

Ну, что можно сказать, глядя на обстановку — архиерей, как я посмотрю, жил в пошлой роскоши.

Хотя до роскоши нынешних ему, конечно, далеко. Роскоши и праздности. Интересно рассказывала девушка, не рассказала только о мученической кончине бийских иерархов. Своей смертью умрет только архиепископ Бийский Иннокентий (Соколов), посидев, как и положено, в тюрьме, остальные, в том числе 80-летний епископ Никита (Прибытков), будут расстреляны — Герман (Коккель), Тарасий (Ливанов), Иаков (Маскаев), Григорий (Козырев). Сотни тысяч священников будут уничтожены с семьями, оставшиеся в живых будут до 91 года провозглашать здравницы людоедской власти да стучать чекистам на прихожан. Выезжаю из унылого серого Бийска, курс на Горно-Алтайск, пасмурно и грустно, играет Розенбаум.

Уже прошло лет тридцать после детства,
Уже душою всё трудней раздеться,
Уже всё чаще хочется гулять
Не за столом, а старым тихим парком,
В котором в сентябре уже не жарко,
Где молодости листья не сулят.

Прекрасный альбом — «Мои дворы». И его песни, слыша с детства, я только к сорока начал ощущать своей кожей. Это лучшее из его творчества, а то потом писал какую-то ерундень. Все-таки художник должен быть нищим. Ближе к Майме движение замедляется, в Майме уже пробка, и я наконец ухожу на Горно-Алтайск. Выглядывает солнце, и мы с нивандрием сначала подымаемся на смотровую площадку. Красота. Сегодня ночую здесь, а завтра… Неисповедимы пути твои, Господи …