Продолжительное и созерцательное путешествие по Хорватии на Nissan Cefiro. Часть 3

• Часть 1
• Часть 2

Глава 15. Пелешац и Превлака.

Основная проблема со временем в путешествии в том, что оно не прибавляется, а очень даже убывает. Дней от нашего пребывания на юге Хорватии оставалось всё меньше, а у нас было ещё такое количество планов, что нужно было срочно начинать что-то делать, чтобы всё успеть. И мы начали — сели и поехали на полуостров Пелешац.

Ударение у полуострова Пелешац в хорватском языке приходится на второй слог, но я никогда не слышал, чтобы кто-то из русскоговорящих его так ставил — все делают ударение на последний. Это в целом логично, учитывая, что в хорватских словах, имеющих общие праславянские корни с русскими, ударение чаще всего смещено на один слог назад относительно русского аналога; строго говоря, такое смещение характерно не для всех диалектов хорватского, но... Ой, извините, о чём это я?

А, точно, мы едем на полуостров Пелешац. Полуостров интересен тем, что он соединён с континентом узким перешейком, на котором находятся город Стон и малый город Малый Стон. Дубровницкая республика решила в своё время использовать этот перешеек для создания очередной линии обороны себя от внешнего мира и построила между двумя городами стену. Стеночку такую. Семь километров длиной. С сорока сторожевыми вышками и пятью крепостями. Ну, вот так вот им в Дубровнике захотелось. По стене можно дойти от одного города от другого, во всяком случае, если физическая форма позволяет — перепад высот по пути большой, ветер дует нешуточный, а когда не дует — солнце припекает так, что лучше бы дул.

 

Наша физическая форма не просто позволяла, а, прямо скажем, требовала, и мы пошли из Малого Стона в просто Стон. Путь и правда оказался довольно тяжёлым, но нам его показалось мало, и, посмотрев со стены на Стон, мы развернулись и снова пошли в Малый Стон. Нет, мы не упоротые, просто нас там машина дожидалась. Воссоединившись с машиной мы, наконец, попали в Стон, но уже как цивилизованные граждане — с парковки.

Стон оказался крупным городом. Если в Малом Стоне улиц было две, то в просто Стоне их было, наверное, целых пять, а может быть даже шесть. На одной из этих улиц нашёлся ресторан, в котором делали ризотто с курицей, и жена немедленно заставила нас в нём есть. В Хорватии делают отличное ризотто (здесь оно называется «рижот», и мне кажется, вы догадываетесь, на какой слог падает нелогичное хорватское ударение), но в подавляющем большинстве случаев в меню есть только ризотто с морепродуктами, а мы оба его не любим, а тут такая удача.

 

После ресторана ходить по пяти улицам Стона было вдвойне приятно, но надолго это занятие не затянулось, и мы поехали вглубь полуострова.

 

Полуостров был настолько пустынным, что мы решили заехать в один из небольших прибрежных городков, чтобы посмотреть на жизнь местного рыбацкого посёлка — именно таким, судя по показаниям навигатора, являлся мизерный населённый пункт Трстеник, расположенный в небольшой бухте. К сожалению, впечатление о пустынности полуострова оказалось обманчивым: туристический бум докатился и сюда. Трстеник напоминал самые перенаселённые места острова Чиово — переполненные пляжи, узенькие дорожки, на которых невозможно разъехаться со встречкой и ни одного свободного парковочного места. Мы решили даже не останавливаться в этом стрёмном месте, нашли ближайший разворот и поехали дальше — ко второй намеченной нами на полуострове цели.

Пелешац — один из главных винодельческих регионов Хорватии. Виноград сорта Плавац Мали растёт по всей стране, но только здесь, в совсем небольшом регионе под названием Дингач, условия для его роста идеальны, и из него делают одно из самых известных хорватских вин географического наименования. Вино Дингач мы пили много раз, но, и я не раз писал об этом, одно дело — Дингач из супермаркета, и совсем другое — Дингач из Дингача. А потому, добравшись до места, мы просто свернули по первому явно кустарно изготовленному указателю «Дингач — туда» и, после пары минут петляний по узкой дорожке, оказались во дворе небольшой виллы, расположенной на засаженном виноградом склоне на самом берегу моря.

 

Навстречу нам вышел довольно молодой хозяин виллы и поинтересовался целью нашего визита. Мы сказали, что хотели бы настоящего хардкорного Дингача, и он немедленно повёл нас пробовать вино. Мы пытались отказаться, потому что были за рулём, но он высказался в духе «как я могу продать вам вино, если вы его не попробовали», а также напомнил, что в Хорватии действует довольно либеральная норма содержания алкоголя в крови, так что чуть-чуть выпить на вполне легальных основаниях можно всегда. Крыть было нечем, и мы пошли пробовать.

Винодел завёл нас в подсобное помещение рядом с виллой, где всё было уставлено вином, и, пока он доставал вино, открывал его и разливал по бокалам, он рассказывал свою историю. Он родился здесь, на Пелешаце, и, как и многие, поступил в мореходное училище в Дубровнике. Но пока он учился, успел обзавестить семьёй, и мысль о том, что он будет уходить в море на полгода, перестала казаться ему привлекательной. Поэтому, закончив училище, он забил на карьеру моряка, а вместо этого стал выращивать виноград на этой самой вилле и делать из него вино. И истинно говорю вам — когда я попробовал это вино, оно рассказало мне всю историю его жизни — плотное, креплёное, с ощутимым привкусом дубовой бочки, терпкое вначале, но оставляющее после себя удивительно ровное послевкусие. Человеческое восприятие — сложная штука: когда мы пьём дешёвое вино, налитое в бутылку от дорогого вина, наш мозг вырабатывает больше гормона удовольствия, чем когда мы пьём то же дешёвое вино из обычной бутылки. Именно поэтому Дингач из Дингача не сравнится ни с одним другим Дингачем, который можно купить в хорватских магазинах за пределами Пелешаца. Мы много раз пробовали вино этого сорта, в том числе и более дорогое, но никогда больше я не испытывал таких незабываемых ощущений, как тогда, когда вместе со мной его пил рассказывавший мне свою историю человек, который сделал это вино.

Преисполненные необыкновенных ощущений, мы двинулись назад, увозя с собой частичку Дингача в количестве двух бутылок, чёрт бы побрал эти таможенные лимиты. А на обратном пути, снова проезжая мимо Стона, мы заглянули на соляные пруды. Соль добывается здесь с незапамятных времён и является одной из важных составляющих экономики региона.

 

Иногда надо намечать себе малопонятные цели. Ну, чтобы приключение и не знаешь, что там впереди. Примерно так случилось и в этот раз, когда я предложил взять да и посетить самую южную точку континентальной Хорватии — мыс Оштро. У нас не было никаких определённых представлений о том, что там находится, просто любая крайняя относительно чего-то точка — это само по себе прикольно, а навигатор утверждал, что к самому мысу ведёт автомобильная дорога.

Что ж, навигаторы иногда ошибаются. Нет, автомобильная дорога там, несомненно, была, но за пару километров до мыса на ней стоял шлагбаум, и висело объявление о том, что здесь начинается территория природного парка «Превлака», проезд запрещён, парковка платная. Рядом, до въезда в сам парк, находился общественный пляж, на котором было на удивление мало людей, а на самой парковке размещалась ещё пара машин кроме нашей.

Рядом обнаружилась будка, в которой продавали входные билеты. В стоимость билета, как выяснилось, входила парковка, собственно вход в парк, а также проезд на автомобиле парка до мыса, но не обратно — обратно нам придётся возвращаться пешком. Мы были не совсем готовы к такому повороту событий, и набрали с собой много всего на всякий случай — мы-то не думали, что будем пешком ходить — и теперь всё это нам придётся таскать на себе. Что ж, нам не привыкать.

 

Строгого вида хорватский дядька посадил нас в свой «Пассат», оценивающе хмыкнул, увидев количество всего, что мы прихватили с собой и повёз нас к мысу. Так началось одно из самых неожиданных приключений в Хорватии.

Впрочем, пока мы ехали к мысу, мы ещё не понимали, в какое интересное место мы попали, и, главное, как вовремя мы попали сюда. Пока мы лишь оценивающе смотрели на дорогу и понимали, почему проезд по ней был перекрыт. Дорога была очень узкой, и обрывалась канавой с одной стороны и склоном горы с другой. Два опытных водителя, хорошо знающие свои габариты, без проблем смогут разъехаться на этой дороге, но если хотя бы один из них будет туристом на арендованной машине... А если их будет хотя бы пятеро — это уже повод для пробок.

Строгий хорватский дядька выгрузил нас там, где дорога делала резкий поворот и серпантином уходила вверх — в глубину небольшого полуострова, на котором расположен парк; и только в этот момент мы начали постепенно осознавать, куда мы попали. Превлака оказалась бывшим военным объектом, здесь находился гарнизон Югославской народной армии, здесь хорватские войска вели бои с черногорскими в войне за независимость Хорватии. Всё это в подробностях я узнал только по возвращении домой, а пока перед нами был первый из памятников войны — крепость Оштро. Сама крепость была сооружена ещё во времена Австро-Венгрии, но активно использовалась во время последней войны за независимость и потому немало пострадала. Видны попытки восстановления, но до серьёзных работ дело ещё не дошло — ведь полуостров вошёл обратно в состав Хорватии только в 2002 году, а несколько лет до этого он был спорной территорией, и здесь не было вообще ничего. Со стен крепости, куда можно свободно подняться на свой страх и риск, о чём предупреждают многочисленные таблички, видно соседнюю Черногорию — отсюда до неё можно запросто добраться вплавь.

 

Но ещё более интересные открытия ждали нас в глубине полуострова. Оказывается, на полуострове в течение 50 лет действовала югославская военная база, большая часть строений которой находилась под землёй и была скрыта от посторонних глаз. Когда узнаёшь об этом, всё становится на свои места — узкие дороги, бочки с песком для пожаротушения, специфические дорожные знаки, необычная организация дорожной сети... Полуостров, видимо, совсем недавно стал природным парком, и мы были чуть ли не первыми туристами, попавшими в него, когда он находился в его первозданном виде. Мы заглядывали в заброшенные дома, где некогда размещались солдаты гарнизона, обследовали огромные гаражи для военной техники и вертолётную площадку, заглядывали в подозрительного вида подземные хранилища, в общем, хорошо проводили время. Уже через год-другой ничего этого не останется, когда туристы пронюхают про это место — его очарование исчезнет за пару-тройку месяцев одновременно с появлением здесь общественных пляжей и сопутствующих забегаловок, а заброшенные здания кто-нибудь выкупит и переоборудует под апартаменты; но пока мы были здесь совершенно одни, и необычно сильный дух военного времени ощущался в этом жутковатом месте.

 

Когда мы нашли вход в подземный бункер, внутри которого оставалась мебель, какие-то пустые сейфы и останки разных устройств, явно сломанных ещё до того, как военные его покинули, мы не думали, что обнаружим здесь хоть что-то интересное. Я не любитель искать клады или забытые секретные документы в таких местах; сами по себе они атмосферны, но в вероятность обнаружить там что-то стоящее я верил с трудом. Мы просто осматривались внутри бункера, где не было никакого освещения, и пытались привыкнуть к темноте, как вдруг на периферии зрения возникло движение, и какая-то тень пронеслась мимо нас.

Я до сих пор не могу понять, как жена оказалась снаружи бункера. Человек не может передвигаться с такой скоростью. Возможно, от пережитых ощущений она смогла воспользоваться скрытой способностью к телепортации, я не видел, она стояла позади меня, но факт остаётся фактом — моего лица ещё не успело коснуться дуновение затхлого воздуха, возмущённого промелькнувшей мимо нас тенью, а она уже находилась снаружи, громко и очень настоятельно требовала, чтобы я немедленно покинул опасную зону. Нет, честно говоря, я, конечно, смягчаю выражения и эмоции, но пусть будет просто «покинул опасную зону», потому что всего спектра чувств, присутствовавших в её требованиях, я всё равно не смогу передать.

Конечно, я вышел наружу, дабы показать, что я жив, здоров и не укушен инопланетным мозговым слизнем, но инстинкт охотника не дал мне просто так взять и уйти оттуда. Я заставил жену нацепить на фотоаппарат телеобъектив и пошёл на разведку под непрерывные тревожные вопросы и наставления: «С тобой всё в порядке? Что ты видишь? Это точно не опасно? Посмотри внимательно, если его глаза горят красным или с к клыков капает зелёная жидкость, то разумнее всего будет воздержаться от контакта». А когда глаза наконец привыкли к темноте, я смог уловить едва заметное движение в углу одного из помещений бункера, присмотрелся как следует и увидел мышу.

Мыша была прекрасна, и, более того, она была не одна. Под потолком болталось сразу две мыши, настоящих летучих мыши, которых мы так хотели увидеть в пещере в Медведнице, но на этот раз отступать им было некуда — бункер был весьма ограниченным пространством, а снаружи был яркий солнечный свет, который они переносят значительно хуже, чем незваных гостей вроде меня. Одна мыша, правда, оказалась довольно сообразительной и быстренько свалила в какой-то запертый комод через небольшую щель, и больше я её не видел, зато вторая, на моё счастье, была немного туповата от природы и так и не смогла от меня скрыться. Я фотографировал её, когда она висела под потолком, и она недовольно перебиралась в электрощитовую, я шёл туда и фотографировал её там, после чего она так же недовольно выбиралась из электрощитовой и снова висла под потолком в той же точке. Этих рейсов мы с ней совершили четыре или пять, и под конец я даже убедил жену всё-таки зайти и посмотреть на это маленькое мохнатое чудо.

 

Полные впечатлений, мы отправились в обратный путь. Напомню, мы тащили довольно много всяких вещей, среди которых были и купальные принадлежности; и, когда мы нашли совершенно пустой причал, который тоже явно использовался военными в своих целях, мы решили, что было бы неправильно не воспользоваться случаем. Абсолютно пустой берег, неимоверно чистое море, бывшая военная база с летучими мышами и с видом на Черногорию — именно это, наверное, и является в моём представлении настоящей романтикой.

 

Мы вернулись к парковке ужасно уставшими, но довольными, как слоны, и сели в примыкающем к кассе кафе на два стола. За соседним столом сидел весь обслуживающий персонал парка, состоявший из кассирши и того самого сердитого дядьки, который при ближайшем рассмотрении оказался весельчаком и приколистом.

— А мы в бункере летучих мышей видели! — сказал я, чтобы поддержать беседу.
— Мальчиков или девочек? — без тени улыбки спросил он.
— Я не разглядел, было темно, — ответил я, отсмеявшись.

Мы ещё некоторое время сидели в этом импровизированном кафе, пили колу и смеялись над его шутками, но солнце неумолимо двигалось к горизонту, парк закрывался на ночь, а для нас пришло время возвращаться.

Да, время — ужасная вещь, особенно в путешествиях, и дурацкая пословица «время — деньги» нисколько не отражает всего трагизма самого явления времени; если у меня есть лишние деньги, я могу положить их в карман и потратить позже на что-нибудь нужное, но если у меня есть свободное время, мне приходится тупить в интернетике — я не могу отложить его на завтра, накопить лишнюю недельку или месяцок и использовать его во время такого вот приключения на полуострове Превлака. Если бы я мог накапливать всё лишнее время, которое у меня есть, и расходовать его по своему усмотрению, то немалую часть своих сбережений я наверняка потратил бы на Превлаку именно в тот момент, когда полуостров ещё находился в том нетронутом туристами виде. Я бы задержал то мгновение, когда мы были одни на заброшенном причале, а солнце садилось за горизонт, и растянул его на недели — а ведь в нашей жизни есть немало недель, которые в ретроспективе хотелось бы потратить на что-то стоящее.

Такие приключения навсегда оставляют нам множество положительных эмоций, фотографий и воспоминаний, но, что гораздо более важно, учат нас ценить наше время.

Глава 16. Снежница.

Как вы думаете, если, к примеру, нормальный человек хочет впервые в своей жизни сходить в горы — что он делает? Правильно, выбирает маршрут попроще и поинтереснее, день с нормальной погодой, узнаёт, в какие дни обычно этим маршрутом ходят другие нормальные люди, чтобы было к кому обратиться за помощью в случае чего — ведь он же в первый раз идёт, упаковывает в рюкзак самое необходимое, чтобы не было лишнего веса, ну и всё такое прочее.

А теперь, чисто ради академического интереса, давайте представим антипода нормального человека. Предположим, антипод нормального человека решил впервые в жизни сходить в горы — что он делает? Правильно, выбирает самую высокую гору в доступных для него окрестностях, независимо от сложности восхождения на неё, и идёт туда в день, когда там нет вообще никого, в полдень, в 35 градусов жары, предварительно кинув в рюкзак камеру с двумя объективами, трёхкилограммовую панорамную головку и привязав к рюкзаку тяжеленный стационарный штатив. При этом антипод нормального человека имеет довольно смутное представление о маршруте, собираясь ориентироваться по знакам, оставленным альпинистами ещё в довоенное время, причём в этих знаках антипод нормального человека мало что понимает.

Примерно такие мысли одолевали нас, когда мы взбирались на вершину имени святого Ильи — самую высокую точку горного массива Снежница, расположенного недалеко от Дубровника.

Мы с женой, знаете, всегда любили горы, но, будучи жителями центральной России, где с горами большая напряжёнка, имели о процессе «хождения в горы» весьма отдалённое представление, основанное на фильмах об альпинистах, которые всё время либо срывались в пропасть, либо гибли под лавиной, либо вообще стреляли друг в друга из различного оружия — короче, весь этот альпинизм представлялся делом весьма опасным и затейливым, требующим спецподготовки, а всё, что требует спецподготовки, мне обычно надоедает на этапе этой самой спецподготовки, и потому я старался с этим делом не связываться; и лишь познакомившись ближе с хорватской культурой, я понял, какое тонкое лингвистическое различие отделяло нас от того, чтобы попасть в горы.

В центральной России любое приближение к горам обычно называют альпинизмом или скалолазанием, эти термины в обывательском смысле более или менее равнозначны и означают, что вам нужны тросы, карабины, альпенштоки и физическая форма, позволяющая подтягиваться хотя бы пять раз. Хорватское же слово «planinarenje», хоть по смыслу и означает всё то же самое, но на деле вмещает в себя значительно более широкий спектр понятий, включая в том числе и то, что я охарактеризовал бы как «горогуляние», когда из оборудования нужны только кроссовки и карта, а физическая форма позволяет участвовать в этом лицам в возрасте от четырёх до семидесяти лет.

Я довольно долго выбирал маршрут, и Снежница с её вершиной — 1234 м над уровнем моря — показалась мне отличным вариантом. Конечно, можно было попрактиковаться на маршрутах попроще, но разве это наш путь? Тем более что хорватские сайты обещали маршрут «средней сложности». Сайт также обещал, что в деревне Куна, откуда начинается путь на вершину, есть так называемый «горный дом», который будет рад встретить всех горогуляльщиков, обеспечить их картой маршрута и всякими там рекомендациями, ну и вообще, оказать всяческую поддержку. Мы же в цивилизованной Европе, как-никак.

Итак, в воскресенье, ближе к полудню, мы двинулись к деревне Куна. Солнце припекало изрядно, и к нашему прибытию температура поднялась до 35 градусов. С собой у нас было литра три воды и уже перечисленная мной куча фототехники, потому что лезть на гору, чтобы просто посмотреть, я определённо не хотел, а жена тем более.

 

Дорожка становилась всё уже, и я не представлял, как две машины могут разъехаться на ней. Впрочем, это не было проблемой — машин не было ни одной. За всё то время, что мы свернули по указателю «Куна», мы не встретили ни одной машины, ни одного человека, и вообще ни одного живого существа. Кажется, даже насекомые спрятались куда-то от жары.

Сама деревня не привнесла в этом смысле ничего нового. Ни одной живой души, всё казалось полностью вымершим, включая обнаруженный нами «горный дом» — он был просто и незатейливо закрыт без объяснения причин; впрочем, я подозреваю, что причина была как раз в том, что было воскресенье.

Но отказываться от нашего предприятия было уже поздно. Мы оставили машину у закрытого дома, нашли вход на круто уходящую вверх горную тропу и пошли, в какой-то момент обнаружив себя в роли антиподов нормального человека.

 

Я много нового узнал за то время, что мы провели в горах. Я, например, узнал, что гора имеет коническую форму. Нет, не строго коническую, но довольно близко к тому. Кому-то это кажется очевидным, и мне, наверное, это тоже казалось очевидным, и, вероятно, любой школьник, который в шестом классе имел по физике хотя бы «четвёрку», как я, смог бы сопоставить одно с другим и понять, что объект конической формы в полдень тени не отбрасывает; но я, видимо, об этом просто не думал, пока не оказался на склоне этой самой конической горы и не обнаружил факта отсутствия тени экспериментально. Солнце в зените, ни единого движения воздуха и вообще никакой тени. И, заметьте, ограниченный запас воды, не говоря уже о рюкзаке под двадцать кило весом. Опытным горогулятелям всё это, возможно, покажется пустяком, но мы, напомню, занимались этим видом самоистязания впервые и довольно плохо представляли свои возможности.

Тропинка на наше счастье была неплохой. Нет, она точно не была хорошей — крупный булыжник сменялся острой щебёнкой, местами приходилось перелезать через какие-то стены, сложенные из камня чёрт знает сколько десятилетий назад, иногда мы даже ненадолго теряли тропу, но неизменно снова находили её; и всё же в смысле качества тропы всё могло быть намного хуже. Практически на всех ключевых участках присутствовала интуитивно понятная разметка, иногда даже встречались развилки между путём «побыстрее» и «попроще», а на ключевых этапах этой тропы, проложенной, как мы потом выяснили, во времена Австро-Венгрии, стояли монументальные католические кресты с какими-то глубокомысленными словами на табличках. Практической пользы кресты не имели, но они давали нам понять, что мы всё ещё находимся на дороге, проложенной здесь какими-то более или менее цивилизованными гуманоидами, и это давало нам надежду на то, что эта дорога куда-нибудь да приведёт.

Человеческий ресурс, как мы знаем, ограничен не столько физически, сколько психологически; инстинкт самосохранения, который у женщин проявляется сильнее, чем у мужчин, в экстремальных обстоятельствах просто обязан был дать о себе знать, и он дал. Примерно через полтора часа восхождения жена остановилась, сказала, что мы прошли уже вполне достаточно, и вот сейчас самое время для того, чтобы повернуть назад. Ведь не обязательно же забраться на самую вершину, правда? Тем более вот она, вершина, мы вполне себе её видим, и идти до неё по эмпирической оценке жены было ещё ничуть не меньше двух часов, а у нас вода кончается, так что надо срочно поворачивать назад, погуляли и хватит, и всё такое.

Вряд ли я смогу описать, чего мне стоило убедить свою половину в том, что конечной целью горогуляния является не посмотреть на вершину, а забраться на неё. В итоге мне пришлось пообещать, что мы достигнем вершины максимум за 25 минут — а если не достигнем, то повернём назад. Я, конечно, знал, как обманчива оценка расстояний в условиях открытых пространств, но про 25 минут сам сомневался, и потому довольно сильно спешил; как выяснилось, зря. Через 20 минут мы продрались через последние кусты на тропе, которая довольно круто забрала вверх, и оказались на вершине святого Ильи, рядом с часовней этого самого святого Ильи, устроенной на самой высокой точке горы; а поднявшись на самый верх, мы впервые за это время услышали, как тишину гор нарушает ветер. Здесь, на вершине, дул достаточно сильный и непрерывно меняющий направление ветер, который был для нас лучше любого кондиционера, а вокруг нас во все стороны были горы и небо, и не всегда можно было определить, где горы соединяются с небом, и от всего этого кружилась голова. Отсюда было видно горы Боснии и горы Черногории, а на юге было Адриатическое море, но юг терялся в дымке и нельзя было понять, что бы видим там — горы, море или небо. Вот тут-то и пришло время разгрузить все те десятки килограммов фотоаппаратуры, которую мы затащили с собой наверх. Конечно, мы сняли каждый квадратный сантиметр того, что видели — хотя и этого нам тогда казалось мало; я отснял на этой вершине три круговые панорамы — по одной на каждый килограмм веса этой чёртовой панорамной головки, которую я теперь уже не смогу не брать с собой в такие места.

 

И, разумеется, совсем не лишним будет упомянуть, что и в процессе восхождения, и на самой вершине, и в процессе спуска мы были совершенно одни. Ни один безумец кроме нас не полез сюда в тридцатипятиградусную жару, и вершина в этот день была целиком и полностью нашей; забегая вперёд, скажу, что эта была не последняя вершина за время нашего путешествия, но пока что единственная в нашей горогулятельной практике, когда мы были абсолютно оторваны ото всего остального мира, когда за всё время рядом с нами не было ни одного живого человека, а вся встреченная нами живность ограничивалась ящерицами. Это удивительное чувство хочется испытывать снова и снова — жаль, что на доступном нам цивилизованном пространстве осталось не так уж много подобных мест.

Говорят, спуск обычно тяжелее подъёма. Не знаю, кто и зачем так говорит — нам спуск дался намного легче: во-первых, мы знали, какой продолжительности пути от точки до точки ожидать, и, во-вторых, между витками знакомой нам тропинки-серпантина мы теперь находили участки, где можно было срезать по склону. Поставить рекорд по времени спуска нам не дала жена, которая после посещения вершины заметно приободрилась и вместо того, чтобы гнать нас быстрее к конечной точке, всё время заставляла нас останавливаться, чтобы отснять пару-тройку-десяток кадров.

 

В какой-то момент со склона горы, хорошенько присмотревшись, мы увидели нашу машину, дожидавшуюся нас в Куне, и только тогда поняли, как долго мы не были там — внизу.

Оказавшись в машине, мы первым делом провели подсчёты проведённого в горах времени. Всё наше горогуляние заняло пять часов, и мы долго не могли поверить в эту цифру: когда мы вернулись, нам казалось, что мы провели в горах несколько дней. В активе у нас были непередаваемо положительные ощущения, сотни кадров, а также пара килограммов сброшенного веса — и я нисколько не преувеличиваю; в пассиве были стёртые до крови ноги, гудящие, как целый пчелиный рой, мышцы, сгоревшие плечи и головы, а наш запас жидкости в организме к тому моменту стоило, пожалуй, считать отрицательным. Но уже тогда мы понимали, что вот это самое горогуляние — это любовь с первого взгляда и на всю жизнь, и что теперь это навсегда останется с нами, и всегда будет хотеться ещё, и каждый раз будут все эти больные мышцы, плечи и обезвоживание — но нас это не остановит.

 

Медленно, никуда не торопясь и еле крутя рулём, я вёз нас обратно в Млини. Каждое движение отдавалось непривычным ощущением; стоило хоть немного напрячь любую мышцу, и она тут же как бы отвечала: «хозяин, ну может уже хватит на сегодня, а?».

На сегодня действительно было хватит, и меня еле хватило на то, чтобы привезти нас обратно к морю, и в нём мы отмокали до вечера, не обращая внимания на то, как чувствуют себя в солёной воде содранные ноги и обгоревшие плечи; и это было нашим прощанием с морем — во всяком случае, именно так мы думали в тот момент. С нас было достаточно туристического Дубровника, и на следующий день мы должны были уехать в совсем другую часть Хорватии, чтобы провести неделю в окружении природы и в гармонии с собой; во всяком случае, мы думали именно так, а Норны, плетущие ткань наших судеб, тихо посмеивались, наблюдая за тем, как мы строим наши планы.

Не всегда всё идёт так, как мы хотим, и даже более того — часто всё идёт совсем не так, как мы хотим, но, с другой стороны, довольно редко всё идёт настолько наперекосяк, как это случилось после нашего отъезда из Дубровника. И, вы ведь знаете, я обязательно об этом расскажу в следующий раз.

Глава 17. Густи Лаз и Край

Дорога из Дубровника была лёгкой. Был будний день, никакого непредвиденного трафика, знакомый серпантин, горы становятся не такими обрывистыми, выезд на автомагистраль и перегон через всю страну на самый север Хорватии. Разве что очень сильный боковой ветер на автобане немного нервировал, но в остальном ничто не предвещало неожиданностей.

Следующую неделю мы должны были провести в единении с природой, в одиноком домике на берегу горной реки Купы у самой границы со Словенией. Потом мы заедем на пару дней в Вену, чтобы посмотреть, наконец, на столицу Австрии, которую мы столько раз проезжали мимо, и двинемся в обратный путь.

Именно так мы и думали, совершенно не принимая во внимание такого важнейшего метафизического параметра, как момент инерции колеса кармы. Вы же помните, проезжать Австрию насквозь было частью нашей кармы, и сейчас, когда мы пытались изменить её, колесо не пожелало вот так запросто остановиться, а продолжало крутиться в привычном ему направлении, наматывая на себя запутавшиеся в нём нити наших судеб.

 

Даже когда мы съехали с автобана и углубились в местные извилистые дорожки сомнительного качества, мы ещё не чувствовали неладного. Дорожки проходили через живописный дремучий лес, и мы думали, что нас ждёт неделя запаха листвы, утренней росы, огненных саламандр и вот этого всего. Местность и правда была очень красивой, и это отвлекало нас и не позволяло ничего заподозрить.

Первый предупреждающий звоночек настиг нас уже на въезде в маленькую деревню, где мы должны были жить. Перед нами прямо по дороге шла компания молодых людей явно цыганского вида, они довольно агрессивно общались друг с другом, и, когда я посмотрел на них, меня кольнуло порядком подзабытое за два месяца за границей России чувство опасности — то чувство, которое редко подводит. Ему нет рациональных объяснений, но оно лучше, чем сознательная деятельность, помогает дифференцировать жизненные ситуации. Оно не возникает, когда ночью в Амстердаме навстречу тебе идёт целая компания в хлам укуренной молодёжи, а вот когда где-нибудь на вечерней улице в Домодедове ты замечаешь вдалеке двигающийся встречным курсом силуэт, звоночек звенит: «Лучше перейди на другую сторону», и ты переходишь. И вроде силуэт трезв, двигается прямолинейно, но неуловимая совокупность мелких особенностей поведения, походки, манеры одеваться, посылает сигнал опасности.

Я счёл это за ложную тревогу. Жена тоже напряглась, но принимать хоть какие-то решения на основании одного внутреннего чутья было бы глупо, и мы не стали это обсуждать. Мы нашли дом, где должны были провести эту неделю, заехали на участок и припарковали машину. Напротив дома была красивейшая горная река Купа, на другом берегу которой была уже Словения, повсюду пахло травой, росой и вот этим всем, на участке рядом с домом росли большие и очень красивые деревья, и мы решили, что всё не так плохо. Хозяев дома не было, мы вообще не должны были с ними пересекаться, и мы заранее оговорили, где мы найдём ключи, и, что характерно, без проблем нашли их и проникли в домик. С этого момента события начали развиваться в сторону ухудшения ежеминутно: тонкие и непрочные нитки наших судеб всё-таки не смогли удержать тяжеленное колесо кармы, и оно продолжало крутиться туда, куда ему надо, а нитки от этого только запутались и поистрепались.

Мы знали, что в доме был ограниченный запас воды, которая поступала в водопровод из резервуара, но мы не знали, что это неочищенная вода из реки Купы, которую нельзя пить. Само по себе это не было проблемой, не так уж далеко был небольшой город с супермаркетом, и воду можно было купить там, но речной водой надо было умываться и всё такое, а для нас, детей цивилизации, она даже пахла непривычно; напрягшись по этому поводу, но всё же решив, что эту проблему мы как-нибудь переживём, мы отправились на дальнейшее знакомство с домиком, и поняли, что вода — это только начало неприятных сюрпризов.

Обойдя домик, мы убедились, что на Airbnb, где мы его бронировали, он был сфотографирован весьма профессионально. В том смысле, что реальность была несколько хуже того, чего мы ожидали, исходя из фотографий, но придраться и сказать, что что-то этим фотографиям не соответствует, было нельзя. Домик состоял из двух этажей, но площадь их была совершенно мизерной, на верхнем этаже была спальня, где помещалась только кровать и ничего больше, а внизу была душевая с этой малоприятной водой и комната, совмещавшая кухню и всё остальное; обследование кухни форсировало ухудшение ситуации.

На кухне обнаружились муравьи в количествах, исключающих пользование этой самой кухней вообще. Я бы их, возможно, и не заметил со своим зрением, а у жены, вы знаете, и со зрением всё в порядке, и муравьёв она не выносит — плохое сочетание. Тут же, само собой, было начато обследование дома на предмет насекомых, и результаты этого обследования были плачевными, если не сказать хуже: одних только ночных бабочек в помещении было несколько десятков, не говоря уже обо всей прочей живности.

Примерно на этом месте мы остановились и стали держать совет. Ситуация была хреновей некуда: близился вечер, мы здорово вымотались, пересекая всю страну на колёсах, вещи из машины были разгружены в дом, но открывать чемоданы-сумки не хотелось, чтобы кто-нибудь не заполз. Основным вопросом на повестке дня было «оставаться или валить», и это был непростой вопрос. Формально условия предоставления жилья были соблюдены, и деньги за неделю нам никто не вернёт. Никто не обещал, что в маленьком дачном домике посреди леса не будет насекомых. Про ограниченный запас воды нас предупреждали. Да и потом, если разобраться, это мы все такие привередливые и цивилизованные, муравья с бабочкой испугались, а другие клиенты на Airbnb вон снимают, и ничего — довольны, судя по отзывам. Короче, отмена бронирования — это наша проблема, и впутывать сюда ни хозяев, ни Airbnb, мы не хотели.

Но оставалось ещё два момента: крайняя усталость и связанное с ней подозрение, что наши эмоции являются результатом шока. Только сегодня утром мы были в Дубровнике, на море, а сейчас мы в какой-то глуши, и не удивительно, что мы хотим отсюда сбежать. Может, утром мы проснёмся, вдохнём запах листвы, утренней росы и вот это всё, и захотим остаться. Мы хоть и опытные путешественники, но в переделки попадаем нечасто, а в такую — так и вовсе впервые. Нельзя принимать решение в таком состоянии, подумали мы, и поехали в ближайший город, в супермаркет, дабы купить всё необходимое для того, чтобы пережить ночь; и сейчас, спустя столько времени, я всё ещё не могу сказать, насколько верным было решение остаться.

Супермаркет окончательно уверил нас в том, что мы оказались не в том месте. Практически всё население этого места было цыганским — золотые зубы, спортивные костюмы с полосками, всё как будто сошло с экрана, на котором показывали фильм раннего Кустурицы. «Чёрная кошка, белый кот» — одно из моих любимых произведений в жанре кинематографа, но, извините, то, что мне нравится это смотреть, ещё не значит, что я хочу там жить.

Из супермаркета мы вернулись вооружёнными покруче, чем Шварцнеггер в «Коммандо». Мы купили все средства от насекомых, которые только смогли найти, для использования внутри дома, для использования снаружи дома, для намазывания на себя, для развешивания в окнах, в общем, я до этого даже не представлял, сколь богата номенклатура инсектицидов. Я ещё прихватил куриного филе и саморазжигающегося угля, решив скрасить невзгоды дня вечерним барбекю. Из этого барбекю я вынес ещё один очень важный урок: если ситуация с каждой минутой ухудшается, ничего не трогай. Не пытайся ничего исправлять, будет только хуже. Тихо пережди и беги оттуда при первой возможности. Так нет же, надо было устроить барбекю.

На это, с позволения сказать, барбекю, слетелась членистоногая живность со всей округи — от обычных мотыльков до каких-то гигантских полосатых мутантов, у которых из задницы торчало жало размером с авторучку. Имеющееся у нас химическое оружие имело на мутантов нервно-паралитическое действие, и они не исчезали бесследно, как нам хотелось бы, а падали на стол брюхом вверх, дрыгали лапами и глядели по сторонам ненавидящими фасеточными глазами.

Употреблять пищу в такой обстановке было совершенно невозможно, к тому же саморазжигающийся уголь упорно не хотел разжигаться, сколько его ни раздувай — возможно, отсырел — и в результате нам пришлось выбросить половину этого недожаренного барбекю и пойти спать. К счастью, мы вымотались настолько, что были не в состоянии думать об окружающих нас перепончатокрылых и провалились в сон.

Проснувшись утром, мы уже больше не обсуждали дальнейшие действия. Собрали вещи, погрузили их обратно в машину, скинули хозяйке туманную СМС о том, что мы вынуждены уехать досрочно по независящим от нас обстоятельствам, и поехали в тот же супермаркет — я помнил, что там была кафешка и WiFi.

Мы сели в кафе, заказали кофе, и я шокировал молодую цыганку, работавшую в кафе, просьбой дать мне пароль WiFi — похоже, я был первым за долгое время, кто попросил об этом. Тем не менее, бумажку с паролем она где-то нашла, и мы стали думать, куда нам податься.

К тому моменту уже было понятно, что нам придётся исключить из нашего плана Вену. Мы потеряли приличную сумму, отказавшись от этой недели, нам предстояло найти другое жильё на это время, и ещё один переезд сильно осложнял нам жизнь. И, когда мы решили, что проведём ещё десять дней в Хорватии, мы даже не задавали друг другу вопрос «где» — конечно, на Истрии.

Истрия. Именно с неё началась наша безграничная любовь к Хорватии. Солёный воздух Ровиня и ни с чем не сравнимое ощущение, когда мы впервые сделали это — сели в машину в обычном подмосковном дворе, а вышли из неё на берегу Адриатического моря. Был вечер, не поздний, но уже совсем темно, цикады успели смолкнуть, и мы пробрались к морю, петляя меж сосен, и стояли на его берегу. Мы не видели его, ночь в южных широтах — хоть глаз выколи, но слышали и чувствовали его присутствие, и не могли поверить, что мы сами, вдвоём, сели и доехали, без турагентств, без путёвок, самолётов, трансферов, отелей, гидов, аниматоров, просто сели и доехали. Сколько лет прошло, а я так хорошо помню это чувство.

Но кофе подходил к концу, и суровая реальность представала перед нами всё яснее: найти через интернет жильё с бронированием на сегодня нереально. На завтра — можно, но нам не надо на завтра, нам негде ночевать сегодня. Впрочем, мы можем вернуться в свой домик к муравьям и бабочкам, он оставался забронированным за нами, но этот вариант мы оставили на случай, если по какой-то причине будет невозможно переночевать даже в машине.

А потому мы покинули этот неприветливый район и покатили на Истрию, дабы найти жильё на месте; в качестве ориентира нами была выбрана знаменитая опатийская ривьера. Этот участок побережья по обе стороны от города Опатия славится своими пляжами, которые считаются лучшими на Адриатике. В прошлый раз мы проезжали где-то недалеко, но не заглянули, и теперь, раз уж так сложилась наша судьба, решили наверстать упущенное.

 

При въезде на автобан в сторону Риеки висит знак «въезд грузовых транспортных средств запрещён в связи с сильным ветром», и, выехав на дорогу, мы понимаем, что это не зря. Ветер, дувший на автобане в Далмации по дороге из Дубровника — это нежный вечерний бриз по сравнению с тем, что творится на автобане А6, проходящем на высоте в полтора километра над уровнем моря. Наша машина, длинная, тяжёлая и плоская, как крокодил, идеальная для перемещений по шоссе, была единственной, способной развить там скорость в 90 км/ч. Весь C-класс ехал справа около 70-и, и было хорошо видно, как их сдувает с дороги. Джипы и минивэны жались на обочину и ехали, похоже, накатом, опасаясь шутить с погодой. Но наконец автобан спускается на нормальную высоту, и мы съезжаем в Опатию.

Следующие часы — это яркие пятна впечатлений, обрывочных и спонтанных. Мы проезжаем Опатию, в ужасе от количества людей на пляжах; проезжаем Ловран, Ику и Ичичи, всё ещё в шоке от количества людей на пляжах. Дорога петляет над берегом, мы приезжаем в Медвейю, паркуемся, и идём искать жильё, стучимся в дома, задаём вопросы, но всё занято. Едем дальше, проезжаем населённый пункт с прекрасным названием Край, нам нравится, что там почти никого нет, спокойствие и умиротворение, но вот проблема — остановиться негде, однополосная дорога, все парковки слева заняты, а справа стены домов, в Подмосковье такого не бывает, а тут реально несколько километров подряд физически негде встать, и мы проезжаем Край насквозь и приезжаем в Мощеничку Драгу. Это известный курорт, здесь очень красивый старый город, далеко не пустые пляжи и ни одного свободного места для проживания. Мы даже в агентство недвижимости зашли, и там тоже развели руками — высокий сезон.

Едем дальше и приезжаем в Брсеч. Удивительный городишко, стоит на берегу моря, которое от него всего в 150 метрах... Если прыгнуть вниз с отвесной скалы. Городок на море без доступа к морю.

В отчаянии разворачиваемся и едем обратно в Мощеничку Драгу, ещё раз шерстим все дома и находим тётушку, у сына которой есть свободные апартаменты «воооон там, на горе», показывает она рукой. Место интересное, но километраж до моря... Обещаем подумать, и продолжаем возвращаться по направлению к Опатии. Въезжаем в Край и на одной из парковок на самом въезде находим свободное место, сразу втыкаемся, и бежим расспрашивать. У пожилой женщины большой дом, и есть свободные комнаты, но это комнаты — с общей ванной и кухней, а мы дети цивилизации. Бежим дальше, мест нет, мест нет, мест нет, и у женщины по имени Милица тоже мест нет, но она звонит по телефону кому-то по имени Бруно, и говорит нам, что у него есть апартаменты, бегите метров двести прямо, он там будет вас ждать, весь такой волосатый. Бежим, машину даже не берём — парковаться всё равно негде, встречаемся с Бруно, у него трёхэтажный дом на склоне, где помимо его мамы, его самого и жены Майи помещаются ещё и несколько апартаментов для сдачи, Майя показывает нам комнату, и мы понимаем, что это судьба. Всё прекрасно, нас всё устраивает, наша комната под крышей и в ней есть мансардное окно, в которое видно море и огни Риеки вдалеке, здесь есть кондиционер и WiFi и нет муравьёв и ночных бабочек. Мы счастливы.

От съезда с автобана прошло два часа, но нам кажется, что мы искали это место сутки, не меньше. Край — прекрасное место, на всю деревню десять человек туристов, и это тот максимум, который может одновременно поместиться на единственном местном пляже, до которого ещё и идти прилично и под хороший уклон — а значит, кроме нас там будут только самые закоренелые фанаты моря; само место — мечта социофоба, и при этом совсем недалеко от крупного курорта со всем необходимым, а за полчаса так и вообще можно доехать до Риеки — одного из крупнейших городов Хорватии.

 

Но более всего нас порадовала даже не общая обстановка в том месте, на которое мы променяли наших неудачных муравьёв и бабочек; главным достоинством нашего жилья были, конечно, его хозяева.

Познакомившись с Бруно, я думал, что он итальянец. Он выглядел как итальянец, вёл себя как итальянец, ну, разве что говорил по-хорватски. На самом же деле, как выяснилось, он был стопроцентным хорватом; но жителей Истрии, имеющей прочные исторические связи с Италией, многих можно запросто принять за итальянцев.

Бруно пил белое вино и делал это непрерывно. Он объяснил, что для него это не является нормальной практикой, и обычно он пьёт намного меньше и, по крайней мере, не каждый день, но сейчас у него есть повод — родилась внучка. Как и большинство жителей Истрии, Бруно говорил на чакавском диалекте, а со мной объяснялся на «официальном» штокавском и, не всегда будучи уверен в том, что я понял его, повторял по нескольку раз: «Ну ты ведь понимаешь в чём дело, да? Понимаешь? У меня родилась внучка! Я теперь дед!» — и наливал себе и нам ещё вина, истрианской Мальвазии, из бутылок без этикетки. Он говорил, что это вино подают в ресторане его сына, а откуда оно берётся изначально — я не спрашивал.

Вообще, в Хорватии та еда, которая в магазинах — она для жителей городов, а их относительное количество здесь намного меньше, чем в России. Мы много раз покупали в магазинах пршут — сыровяленую ветчину — но лишь когда Бруно достал из кладовой целый окорок и отрезал нам попробовать, мы поняли, что такое настоящий пршут. Такого нельзя купить ни в одном магазине, ни за какие деньги, а жаль, я бы много отдал за то, чтобы увезти с собой хотя бы килограммов пять.

Вместе с нами у Бруно и Майи жили и другие гости, и периодически мы собирались по вечерам за общим столом, чтобы пообщаться, ну и, конечно, отметить в очередной раз то, что Бруно стал дедом. На моей памяти самая большая из таких вечеринок включала себя хорватов — хозяев дома, русских, то есть нас, семью поляков, которые жили где-то недалеко от Калининграда, пару немцев, которые приезжали сюда отдыхать каждый год уже двадцать лет, включая период войны, и семью итальянцев, которые порхали вокруг стола как бабочки, нигде не задерживаясь, и я так и не смог их сосчитать и охарактеризовать их роль в этой тусовке. Поляки на самом элементарном уровне говорили по-русски, я немного говорил по-хорватски, и больше никто из гостей не знал иностранных языков, зато Майя общалась одновременно со всеми, не испытывая, кажется, никаких затруднений. «Вы на скольких языках говорите?» — спросил её я, на что она с улыбкой ответила: «На всех!» — и, сдаётся мне, это было правдой.

Во дворе у Бруно стоял настоящий газовый гриль, и именно с него началась моя большая любовь к газовым грилям. Я как только увидел его в первый день, так сразу и понял — вот оно. И с этого момента все недолгие десять дней, что мы жили там, я ежедневно жарил что-нибудь на гриле, а вернувшись в Россию, мучился, страдал, и в итоге купил газовый гриль и поставил его на балконе. Не представляю, как можно жить без гриля.

 

И когда десять дней подошли к концу, словами не передать, как нам не хотелось уезжать, но зато мы ни на одну секунду, ни на миллиметр не жалели о принятом решении и о потерянных деньгах. Карму не обманешь, и её неумолимо вращающееся колесо, похоже, действительно лучше знает, в какую сторону катиться.

 

Впереди нас ждут множество поездок по Истрии, новые места, новые эмоции, но главный урок мы уже выучили: не нужно препятствовать своей судьбе, нужно просто дать ей сделать тебя счастливым.

Глава 18. Опатия и окрестности.

Освоившись на новом, столь неожиданно приятном, месте, мы, конечно же, не смогли на нём усидеть. Вокруг нас была Истрия — полуостров, во время предыдущего посещения которого мы не увидели и тысячной части его красот, и теперь небезосновательно намеревались наверстать упущенное. По причине неожиданного поворота событий, планы наши составлялись на ходу, и первым делом мы поехали куда поближе и поочевиднее — в Опатию.

Опатия — очень древний город, знаменитый несколькими вещами, первой из которых, конечно, является море, но вот как раз море-то нас в нём интересовало меньше всего: количество народа на пляжах просто ужасающее, да и в воде яблоку негде упасть. А потому мы обратили своё внимание на другие интересности, и главная из них — архитектура. Множество интересных зданий были построены здесь во второй половине 19-го века, и за счёт них город выглядит действительно очень красиво, презентабельно, и, я бы сказал, немного пафосно. Это прекрасное место, чтобы погулять день-другой, поразглядывать затейливые фасады, но останавливаться здесь даже на десять дней мне казалось лишним, и мы ещё раз порадовались, что нашли такое замечательное место, откуда можно приезжать и рассматривать Опатию.

 

Второй большой интересностью Опатии является Лунгомаре — променад вдоль моря длиной ни много ни мало 12 километров. Построенный с началом туристической экспансии, которая в Опатии началась ещё до наступления 20-го века, по своей идеологии он напоминает итальянскую Via dell'Amore, где мы тоже были, но итальянский вариант более эффектен своей высотой над морем. Опатийский же променад довольно прост, но имеет одно значимое преимущество: так как он не является самостоятельной туристической достопримечательностью, по мере удаления от центра Опатии количество людей на нём сокращается. Пройдя несколько километров, мы остались почти в одиночестве, но упорно не переставали идти и пришли к порту. Порт был небольшим и предназначенным для стоянки частных яхт. У нас, к сожалению, яхты пока нет, но я где-то краем уха слышал, что в Истрии, по сравнению с другими местами Европы, достаточно гуманная плата за стоянку яхты; видимо, это соответствует действительности, потому что большинство мест было занято. Мы насмотрелись на разные плавсредства, от небольших лодок со старинными моторами до огромных яхт, которые у нас принято называть «яхтами Абрамовича» независимо от их реальной принадлежности, и пошли назад.

 

Прогулка в несколько километров не сделала ничего хорошего с нашим энергетическим запасом, и мы пошли в ресторан — в какой-то, по нашим ощущениям, достаточно центровой. Я заказал кальцоне, а жена — ризотто с курицей.

Первым удивился я, когда мне принесли кальцоне, и удивление было приятным. Это была совершенно правильная calzone al forno, с томатным соусом снаружи, а не внутри, что за пределами Италии — большая редкость. Обычно повара не придают значения разнице между кальцоне и панцеротти, и в итоге получается чебурек с томатным соком, но эта кальцоне была воистину прекрасна, и в один из следующих дней мы снова зашли в этот ресторан и я заказал её же, даже не пожелав попробовать чего-то нового.

Второй удивилась жена, когда вместо ризотто с курицей ей принесли ризотто с торчащими из него ракушками с отчётливым запахом каких-то моллюсков. Официант оперативно упорхнул прежде, чем мы сообразили, что что-то не так, и мы стали решать, что нам с этим делать. Дело в том, что жена давно хотела попробовать что-нибудь эдакое с морепродуктами, но всё не решалась, и сейчас у неё был шанс, предоставленный самой судьбой; я видел борьбу на её лице, несколько минут она разглядывала ракушки, и даже пару раз заносила над ними вилку, не зная, впрочем, куда её следует воткнуть, и в итоге всё же вынесла вердикт: «Нет, я не могу это есть!».

Мы позвали официанта, который, сверившись со своими записями, извинился (у него действительно было записано ризотто с курицей), забрал моллюсков, и минут через десять принёс заказанное. Никаких игр в «сам дурак». Приятно.

Ну и, не в силах остановиться, расскажу ещё о нескольких поездках по полуострову.

В город Пореч мы хотели съездить ещё во время нашего первого визита в Хорватию, но не сложилось: это было наше первое автомобильное путешествие, мы хотели успеть осмотреть каждый угол, времени было мало — две недели против нынешних двух месяцев — и Пореч пришлось оставить на следующий раз, и вот следующий раз наступил.

Пореч — неимоверно древний, основанный во времена античной Римской империи, на восходе нашей эры. Ныне это очень популярный туристический город, с красивым историческим центром, прекрасной набережной и магазинами-магазинами-магазинами; я с грустью смотрел на центральную площадь, от которой расходились переполненные народом улицы. Это место живо напомнило мне Ровинь, один из моих самых любимых городов, и я понимал, что сейчас там творится то же самое; а ведь каких-нибудь пять лет назад улицы Ровиня даже в высокий сезон были достаточно свободны. Война постепенно забылась, Хорватия стала частью ЕС, и теперь, помимо братских народов из славянских стран, здесь проводит летний отпуск вся Австрия, вся Швейцария, половина Германии и та четверть Италии, которой надоело искать свободное место на пляже; прибрежные города из мест спокойного отдыха превратились в одну сплошную туристическую толпу. Хотя нельзя исключать и другой вариант: возможно, количество туристов изменилось не так уж сильно, а наша социофобия за эти пять лет прогрессировала до уровня идиосинкразии к нормальной плотности туристической толпы в сезон.

 

Так или иначе, находиться здесь долго для нас было довольно тяжело, и мы решили поехать по побережью дальше — в Новиград; но едва мы сели в машину, начался ужасный ливень с ураганным ветром, видимость была нулевой, и нам пришлось подождать некоторое время, прежде чем выдвигаться дальше.

Дождь поутих, и в Новиград мы всё-таки приехали. Правда, выйти из машины представлялось затруднительным, потому что «поутих» ещё не означало, что он собирался кончаться; но после нашего терпеливого двадцатиминутного ожидания в машине дождь перестал совсем, и мы всё же смогли отправиться обследовать город.

И тут мы поняли, что дождь — это прекрасно. Всех туристов почти в буквальном смысле этого слова смыло из Новиграда, и мы гуляли по пустынным улицам, на которых только-только стали появляться люди, были единственными посетителями в кафе и ходили по набережной почти в одиночестве. Такой Новиград нам очень понравился, и мне захотелось, чтобы дождь шёл в таких местах почаще.

 

Время шло, календарь перекидывался, и наступила годовщина нашей свадьбы. Я уже писал, что мы стараемся не привязываться к дате, а посвящать событиям отрезки времени; но в этот раз нам ничто не мешало устроить себе небольшой праздник, и мы поехали вглубь полуострова в город Бузет.

Истрия, заселённая задолго до начала того, что мы называем «нашей эрой», славится большим количеством городов, история которых насчитывает много-много веков. Сейчас, когда все эти города оказались в равном положении туристических центров, каждый из них стремится найти свою изюминку, и у Бузета это получилось отлично: Бузет — это трюфельная столица Истрии.

В лесах вокруг Бузета растёт истрианский чёрный и белый трюфель, что и определило туристический акцент города. При этом поесть трюфелей в нём не так-то просто — зачастую приходится ждать в очереди в одном из совсем немногочисленных заведений, предлагающих фирменное угощение. К тому же была суббота, то есть туристов было много, а заведений работало мало, но нам крупно повезло — мы пришли и сели буквально за последний свободный столик в самом центрально-бузетском трюфельном ресторане; к тому же, посадили нас не в общем зале, а где-то в предбаннике, за столик, который, наверное, был оставлен на крайний случай, но мы в этом маленьком помещении были одни, а это, вы знаете, нас всегда радует.

Сказать, что нам понравилось — ничего не сказать. Именно с этого обеда в Бузете началась наша большая любовь к трюфельным приправам и различным блюдам с трюфелями. Единственное, что разочаровало — это так называемое «мороженое с оливковым маслом и трюфелями». Я, доморощенный кулинар, для которого «Perfect Scoop» Дэвида Лебовица — настольная книга, знаю, что такое настоящее мороженое из оливкового масла; но рестораторы Бузета, организуя свою туристическую деятельность и прочитав про этот довольно известный деликатес, видимо, не стали думать над содержанием, решив соблюсти лишь форму, и в итоге я получил довольно посредственное магазинное сливочное мороженое, покрытое шоколадом, политое сверху оливковым маслом, и посыпанное трюфельной стружкой. Оно было невкусным. Совсем. Я съел его из принципа, потому что там были трюфели. Но помимо этого маленького инцидента всё было настолько замечательно, что я не придал этому значения.

 

Счёт в ресторане получился совершенно негуманным, особенно по хорватским меркам, но у нас была годовщина свадьбы, и нас это нисколько не расстроило; напротив, мы продолжали веселиться и поехали дальше, в Совиньяк.

 

Честно, я даже не могу вспомнить, почему мы решили туда ехать. В этом городишке нет ничего интересного помимо того, что он древний и окружён виноградниками. Мы быстро проехались по нему из конца в конец и поехали дальше, в Роч.

Роч — тоже маленький и древний, но очень известный город с населением в 180 человек. И это далеко не нижний предел, его сосед, Хум — самый маленький город в мире с населением в 18 человек, но Хум мы посетили в прошлый раз, поэтому поехали в Роч. Город известен памятниками архитектуры, но это слишком древняя архитектура, чтобы я мог оценить её по достоинству, для меня это просто дома не совсем правильной формы, сложенные из камня, поэтому мы не вникали в исторический смысл этих памятников, и просто гуляли, стараясь проникнуться духом города, и кажется, у нас получилось. Роч — город-затворник, на его двух улицах совсем нет людей, только коты, абсолютно всё закрыто, и единственные открытые ворота — во дворе церкви, где находится кладбище. Этот город можно было бы назвать мрачным, но, задумавшись, понимаешь, что ничего мрачного в нём нет — он просто молчалив и не любит заводить новых знакомств; возможно, из-за своей мизантропии он и близок мне по духу.

   

Вообще, Истрия — сосредоточие маленьких древностей. В Италии, например, если уж памятник архитектуры — то ого-го, если Рим — то там Колизеище и Пантеонище. В Истрии похожая штука, но масштабчик поменьше — в Пуле есть свои Колизейчик и Пантеончик, и такие вот небольшие, но интересные сооружения, объекты и памятники разбросаны по всему полуострову — площадь, казалось бы, маленькая, но охватить за одну поездку всё равно никак не получается; а потому рассказ о малых городах Истрии я, конечно, не могу полагать законченным и буду вынужден к нему вернуться в следующий раз.

Глава 19. Лабин, Рабац, Грачище и все-все-все.

Поездками в двадцать-тридцать километров туда-сюда, мы, конечно же, не исчерпали свой интерес к Истрии. В прошлый раз мы были здесь неделю — но что такое жалкая неделя для Истрии? Сейчас мы волею судеб попали сюда на десять дней — но что такое жалкие десять дней для Истрии? Мы старались успеть как можно больше и намечали маршруты с расчётом захватить максимум территории, понимая, что всё равно мы не успеем всё то, что нам хочется успеть, и нам придётся возвращаться на Истрию снова и снова, и я думал об этом с каким-то противоестественным мазохистским удовольствием.

В тот день мы выбрали своей целью два небольших соседствующих друг с другом городка — Лабин и Рабац. На юго-восточном побережье Истрии, где они находятся, мы не были ни разу, и, наспех составив представление об этих городах по отчётам, найденным в интернете по первой ссылке из гугла, поехали.

Лабин — небольшой городок в нескольких километрах от побережья. Интереса для морского туризма он не представляет по причине удалённости от берега, а потому туристов в нём немного, хотя и есть — всё-таки город очень древний и красивый, как будто сошедший с открытки, хотя и не содержит каких-то особенных достопримечательностей; собственно, главным местом, которое может заинтересовать туристов, является главная площадь города, имеющая занятную форму. У площади есть какая-то очень древняя история, но мы не стали вникать, а просто походили по ней, всё сфотографировали, всё обнюхали, и нюх привёл нас в сувенирно-продуктовый магазин, хозяин которого, как и многие истрианцы, больше похожий на итальянца, чем на хорвата, торговал местными винами и всем, что связано с трюфелями. Мы купили у него оливковое масло с трюфелями, а также трюфели, маринованные в оливковом масле (и не смейтесь — это совершенно разные вещи!), а заодно прихватили бутылку истрианского муската, который оказался ожидаемо великолепен.

 

Долго мы в Лабине не задержались и поехали в его город-сателлит Рабац, который ещё меньше Лабина, но зато находится на морском побережье; вот тут-то мы и попали в самое пекло.

Раньше Рабац был маленьким рыбацким посёлком, и от того, что он превратился в популярный морской курорт, места в нём сильно не прибавилось. Въезд в город осуществляется через шлагбаум, который одновременно является паркоматом, но не даёт гарантии, что вам удастся найти место для парковки. Мы нашли со второго захода, и от него до набережной было метров четыреста. Сама же набережная представляет собой сплошной ряд магазинов и толпу людей, перемещающихся между этими магазинами и морем. Мы долго шли через этот туристический ад, надеясь хоть куда-нибудь прийти и хоть что-нибудь увидеть, и, наконец, наши ожидания начали оправдываться — количество людей начало уменьшаться, магазины исчезли, и в конце концов мы вышли к той части побережья, где не было почти никого. Ничего особенно интересного там, правда, тоже не было, и мы уже готовы были развернуться, но внезапно встретили чаек. Чайки здесь были какие-то особенно непугливые и фотогеничные, и нам, по крайней мере, не пришлось жалеть, что мы зря сюда приехали — в такие места имеет смысл приезжать любителям социума, причём лучше минимум на неделю, и никуда отсюда не выезжать, а быть здесь понаехавшим социофобом довольно напряжно.

 

А в другой день мы предприняли вылазку вглубь Истрии, в самый центр полуострова, в прекрасные маленькие города, лишённые радости принимать туристические толпы и оттого весьма расположившие нас к себе. Я при всём желании не смогу описать все места, в которых мы побывали, и остановлюсь только на точках, где мы провели хоть сколько-нибудь значимое количество времени.

Городок Грачище с населением в 500 человек знаменит своей многовековой историей. Нет, ну что значит «знаменит» — один человек на Истрии сказал другому человеку на Истрии, что есть такой городок, и там, типа, интересно, а второй ответил — «Ага, надо съездить посмотреть», а до этого про этот городок никто ничего не знал; но, тем не менее, сейчас Грачище — какая-никакая, но всё же достопримечательность.

 

Про сам городок я не могу рассказать ничего конкретного, но отмечу, что он интересен. Смешение архитектурных стилей, начиная со средневековых домов и заканчивая ранним барокко, повсюду сияющий на солнце камень и тишина. Нет практически никого, но коноба недалеко от городских ворот работает, мы выпили там кофе, и он даже оказался весьма неплох.

Надолго в этом городке задержаться сложно, и мы уже вышли из городских ворот, чтобы сесть в машину и продолжить наше путешествие, но тут нас перехватили немцы.

Пожилая немецкая пара выглядела безобидно, и мы пошли посмотреть, куда же они нас зазывают. Улыбаясь, жестикулируя и непрерывно общаясь с нами на немецком, из которого мы понимаем только «хенде хох» и «штангенциркуль», они почти принудительно привели нас к кусту с красивыми красными ягодами, который рос прямо за воротами города, и стали нам настойчиво что-то объяснять, указывая на это растение. Я честно пытался понять, что они от нас хотят, а они улыбались, махали руками, тыкали пальцами в растение и явно не собирались униматься до того момента, когда они смогут вдолбить нам, что им надо, но если бы они говорили на пушту, они бы добились примерно такого же успеха.

Ситуацию неожиданно спас молодой человек, припарковавшийся неподалёку. На его машине были сербские номера, и я не знаю, кто он был по национальности, но по-английски он говорил идеально; возможно, англоязычный турист, арендовавший машину в Сербии, хотя, в конце концов, почему бы сербу не знать английский на уровне носителя? Как выяснилось, он также говорил и по-немецки, я уж не знаю насколько хорошо, тут я не оценщик. Пользуясь услугами этого добровольного переводчика мы узнали, что немцы притащили нас к этим ягодам для того чтобы объяснить, что их нельзя есть. Вообще. Ни при каких обстоятельствах. Совсем. Какими бы вкусными они не казались внешне. Они ядовитые. Лучше их даже не трогать, а уж есть точно не надо. Если нам вздумается их съесть, ничего хорошего из этого не получится. Лучше держаться подальше от этих ягод.

Увидев, что мы наконец-то всё поняли, немцы угомонились и пошли по своим делам. Добровольный переводчик выглядел ничуть не менее озадаченным их поступком, чем мы. Ну да ладно, в конце концов, это немцы, и для них не огороженное оранжевыми конусами ядовитое растение действительно может являть собой образ наивысшей опасности, которую может испытать на себе цивилизованный турист.

 

Мы поехали дальше и приехали в Пичан. Если Грачище я называл городком, то как назвать Пичан с населением в 280 человек — я даже и не знаю. Пичан — это уменьшенный в два раза Грачище, но при уменьшении необходимо принимать во внимание не только площадь, но и население, туристическую активность и прочие показатели. Не работало вообще ничего, кроме котов. Коты работают всегда, и это само по себе с лихвой оправдало наш заезд в этот городок.

 

Дальше на нашем пути был населённый пункт Флоричичи. Вот его даже городком язык не повернётся назвать — я уж не знаю, какое там население, но по структуре Флоричичи больше похожи на садовое товарищество, чем на город или даже деревню; но сюда мы приехали не для того, чтобы осмотреть этот населённый пункт. Дело в том, что рядом был водопад, который на попавшихся нам в интернете фотографиях показался нам красивым и интересным.

Мы спросили у местных, где здесь водопад, припарковали машину там, где проезжая дорога кончалась, и пошли. По пути к водопаду нам пришлось преодолеть некоторое количество препятствий, главным из которых была сильно размытая дорога — не так давно прошёл сильный дождь. Довольно быстро мы добрались до водопада, и нам предстала совсем не радостная картина: прошедший дождь, помимо обеспечения полноводности нашего водопада, ненароком вымыл с прилегающей территории глину и известняк, и теперь этот водопад больше напоминал канализационный коллектор, чем природную достопримечательность. Жена была готова утопить меня в этой малоприятной жидкости за то, что я притащил нас сюда, но у меня был туз в рукаве: а помнишь, дорогая, как мы в Загребе по твоей инициативе шли по тридцатиградусной жаре пять километров, чтобы посмотреть на «водопад» — три капли в час? Крыть ей было нечем, и она сделала вид, что её очень заинтересовала прятавшаяся в камнях ящерица, фотогеничная и на редкость не слишком пугливая.

   

Флоричичи мы покинули с максимально возможной скоростью и поехали в Пазин, чтобы немного отдохнуть от совсем уж затерянных деревень. Пазин — крупный город, аж 4500 человек населения, и здесь мы уже были в наш прошлый приезд, но времени тогда было совсем мало, и мы ничего не успели увидеть и решили наверстать.

Пазин несколько изменился с нашего предыдущего визита. Самая знаменитая достопримечательность города — Пазинская яма; это огромный овраг, через который переброшен не менее огромный мост, исключительно пешеходный. Яма представляет собой место стока реки Пазинчицы, которая берёт своё начало не слишком далеко от Пазина, и сливается в Пазинскую яму неизвестно куда, наверное, в какие-то карстовые пустоты. В прошлый раз мы приходили смотреть на яму буквально на бегу, а в этот раз смогли получше её разглядеть. Для туристов и любителей острых ощущений здесь появилось новое развлечение: теперь с одной стороны ямы на другую можно перебраться не только по прочному и безопасному пешеходному мосту; вместо этого можно съехать, зацепившись карабином за трос, натянутый через яму. Мы от этого развлечения воздержались, а вопли тех, кто не воздержался, были слышны по всему Пазину.

 

Пазин — город, очень похожий на другие старые города Истрии, но, тем не менее, имеющий своё неповторимое очарование, очень похожее на очарование обшарпанных итальянских городов. Язык не повернётся назвать этот город неаккуратным, ведь именно растущий на стенах мох и местами облупившаяся штукатурка фасадов делают его неповторимым. Мы с удовольствием гуляли по нему пару часов, обойдя его практически весь.

Пришло время трогаться в обратный путь, но нас это не расстраивало — за этот день мы побывали в таком количестве интересных мест, что остатка вечера должно было едва хватить на предварительное переваривание впечатлений; к тому же, необходимо было сохранить силы, которые понадобятся нам завтра, ведь нам предстоит дальняя поездка в одно из красивейших мест Истрии.

Глава 20. Каменяк

Всегда хочется освоить что-то новое. Я уж не знаю, только наше это свойство, или оно присуще человеческой натуре вообще, но у нас без нового не получается, всё время хочется чем-то овладеть, и мы делаем это с разной степенью успешности — то получается, то не очень, — но есть одно занятие, которое вот уже много лет нам не под силу и с которым мы вряд ли когда-то сможем совладать: сидение на месте. Мы честно пытались. Много раз целенаправленно шли на пляж, чтобы проваляться там весь день, но через двадцать минут вскакивали и бежали искать каких-то приключений; много раз специально забирались в такие места, где по определению нечего делать, и, разумеется, находили, чем себя занять. Вот и сейчас, вместо того, чтобы пойти на пляж, мы нашли место с манящим названием «Каменяк» всего в сотне километров от Края, и немедленно собрались туда наведаться.

Каменяк, как выяснилось, представлял собой полуостров на юге Истрии, которая, напомню, тоже полуостров — эдакий хорватский фрактал. Он разделён на Верхний Каменяк, который является заповедником, состоящий в основном из красивых лесов, где, по причине их заповедности, даже кашлять без разрешения не рекомендуется, и Нижний Каменяк — вполне себе общедоступный природный парк отдыха. Вообще, конечно, будучи социофобами, мы должны были выбрать в качестве объекта своего интереса Верхний Каменяк, но события, приведшие нас на Истрию, и множество поездок по ней несколько ослабили наши силы, хотя и не сломили дух, и мы решили, что поедем всё-таки в Нижний Каменяк.

В Каменяк мы двинулись поздним утром, никуда особенно не торопясь, и поехали небольшими местными шоссе, чтобы посмотреть окрестности. Истрия — разноцветная, и даже местное вино различается не только по сортам винограда, но и по цвету земли, на которой он растёт — красная, чёрная, и какая-то ещё, не помню. Пейзажи сменяют друг друга, мы проезжаем уже знакомый нам Лабин, и бессчётное количество маленьких городков, и поворот на Пулу, и въезжаем, наконец, на искомый полуостров. От старта до финиша прошло два часа — мы действительно никуда не торопились.

Петляя по извилистым дорогам, мы добираемся до городка Премантура, где находятся пропускные пункты в ту часть полуострова, которая является парком отдыха. К шлагбаумам стоит небольшая очередь автомобилей, которые должны оплатить въезд в парк; но оплата — не единственное условие попадания туда. В Каменяке существует суточный лимит автомобилей, и больше определённого количества в день их просто не пускают — чтоб воздух зря не загрязняли; кто не уложился в квоту — тот паркуется в Премантуре и идёт пешком, благо полуостров всего 3,5 километра в длину, а Премантура как раз посередине находится. Нам-то беспокоиться было не о чем, благо мы приехали в понедельник, а вот в выходные, наверное, можно и не уложиться в квоту.

После шлагбаумов резко кончается асфальт и начинаются дороги, полностью оправдывающие название полуострова, то есть состоящие из камня. Жёсткая щебёнка на сухой земле — плохое сочетание для подвески; максимально разрешённая скорость здесь — 20 км/ч, но все едут даже медленнее.

В парке оборудованы места для барбекю, несколько баров, пляж для виндсерферов, и какая-то «тропа динозавра» для интересующихся историей этого самого динозавра. Будучи приверженцами достопримечательностей природных, а не искусственных, мы ничем из этого не пользовались, за исключением баров — в одном из них мы решили перекусить и заказали гамбургер, ожидая традиционный микроволновый продукт, но к нашему удивлению бармен извлёк из холодильника котлету из свежего фарша, кинул её на жаровню, порезал лук и ещё какие-то овощи и упаковал всё это в не менее свежую булочку. Надо ли говорить, насколько вкусно было поедать это, сидя на берегу моря на стульях, сделанных из цельного пенька каменякского дерева; вот только народа в таких местах традиционно много, и мы поспешили удалиться вглубь полуострова.

 

Оправдывая своё название, Каменяк представляет из себя в основном камень, но не какой-то там скучный обычный камень, а самую что ни на есть настоящую квинтэссенцию камня. Здесь есть всё — и мелкая щебёнка, покрывающая дороги, и огромные пласты камня, поднявшиеся, видимо, в результате тектонического сдвига, и одинокие валуны в человеческий рост, и изъеденные эрозией каменные берега с замысловатой системой каналов, промытых морем. Каменяк — нереально красивое место.

На карте полуостров похож на продолговатую кляксу, а каждый выступ в море — это, с точки зрения географии, мыс, и каждый из них имеет своё название — мыс Голица, мыс Шкара, мыс Франина, и, конечно же, мыс Каменяк, а всего их, мне кажется, больше двух десятков. А чуть западнее мыса Каменяк есть мыс, название которого, не обозначено вообще ни на одной общеупотребимой карте, что странно, потому что именно он является самой южной точкой Истрии; я, со своей любовью к крайним точкам, такого пропустить не мог.

Гуляли мы там где-то часа четыре и устали за это время зверски. Для передвижения по Каменяку обычная обувь подходит не всегда, по некоторым видам поверхностей лучше было бы ходить в кроссовках на толстенной подошве, хотя по полированным камням побережья зачастую можно было передвигаться и босиком; но изрезанный рельеф и перепады высот сделали своё дело, и ноги болели, как будто мы пробежали целый марафон.

 

Назад мы расслабленно возвращались по автобану. Истрианский автобан, проходящий с севера на юг, в своей южной части всё ещё является двухполосным, но активно строится, а ближе к цивилизации так и вовсе представляет собой отличную четырёхполосную магистраль с одной небольшой национальной особенностью — здесь очень мало заправок.

 

Мы проезжаем наш старый знакомый Пазин и, ещё немного покрутившись среди холмов Истрии, ныряем в длиннющий тоннель Учка. Раньше тоннель был платным, а сейчас платной стала вся дорога, поэтому отдельно за тоннель денег не берут, и пропускные пункты со снятыми шлагбаумами одиноко и безлюдно стоят по обе стороны, напоминая мне границу Польши и Словакии, которую мы пересекали в самом начале нашего путешествия бесконечно давно — два месяца назад.

Совсем скоро нужно будет возвращаться, совсем немного осталось времени от нашего путешествия, но сейчас я не хочу ни думать, ни вспоминать об этом; мы выныриваем из тоннеля в совсем другой мир, где находится наш Край, где совсем другой климат, совсем другая погода и который, в общем-то, находится не на Истрии, хотя, если разобраться, всё-таки на Истрии, а виновата во всём Учка. Ну, а чтобы вам, читатели, было чего ждать, а мне, соответственно, было что писать, я расскажу о том, кто же такая эта Учка, в следующий раз.

Глава 21. Учка и Рисняк

В своём рассказе о последних днях нашего путешествия я хочу написать о том, что делает Хорватию Хорватией. То есть понятно, что Хорватию Хорватией делает государственный суверенитет и исторически сложившийся этнос, но я сейчас не об этом. Я сейчас про горы.

Горы — это главное, что здесь есть. Море — важная составляющая жизни страны, вносящая немалый вклад в её экономику и образ жизни, но именно горы делают её уникальной. Раньше я думал, что все горы примерно одинаковы — ну, камни и камни, — но, лишь познакомившись с ними ближе, понимаешь, насколько они важны. И для начала я, как и обещал, расскажу про Учку.

Учка — это горный хребет, отделяющий Истрию ото всей остальной Хорватии. Он немного вдаётся в полуостров, и историческое географическое деление Хорватии именует Истрией только ту часть полуострова, которая находится за хребтом; так как жили мы с континентальной стороны Учки, формально мы находились не в Истрии, хотя и на полуострове Истрия. В общем, сложно там у них всё.

Горный массив пронзает пятикилометровый автомобильный туннель, связывающий континентальную Хорватию с Истрией; открыт он был в начале восьмидесятых, а до этого тем, кто хотел попасть на континент или, наоборот, на полуостров, приходилось рассекать по довольно крутому и опасному серпантину, пересекающему хребет. Этим и обусловлена высокая изолированность Истрии ото всей остальной Хорватии — здесь свой диалект, во многом разительно отличающийся от континентального, свой уклад жизни, и вообще, всё своё.

Именно Учка определяет климат Истрии, столь разительно отличающийся от соседнего континентального региона. В Приморско-Горанской жупании может запросто лежать снег, но стоит нырнуть в туннель под Учкой, и через пять километров уже можно купаться. Все эти антициклоны и прочие грозовые облака просто не пролезают через горный хребет, утыкаются в него и сползают вниз в полном офигении.

Будучи под впечатлением от Снежницы, мы, конечно же, не могли пропустить такую значимую гору, как Учка, а точнее, её самую высокую вершину Вояк, тем более что вершина эта, в отличие от Снежницы, обещала быть хорошо оборудованной в туристическом плане, и специального снаряжения для её посещения не требовалось.

И действительно, приехав в точку, которую навигатор считал входом в природный парк Учка, мы обнаружили сувенирный магазин, имеющий в своём ассортименте необходимый горно-туристический минимум, оборудованную парковку, а также немалое количество желающих предпринять восхождение — от малых детей до пожилых людей. По этой причине путь на вершину обещал быть расслабленным и ненапряжным, тем более что, руководствуясь опытом Снежницы, мы на этот раз прибыли к подножью горы во всеоружии, то есть с трекинговыми палками, сильно облегчающими путь наверх. Как мы убедились позднее, это было очень верное приобретение, и многие другие туристы из разных стран, которых мы видели на парковке, тоже имели в своём арсенале этот необходимый предмет.

Взяв в магазине карту, мы начали взбираться вверх по достаточно пологим тропинкам, и тут к нам привязалась собака. И не просто собака, а целый здоровенный ньюфаундленд с умными глазами и при ошейнике. Мы сначала не придали этому значения, думая, что хозяин где-то рядом, и пёс просто слегка заблудился, однако всё оказалось намного интереснее. Эта собака, как оказалось, знала дорогу на вершину значительно лучше нас, и бессменно сопровождала нас от самого низа до самого верха, иногда указывая нам нужное направление. Не знаю, возможно, это был боевой горно-спасательный пёс, который почуял, что мы достаточно неопытны в вопросе залезания в горы, и решил нас подстраховать; во всяком случае, нам такое соседство только импонировало.

 

Во время нашей прогулки (лёгкость дороги не позволяет назвать этот процесс «восхождением», хотя дорога и шла неизменно вверх) нам встречалось довольно много туристов, идущих в разных направлениях, и тут, надо признаться, наш верный четвероногий друг устроил нам форменную подставу: иногда он начинал приставать к посторонним людям, то ли выпрашивая еду, то ли интересуясь, всё ли у них в порядке, а они неодобрительно поглядывали на нас — такой здоровенный зверь, а гуляет без поводка и намордника; к тому же, большинство этих людей говорили на языках, о которых мы имеем довольно смутное представление, и объяснить им, что это не наша собака, не представлялось возможным, а потому мы лишь смущённо улыбались и шли дальше. Хорошо, что нам не попалось никаких, например, французов, не переносящих собак, а то я по-французски не знаю ни слова, и международный скандал был бы обеспечен.

Прошло не так много времени, и мы взобрались на Вояк — самую высокую вершину Учки, высотой 1396 метров. Ньюфаундленд, благополучно сопроводивший нас до самого верха, видимо, решил, что на этом его миссия выполнена, и как ни в чём не бывало развернулся и пошёл обратно, вниз. Мы попрощались с ним, помахав рукой, и пошли обследовать вершину.

Вояк оставил впечатления, во многом противоположные тем, которые произвела на нас Снежница — здесь жизнь била ключом, здесь находились телевизионная башня и метеорологическая станция, а на самой высокой точке стояла пятиметровая каменная башня с обзорной площадкой, в которой работал сувенирный магазин. Народа было хоть отбавляй — ведь на вершину можно забраться не только пешком, туда ведёт вполне проезжая автомобильная дорога, и, хотя внизу, на въезде на неё, стоит знак «движение запрещено всем, кроме сотрудников телебашни и служб парка Учка», многие туристы просто игнорируют его и приезжают сюда на своих колёсах, чтобы насладиться открывающимися видами.

 

Спасаясь от этой толкотни на вершине, мы прошли некоторое расстояние по горной тропе, ведущей к другой вершине Учки, которая называется Поклон. Стоило удалиться от Вояка всего метров на тридцать, и количество народа стало стремиться к нулю, лишь одна молодая пара, расстелив плед посреди камней, устраивала пикник. Они говорили друг с другом на каком-то из славянских языков, скорее всего, на чешском — я успел услышать только обрывки слов — и, проходя мимо них, мы негромко обсуждали, не будут ли они мешать нам в кадре при съёмке панорамы; а когда мы шли назад, мужчина улыбнулся нам и спросил на чистейшем русском: «Мы вам не помешали?» Я заверил его, что, конечно же, не помешали, но ситуация получилась в какой-то степени неловкой; всё-таки нужно выучить албанский для того, чтобы общаться в таких обстоятельствах.

 

На Учке мы пробыли не так долго, как на Снежнице, без приключений спустились вниз, купили воды в магазине, и поехали обратно в Край. Впечатление от посещения Вояка было сравнимо, наверное, с посещением аквапарка — это хорошо организованное развлечение для туристов, интересное, неспешное, с личным ньюфаундлендом и потрясающими видами в конце; и, вероятно, мы преисполнились бы массы впечатлений от этой небольшой экскурсии, если бы в нашей памяти не было Снежницы. Ощущение, когда ты в одиночестве стоишь на вершине мира, и ветер дует в лицо, и остался один глоток воды на двоих, не идёт ни в какое сравнение с прогулками от одной точки развитой туристической инфраструктуры к другой её точке.

И потому нельзя сказать, что мы насытились горами. Мы собирались посетить ещё одну вершину — Велики Рисняк, и Учка только укрепила это наше желание, а осуществили мы его, когда до нашего отъезда из Хорватии оставался всего один день.

Горный массив Рисняк окружает огромный национальный парк Рисняк. Местность получила название от обитающей здесь рыси, которая, несмотря на мимими кисточки на ушах, является довольно опасным хищником, поэтому в дремучий лес мы соваться не намеревались и собирались посетить лишь самую высокую вершину, предварительно подобравшись к ней как можно ближе на автомобиле.

В интернете мы узнали, что для достижения вершины можно использовать несколько входов в национальный парк. Под наши требования лучше всего подходил вход с условным названием «Виле», расположенный в каких-то трёх с половиной километрах от вершины. За это расстояние нам предстояло преодолеть перепад высот в 400 метров, так что задача выглядела не такой тяжёлой, как на Снежнице, и несколько интереснее Учки. В итоге мы должны были оказаться на рекордной для нас высоте 1528 метров (если считать пешие восхождения — поезд на Цугшпитце не в счёт), а я к тому же надеялся увидеть огненных саламандр в естественной среде обитания, благо и время, и место были подходящими.

На скачанной с сайта парка карте мы нашли необходимый нам вход Виле, а также обнаружили сооружение, обозначенное как «горный дом» и расположенное метрах в двухстах от самой вершины. «Ну да, ну да», — посмеялись мы, припоминая опыт Снежницы с наглухо закрытым горным домом, расположенным даже не у вершины, а на старте маршрута; по нашим представлениям, если где-то и была инфраструктура в виде магазинов, туалетов и парковок, то как раз на входе в национальный парк, а то, что что-то дальше по маршруту будет не то чтобы открыто, а хотя бы вообще существовать физически, было из области иллюзий и галлюцинаций.

И вот мы сворачиваем с магистрали, проходящей, напомню, на приличной высоте, где дуют ветра, не позволяющие выезжать на неё грузовым автомобилям, и въезжаем в лесной массив, руководствуясь указаниями навигатора. Мы надеялись, что народа здесь будет всё-таки меньше, чем на Учке, и пока наши надежды оправдывались — нам не встречается ни одной машины, и нас это полностью устраивает. В какой-то момент асфальтовая дорога кончается, и мы медленно пробираемся по достаточно плохой грунтовке; навигатор говорит нам, что точка «Виле» всё ближе, а признаков цивилизации нет и в помине, и мы предвкушаем, каким же будет этот самый «вход в национальный парк»? Продаётся ли там вода? Мы на сей раз уже опытнее и запаслись, но всё же интересно. Много ли народа на маршруте? Насколько хорошо он размечен? Телефон с GPS и закачанным в него приложением для любителей гор делает эти вопросы второстепенными, но любопытство — наша общая черта, и мы разговариваем об этом в тот момент, когда навигатор сигнализирует, что мы достигли искомой точки «Виле».

В тот момент мы оба испытали лёгкий шок, хотя, в принципе, были готовы ко всему. Обозначенный на карте «вход в национальный парк Рисняк» представляет собой небольшую неровную поляну, и на одном из окружающих её деревьев мы обнаруживаем выполненную краской кособокую надпись «Виле». Типа, вот он, вход. И стрелка, которая указывает направление к вершине Велики Рисняк.

Что ж, на цивилизацию рассчитывать не приходится; к счастью, на этот раз мы были значительно лучше подготовлены к такому сценарию. В то, что где-то там рядом с вершиной есть какой-то ещё горный дом в этот момент уже, конечно, не верил ни один из нас; мы взяли с собой приличный запас воды, распределили вес в рюкзаках, навострили трекинговые палки и пошли.

Девственный лес на склонах горного массива Рисняк оставляет незабываемое впечатление. Идти по нему физически намного легче, чем по выжженным солнцем ничем не прикрытым тропинкам Снежницы, здесь всегда можно найти тень и прохладу, присесть и отдохнуть на подвернувшемся камне, поразглядывать всяких птиц и лягушек и, вообще, понаслаждаться природой. Мы шли и шли, и никто нам не встречался, мы были одни в этом лесу, и это наполняло нас невыразимым чувством единения с природой.

Три километра подъёма прошли незаметно, хотя физически было достаточно тяжело. Мы шли по размеченной тропинке, хотя порой немного плутали, и в такие моменты нам и не хватало нашего верного ньюфаундленда, который бы подсказал нам дорогу; иногда мы немного передыхали, фотографировали и снова шли, а потом мы вышли на открытую местность... И увидели дом.

 

Да, вдалеке виднелся солидный деревянный дом с красной крышей; мы, разумеется, даже не помышляли о том, чтобы он был открыт, но как объект, затерянный далеко в горах, он был, несомненно, интересен. Жена сначала по привычке поддалась лёгкой панике на тему «до него идти минимум полдня», а я, более или менее научившийся делать поправку на неправильную визуальную оценку расстояния в горах, пообещал, что если мы не дойдём до него за двадцать минут, то повернём назад. Признаться, я не был уверен в своей корректировке, но так всё и вышло — через двадцать минут мы стояли у дверей дома, которые были открыты; во дворе стояли столы и скамейки, а на них сидели люди и с интересом смотрели на нас, пришедших снизу.

Мы осторожно вошли. Первым, что мы увидели, было объявление с просьбой экономно расходовать воду в туалете и душе в связи с тем, что её запас сильно ограничен; тут мы поняли, что оказались в хостеле для горных туристов. Здесь жили те, кто хотел исходить Рисняк как следует, потратив на это не один день; удивительно, но большая часть постояльцев говорили по-немецки. Не представляю, что могло привести сюда немцев, австрийцев или швейцарцев, у которых под боком всё великолепие Альп, но, видимо, Рисняк имеет своё, особое, ни с чем несравнимое очарование, которому неспособны противостоять даже гордые альпийские народы.

Мы без труда нашли хозяйку заведения, которая с удовольствием продала нам пару банок сока (было удивительно приятно пить что-то отличное от воды в такой глуши) и карту местности, которую я купил как сувенир — как по мне, GPS всё равно надёжнее, но я коллекционирую бумажные карты, и эта должна была занять в моей коллекции особое место. Я также вспомнил, что на сайте упоминалось о том, что посетители национального парка должны оплатить небольшой денежный сбор за посещение, и поинтересовался, где мы можем это сделать — я-то рассчитывал, что мы решим этот вопрос у входа Виле, но то дерево на поляне напрочь отказывалось принимать какие-либо платежи. Оказалось, что сбор можно оплатить прямо здесь, а взамен мы получили билеты на посещение национального парка; ещё один сувенир и напоминание о том, что обязанность оплаты не всегда влечёт за собой наличие бетонных заборов, железных цепей и сторожевых собак.

Путь от дома до вершины составлял от силы метров двести, но это были самые сложные двести метров всего маршрута. Очень узкая тропинка, лихо закручиваясь, уходила вверх, и нам приходилось держаться за вбитую в камни цепь, чтобы подняться по ней. На этом этапе трекинговые палки были бесполезны; наверное, стоило оставить их у дома, но кто же знал. В итоге мы всё-таки выбрались на вершину и снова испытали то непередаваемое чувство вершины мира, которое впервые накрыло нас на Снежнице.

На этой вершине мы были не одни, но две-три группы туристов, проживающих в доме и поднявшихся сюда, видимо, в качестве ежедневной прогулки, ничуть не мешали нам наслаждаться вершиной и открывавшимися с неё видами. Мы провели на вершине довольно много времени и, преисполнившись впечатлений, начали спуск.

 

Сложнее всего было спуститься к дому, а дальше мы вышли на знакомую дорожку, и, едва начав свой путь назад, встретили первых людей, которые, как и мы, поднялись сюда снизу.

Этими людьми оказалась молодая пара туристов, вероятно, тоже немецкого происхождения, и они бодро шли навстречу нам, по направлению к дому, а у папы за спиной, подвешенный на какой-то системе ремней, подобной рюкзаку, болтался бессознательного возраста младенец; последний, похоже, преотлично себя чувствовал на горном воздухе, сосал соску и глазел по сторонам. Воистину, никогда не рано начать заниматься горным туризмом.

Обратный путь прошёл без приключений, знакомое дерево по имени Виле встретило нас и вернуло нам нашу машину в целости и сохранности, и, после недолгой езды по магистрали, мы возвратились домой.

 

Это место, и правда, стало для нас домом, приютившим нас, сбежавших из негостеприимной цыганской деревни, и теперь, когда нам предстояло его покинуть, нас охватывало чувство, которое, должно быть, знакомо морякам, уходящим в дальнее плаванье. Человек не властен над стихией, и, уходя в океан, моряк никогда не знает, вернётся ли он; но если ему суждено вернуться — он вернётся домой. Туда, где его ждут, где все его знают, где, зайдя в местное кафе, ему не нужно представляться, и где помогут всем миром, если он попадёт в беду.

Именно таким стал для нас Край, маленький уголок земного рая, и мы чувствовали себя людьми, которым не повезло родиться не у себя дома. У нас был корзинка сухоцветов, подаренная мной жене где-то в процессе нашего долгого путешествия, и мы, взяв её, пошли на море, традиционно прихватив с собой фотокамеры. Конечно, эта съёмка получилась грустной, но ведь и не может быть иначе, когда расстаёшься с домом. Корзинку мы оставили на пляже — пусть она будет сюрпризом для того, кто придёт сюда завтра.

Следующий день был последним нашим днём в Хорватии. Мы гуляли по Опатии, катались по шоссе до Риеки и старались не думать ни о чём. А вечером, не в силах сдержать себя, мы снова пошли на море, несмотря на то, что погода купанию явно не благоприятствовала. На пляже было пусто, и наша корзинка сухоцветов так и стояла там, никем не востребованная, а мы, увидев её, испытали тёплое чувство, будто нашего прихода кто-то ждал.

Я искупался из принципа. Вода была неимоверно холодной, но я люблю холодную воду, она освежает и придаёт сил. Потом мы побежали назад, к нашему столу, за которым уже сидел Бруно, всё ещё не уставший от празднования рождения внучки, и потому потреблявший всё ту же истрианскую Мальвазию всё в тех же неумеренных количествах.

— Купались? — уточнил Бруно у изрядно посиневшего меня.
— Да, купался. В последний раз. — Ответил я на своём плохом хорватском.
Бруно нахмурил лоб, как бы переваривая эту мысль. Затем лицо его просветлело и озарилось пониманием:
— А, в смысле «в последний раз в этом году»? Ну да, ну да. Но вы ведь вернётесь, да?

Я не нашёлся, что ему возразить. Действительно, ведь мы вернёмся, в чём проблема? Не в последний раз в жизни мы приезжаем в Хорватию, не в последний раз мы заезжаем в Край и не в последний раз мы пьём с Бруно Мальвазию. Так зачем грустить?

Наша непотопляемая машина, верная, как внезапный горный ньюфаундленд, мчится вперёд. Много сотен километров назад осталась родная нам Истрия, много сотен километров отделяют нас от объездной Загреба, где мы жили целый месяц, а проехали его, вот досада, за десять минут. Позади остался неоднозначный Будапешт и Кошице, где мы раздали все долги, и многие километры Польши. В прошлый раз мы уезжали из Хорватии со слезами на глазах, а сейчас нам грустно, но мы улыбаемся, потому что знаем, что обязательно вернёмся туда, где нас ждут.

Единственная ночёвка в польском Люблине после двенадцатичасовой гонки по автобанам, и мы въезжаем в Белоруссию, выбираемся из Домачёво на трассу и едем туда, куда мы должны вернуться — не потому что хотим, а потому что должны. Мы проезжаем Минск, и уже совсем небольшое расстояние отделяет нас от границы, и вдруг где-то в районе Орши мы видим двойную радугу, такую же, как та, что сопровождала нас на пути в это путешествие, начавшееся так давно — два месяца назад. Двойная радуга, как ворота в другое измерение, она сначала впустила нас в наш мир, а сейчас выпускает нас из него в чужую вселенную.

 

Конечно, мы грустим, но, тем не менее, теперь мы смотрим вперёд без неопределённости и без сомнений. Мы всего лишь отправляемся в плаванье; а когда оно завершится, мы вернёмся домой.