Туда, где завтра будет новый день…

«Никто не скажет вам спасибо, если вы вернётесь с победой,
зато никто и не заплачет в случае вашей гибели!».
(«Шнапс» — Шпионская Народная Английская Сентенция).

«Нет дороге окончанья, есть зато её итог!» — (Ю. Визбор).

Немудрящий запас немецких слов, необходимых для покупки и перегона автомобиля из Германии, замечателен рефреном буквы «Ш»; как-то: «шротт» (металлолом), «шайзе» (дрянь, мерзость), «швулль» (нетрадиционный, читай: «нехороший» человек), «шнапс», «шнелль» (понятно и без перевода), «штау» (пробка, затор на дорогах). Первое же, услышанное мною слово польское, к вящему удивлению, с «Ш» не начиналось.

«Мажь!» Они выловили меня на подступах к Варшаве.

Общий жизненный градиент при движении с Запада на Восток хоть и не сказать, что падает по параболе, но всё-таки опускается. Плавненько, по экспоненте. На бензоколонках к западу от Берлина водители, обычно, оплачивают бензин после заправки (кругом же порядочные люди, верно?), а вот в стране Штази такое никому и в голову не придёт; вас об этом проинформируют многочисленные таблички, в основном почему-то на русском (и в самом деле, почему бы это?) языке.

В Польше вы впервые увидите уныло бредущих куда-то вдоль дорог людей, в Белоруссии лучше вообще лишний раз из машины не выходить, ну а дальше — родимая грязь разбитых дорог, ржавые грузовики, волочащие куда-то груды гнилых овощей, покосившиеся заборы и колокольни без крестов. Тоска и безнадёга.

Впрочем, на Востоке дальнем, куда я попаду ещё не скоро, там снова начнётся возрождение цивилизации, а пока что, на закате года и века, задача, стоящая предо мной, отличалась крайним утилитаризмом — отправка недавно купленной и относительно ещё свеженькой «Тойоты» от зелёных долин Нижней Саксонии до родимых сибирских комариных болот. Однажды предпринятое морское путешествие от дельфиньей бухты Киля до мрачного, больше похожего на заброшенный лепрозорий, морского порта на другом берегу Балтики, нам с «Кариной» на пользу, увы, не пошло.

Морское.

«Летать самолётом намного быстрей; и всё-таки море — останется морем, и нам никогда не прожить без морей» (старая советская песня).

На восточном берегу хоть и неглубокого, но довольно знаменитого залива, под немудрящий аккомпанемент быдляка местной радиостанции «ЭФЭМ «Достоевский» (остроумно названной так в честь какого-то писателя), честная и неподкупная таможня, навесив на меня точно такой же бескомпромиссный и неподъёмный платеж, тут же великодушно разрешила, во его избежание, запрыгнуть обратно на ещё не ушедший в обратный путь немецкий паром, забитый развесёлой публикой, состоящей из различной масти проходимцев, контрабандистов, жуликов, циркачей и простых шоферюг. «Дальнобои», объездившие полмира, говорящие на всех языках и не знающие толком ни одного, кроме незамысловатых матерков, коротали время за поглощением «ерша» (чистая водка давно уже потеряла для них всяческий смысл) в компании депортированного армянина. В кают-компании, бывший «Советский цирк» (гастроли только раз в году) развлекал народ карточными фокусами. Он неуклюже извинялся за недавний переполох, устроенный им на погрузке, и, подлизываясь, угощал попутчиков пивом, заодно сам отходя от предынфарктного состояния. В предынфарктное состояние попасть самому и привести всех окружающих довольно несложно, для этого надо всего лишь, обладая ростом чуть-чуть выше метра, если мерять с кепкой, и купленными только недавно «правами» попытаться заехать на борт парохода по грузовой аппарели. То, что ты сам, несмотря на подложенные подушки, не видишь ничего — это ещё полбеды. Главное — как это видят окружающие, которые внезапно, почувствовав себя героями произведений то ли Майн Рида, то ли Стивена Кинга, в дикой панике разбегаются от всадника без головы (читай — от автомобиля без водителя), выписывающего пируэты по грузовой палубе.

Мало кто не потеряет при этом присутствия духа; разве только что грустный армянский человек, видевший многое на своём веку и пятый (или шестой) раз подряд пересекающий морские просторы на одном и том же пароходе; ни на одном берегу ему были не рады. Сначала его за что-то невзлюбила немецкая полиция; ну, подумаешь, поехал чуток покататься подвыпимши. Наверное, не стоит (хоть немецкими законами это и допускается) кататься пьяненьким по Германии, тем более — если находишься на нелегальном положении, приехал давно, просрочил все визы и сидишь на шее у родни. Не надо, наверное, использовать для этих целей чужое «ауто» без страховки; и уж никак не следует попадать при этом в аварию. Полицай приехал быстро и, увидев вместо требуемых водительских прав и желаемого страхового полиса всего лишь временные, бумажные «права» с негодной категорией и просроченный советский паспорт со степанакертской пропиской, сказал «айн-цывай» и, не придумав ничего лучшего, отправил непонятного человека в морское путешествие далеко на Восток; откуда незадачливого пассажира немедленно развернули в обратном направлении.

Восточные коллеги Кильских правоохранителей, рассудив, совершенно справедливо, что Степакерт находится, во-первых, — на Юге, а во-вторых, — совершенно в другой стране, отфутболили несчастного армянина в обратную путь-дорожку, чему он был только рад — на далёкой родине шла война, а пиво в судовом буфете с лихвой оплачивал бюджет Бундесрепублик Дойчланд. Жаловаться на нелёгкую судьбу и абсурд немецких законов незадачливый пассажир, впрочем, не прекращал; с ним многие соглашались.

Администрацию порта моего прибытия, точно так же, как и армянина, и всю попутную шоферню, водка без пива тоже давно не впечатляла. Качество приходилось компенсировать количеством. Как вариант — просто прекратить есть дня за три до прихода парохода из Киля. Их было человек двадцать, и они были голодны. Им накрыли в кают-компании столы, они побросали там свои документы и начали жрать.

Майн Готт, как они жрали! Они хавали, чуфанили, глотали, давились, их жирные пальцы небрежно перелистывали какие-то декларации, списки и реестры, в то время как бритые затылки всё ниже и ниже склонялись над бифштексами и окорочками; официанты, перемигиваясь, спешили поднести всё новые и новые яства. Несколько ящиков немецкого пива (не иначе как вещдоки или конфискат, подлежащий уничтожению) ожидали своей судьбы в углу каюты.

Достопочтенная комиссия, очевидно, не сомневавшаяся в закрытом статусе своего заседания, очень бы удивилась, узнав, что громадное зеркало, предоставлявшее гостям возможность утереть жирные подбородки, а дамам, к тому же, подправить испорченный возлияниями макияж, в то же самое время предоставляло внимательному наблюдателю с другой стороны не менее (а то — и более) колоритный и впечатляющий обзор.

В конце ужина мне, улучив момент и вовремя выскочив из зазеркалья, таки удалось потревожить одного из них, и тот (дай Бог ему здоровья), почти по Баркову «плюнув вверх икрой» и быстро войдя в курс моих перипетий, совершенно честно и открыто изрёк: «‘нимаешь, б’гатан, ты зря сюда заехал, тебя тут разденут «по-полной», лучшее, что могу тебе присоветовать — разворачивайся-ка ты обратно на этом же пароходе в Германию, и прорывайся в свою Сибирь посуху, лучше — через Белоруссию».

И снова — путь к причалу, и снова ставшие уже привычными слова: коносамент, швартовка, аппарель. И снова — ржавый одессит, но уже слева — у стенки причала, и опять наш капитан-немец орёт местному лоцману: «Правее правее возьми, тут прижимное течение, не пройдём же, сносит нас!» Мальчишка-штурман, выпускник ДВИМу, в ужасе прячется за колонкой гирокомпаса; но лоцман местный, и он знает всё и знает лучше всех, мы проходим… проходим… почти… бернуллева сила отжимает ботик от причала, раздаются хлопки рвущихся гнилых канатов, и, не успей матрос, неосторожно высунувшийся из люка (всего лишь полюбоваться сверкающим чудом немецкой морской инженерии) спрятать обратно всклокоченную голову, хлестнувшие обрывки тросов, вполне возможно, сделали бы эту картину последним зрелищем в его жизни. Ржавый пароходик, болтаясь на волнах нашей кильватерной струи и беспомощно повиснув на носовых швартовах, перегораживает фарватер. На мостике чуда немецкой морской инженерии повисает гробовая тишина. Лоцман, пряча глаза, потихоньку проталкивается к выходу через ряды нетрезвых зевак из «Совтрансавто», капитан трясущимися руками набирает номер телефона. Занавес.

Чайки за кормой, позади залив и студёное море, какой-то великолепный, сверкающий остров, но уже по правому борту, и вот он, здравствуй, показавшийся таким родным и милым, порт Киля! И два уже знакомых худеньких таможенника, салютуя мне и всем прибывшим, ожидаемо отказываются, в отличие от их заморских коллег, даже от стаканчика дармового кофе.

Цурюк? Виллькоммен! Кайн проблем! И снова солнце в лицо, дорога ведёт на восток, немецкую таможню даже не заметил, польская встретила криво прибитой вывеской, приглашающей поменять валюту, приобрести недорого страховку и приятно провести время в обществе неиспорченных излишними предрассудками дам.

Дранг нах Ост! (Сухопутное).

«Мажь!» Они выловили меня уже на подъезде к Варшаве. Жиденькая просинь взглядов польских правоохранителей («польский правоохранитель» — звучит уже смешно; оксюморон), в сопровождении гундосых рефренов «мажь!» не вызывала в душе никаких других желаний, кроме как смазать по лысым черепам потомков гордых шляхтичей. Вместо этого, криво улыбаясь и вспоминая печальный конец Остапа Бендера (его, вроде бы, румыны укокошили; хотя, по Безрукову, — какая разница?), плетусь к багажнику за выклянченной колбасой и упаковкой «кромбахера», припомнив по дороге Моррелловскую рекомендацию поменьше доверять обладателям голубых, якобы искренних, широко открытых и расставленных глаз. Очевидно, поляки подумали обо мне что-то тоже типа этого, поскольку, не удовлетворившись угощением, снова завели своё: «мажь!» Пришлось добавить десяток дойчмарок, дабы скомпенсировать отсутствие шляхетской страховки, легкомысленно не приобретённой на границе, в киоске с криво прибитой вывеской, предлагающей в довесок недорогих девочек. Не спасла меня знаменитая немецкая «зелёная карта», действующая, как утверждалось, чуть ли не до Минска на восток; она вдруг оказалась «ние добже» и «мажь!»

Я к тому времени уже немало нахватался местных словечек: «прОшу пана… пани», «добже», «ние добже», «просто», «мажь!», кстати (или некстати) посадив машину на каком-то просёлке аж до поддона картера и проведя первую половину ночи — по уши в грязи, пытаясь выбраться самостоятельно, а половину вторую — в милом общении с местными трактористами. В Польше вообще очень мягкий, предательский грунт, на него лучше лишний раз не съезжать. Но иногда — приходится. Первый раз показался не более, чем занимательным шофёрским приключением, а вот второй…

Студенческое.

Чёрная, тонированная «вхлам» и изрядно пошарпанная «Ауди-100». «Сотка», она же — «селёдка». Легенда того времени, мечта. «Мерседесовский» мотор, полный привод, оцинкованный «вечный» кузов. Статус и уровень. Крутой обгон, визг тормозов, медленно, как в дурном сне, уходит прямо передо мной вправо, перегораживая дорогу. Еле успеваю оттормозиться, кое-как уйдя от столкновения. Намерения ясны и понятны — всё, нас дальше пускать не хотят. Нас — это, собственно, меня, кое-как (с милостивой помощью местных тружеников полей, наконец-то вызволившего «Карину» из объятий польских чернозёмов), и парочке старых, потёртых «фольксвагенов» с транзитными номерами — такими же телезрителями, как и я, непонятно почему признавшими меня главарём стаи и посему покорно следовавшими за мною в сторону белорусской границы.

Они давно уже увязались за мной и шлёпали в кильватере, а я, гордо снизойдя до их нужд и мурлыча про себя из Высоцкого: «Куда мы шли, в Москву, или Монголию, не знал, паскуда, он, а я — тем более…» вёл стихийную кавалькаду навстречу новым приключениям, наслаждаясь утренней тишиной и благолепием польской провинции. И всё было спокойно и все невзгоды, казалось, были уже позади, когда вдруг из открывшегося окна «селёдки», вставшей колом прямо перед моим носом, мне не была продемонстрирована некая «ксива», всем своим видом, цветом и формой напоминавшая то ли комсомольский билет времён СССР, то ли зачётную книжку студента-заочника Ивановского педагогического техникума. Если целью демонстрации этакого артефакта была попытка меня впечатлить и деморализовать, то она не удалась. Врать не буду, перетрухал я знатно, но, как ни странно, нисколько не растерял аналитических способностей; я сам потом удивлялся, сколько параметров удалось просчитать за то короткое время, пока оседала пыль под раскалёнными протекторами внезапно остановившейся перед моим носом громадной «Ауди».

«Краткий сравнительный анализ динамических характеристик и траекторий движущихся объектов, выполненный под стук зубов и тремор конечностей ранним сентябрьским утром в районе населённого пункта «БялаПодляска»:

С первого взгляда, двухлитровый (как минимум) мотор, полный привод и низкий центр тяжести «Ауди» не оставлял мне, с моими хилыми «один и шесть» никаких шансов на петляющих дорожках воеводства. Но это — только с первого взгляда, а вот, если углубиться в детали и выполнить более точный расчёт… итак, тонированные стёкла, поднятые, несмотря на жару, говорят нам о наличии кондиционера; окно опустилось плавно, без рывков — электростеклоподьёмник, это — «полный фарш», а значит коробка — автомат… опа… ребятки, а ведь это минус процентов десять-пятнадцать по мощности; а теперь полученную цифирь давайте-ка поделим, ну хотя бы, на три («ксивой» мне помахали с заднего сиденья), значит их, как минимум — трое, плюс, скорее всего, не совсем одобряемые законом, металлические изделия в багажнике (не с пустыми же руками удостоверениями размахивать)… а я-то один, и на «мехе», и в весе минус упаковка пива, отстрелянная в польских полицаев…

… подсознание отрабатывает исходные данные и подсчитывает шансы, ладно, тормозим потихонечку, потом сильнее… сильнее, тяжёлая «селёдка» отжимает меня на обочину, проскакивает вперёд, блокирует дорогу и самонадеянно останавливается, видя мой законопослушный «поворотник»… да и я останавливаюсь, вот-вот останавливаюсь… держи карман шире… отсыпаю… фальшивая улыбка в форточку, педаль сцепления — в пол, туда же — «газ», с ходу — «пятая»… эх, не знаю, простят ли меня инженеры «Айсин», польские дорожники и новые владельцы «карины»… скрежет синхронизаторов, обиженный вой покрышек и гравий из-под передних колёс, проскакиваю по краю обрыва в легкомысленно оставленный пацанчиками в «Ауди» зазор, и, кое-как стабилизировав заболтавшуюся лёгкую корму «Тойоты», вижу, как передний «Фольксваген» устремляется по просёлку направо, а задний, по законам жанра — в прямо противоположную сторону… мысленно поаплодировав сообразительности случайных попутчиков, подмешиваю в пыль и выхлоп своё сочувствие студентам заочникам в их нелёгких муках выбора.

Стрелка — далеко за полтораста, преимущество в темпе терять нельзя, чёрный силуэт в зеркале заднего вида всё ещё пытается изобразить некие движения, но вот «с ходу» решить Буриданову задачу у студентов не выходит. Они, наверное, до сих пор там стоят, у городка Бяла-Подляска, натужно гадая, по какой из трёх дорог им ехать… мне даже немножко стыдно…

…но мысль, что они не одиноки в этом мире, всё-таки немножко облегчает муки моей совести, ведь точно так же, до сих пор, наверное, стоят у сортира в поле под Брестом завезённые мною туда и брошенные незадачливые рекетёры. До сих пор хохочу, как представляю их рожи в тот момент, когда они вышли из объекта «ЭмЖо» и увидели, что фраера-то и след простыл! Мне их даже немножечко жалко, ведь им, во первых, теперь надо как-то возвращаться на «стрелку», а во-вторых — отвечать, как они умудрились упустить перепуганного жирненького фраерка на недешевой машине, который вот тут, только что, буквально полчаса назад, клятвенно обещал «за всё рассчитаться», потому что он «все законы знает, чё-почём и чё-куда…», и он, конечно же, рассчитался бы за всё, ведь за ним шла «бригада» из сорока машин… (тут я, каюсь, «загнул», и они меня могли бы «расколоть», но им, явно, как говорил один мой начальник, «баксы глаза застили» ) — в данном случае, дойчмарки, но это неважно, а важно то, что «фраерок» таки ушёл…

…между тем, «жирненький фраерок» совсем никуда не торопился. Предусмотрительно допустив худший вариант — что у братвы (по крайней мере, по их утверждениям) «всё схвачено и все окрестные «менты» «повязаны» (а почему бы вдруг и нет?), он, вычислив с ходу, что вылавливать его будут на восточном выезде, двинул сразу на север и залёг в ближайшем лесу, наслаждаясь компанией герцога «Марльборо» . Благодаря помощи Его Высочества оказалось совсем несложно установить обратно, на положенные места, аннулированные, в своё время, ганноверской полицией, сохранённые как сувениры, и не имеющие юридической силы, «родные», немецкие номера «Тойоты». Выглядели они внушительно и уверенно, добавляя статуса и солидности, а, поскольку, (по заверениям того же герцога), само по себе понятие «юридическая сила», отсюда, и дальше — на восток, это, не более чем ничего не значащие слова, то транзитные «бумажки», переместились на причитающееся им места в багажнике. Его Высочество отнюдь не стремился привлекать к себе лишнего внимания, и посторонние предметы на стекле Его авто, пусть даже и благословлённые «Правилами Дорожного Движения», были совершенно ни к чему.

И много будет ещё чего интересного. Смешные милиционеры, выскакивающие из грязных, покосившихся сарайчиков, слегка напоминающих деревенские сортиры, с благой целью вменить какие-то, придуманные на бегу правонарушения, и потом лихорадочно, в поисках этих нарушений роющиеся в конспектах, видимо, ещё сержантской школы; неотличимые от бомжей невнятные «экологи», сидящие в тулупах прямо на ведрах посередине степи, и просящие совсем немного; какие-то странные люди ночью, на заброшенной помойке у костров, на велосипедах…

…и стелилась под колёса родимая грязь разбитых дорог, проползали мимо ржавые грузовики, волочащие куда-то груды гнилых овощей, мелькали покосившиеся заборы и колокольни без крестов. Тоска и безнадёга. И раз за разом, озаряя путь, восходило Светило, возносясь с Востока, возносясь оттуда, куда я попаду ещё не скоро. А тогда, на закате века и года, нужно было продолжать жить. И двигаться. И исполнять свои обязанности.

Sincerely yours (искренне Ваш): Captain Phlintus

Alexander Belov.