Франция

Глава 1.

Монотонный гул, тихая музыка, пролетающие мимо огни... Где я? Что здесь происходит? Надо просыпаться. А, точно, машина. Я внутри неё, и она едет на запад. Так, самое главное — я не за рулём? Вроде нет. Тогда всё хорошо.

Мы выехали из Москвы за полночь и через 16 часов дорог, границ, заправок и кафе, оказались в польском Белостоке. Дорога на сей раз не чинила нам никаких особенных препятствий, за исключением двух мелких неприятностей, первой из которых был датчик уровня топлива, который изволил испустить дух непосредственно перед поездкой. Ремонтировать было уже некогда. Что ж, придётся заправляться по одометру. Мы ездили с дырой в радиаторе, с погнутым диском, без водительского «дворника», на лысом с одной стороны колесе и с нарушенной геометрией подвески. Подумаешь, датчик топлива.

Второй неприятностью были московские платные дороги. Их придумал какой-то не блещущий мощью своей мысли чиновник, который однажды съездил в Европу, и, увидев мельком из окна служебного автомобиля, как это устроено на европейских автобанах, решил, что у нас непременно нужно сделать так же. Вернувшись, он сбивчиво и невнятно объяснил это начальнику дорожно-строительной компании, который с его слов примерно набросал карандашом план и отдал его прорабу, а тот, в свою очередь, забыл этот план дома и пересказывал его узбекам-строителям по памяти. В итоге мы имеем то, что имеем. Я не впервые вижу платные дороги, поверьте, и я всё время ехал чётко по указателю «оплата наличными», но приехал в гейт с транспондером и сдавал из него задом. Про систему передачи денег я не буду даже рассказывать, это нужно видеть собственными глазами, чтобы поверить, что можно сконструировать такие окошки для денег, в которые не пролезает палец. Ну и, конечно, Москва впечатлила финансовым размахом — 80 рублей за 10 километров дороги. В абсолютных цифрах это копейки, но, если разделить стоимость на расстояние, получится дороже, чем в Швейцарии.

Всё, к чёрту. Москва — она где-то там, полторы тыщи километров назад. Мы в Белостоке, тут белый день, мы заселились в почти пустой и очень хороший отель, и мы совершенно не собираемся спать, несмотря на 16 часов непрерывной езды. Мы в Польше, в новом для нас городе, и мы не были бы нами, если бы не пошли по нему гулять. Пусть даже это и город-торговый центр. Да, именно это я слышал о Белостоке от людей, которые часто бывают там ввиду близости белорусской границы — куча торговых центров, есть где затариться, а больше ничего интересного нет.

Мы не сразу сориентировались, куда идти, пришлось отвыкать от руля и привыкать к ногам, но всё же поймали нужное направление, пришли в центр, и... Ребят, вы серьёзно? Торговый центр, да? Да Белосток — просто офигенный город. Здесь есть старые площади, узкие улочки, уютные кафе, чёрт, здесь есть даже долбаный ДВОРЕЦ, с парком и фонтанами, и с полным отсутствием народа. Пожалуй, с этого момента я введу в свою речь идиому «не видеть дальше торгового центра».

Вечер в Белостоке завершился в кафе «Шерлок Холмс» на центральной площади у ратуши. Бургер с пивом — совершенно необходимая часть вечернего рациона автопутешественника.

Следующим утром мы уже ехали в Берлин. Так уж у нас повелось, что мы знакомимся с городами Польши по одному, и на каждый город у нас обычно есть полдня, но чем больше мы видим этих городов, тем больше нам нравится Польша.

Наверное, именно поэтому мы решили заехать в Познань. Ну, не только поэтому, а ещё потому, что поляки успели достроить автобан до Берлина. Слово «Познань» до этого момента вызывало во мне бурю отрицательных эмоций, потому что именно отсюда начиналась одна сплошная пробка до самой границы с Германией несколько лет назад, и мы плутали в ночи по просёлочным дорогам, пытаясь её объехать; но сейчас был белый день, в Познань вёл широченный автобан, один из самых скоростных в Европе, и мы решились.

Познань — красивый город, но слишком большой, чтобы близко познакомиться с ним за те несколько часов, которые у нас были. Мы успели увидеть всё, что успели увидеть, и двинулись в Берлин.

Берлин, наш старый знакомый, приветливо встретил нас, и, чтобы нам не было скучно, приоткрыл некоторые доселе нам неведомые свои стороны. Я не особенно заморачивался с бронированием отеля на одну ночь, и выбрал тот, который был ближе к автобану; так уж получилось, что этот отель был расположен рядом с аэропортом Темпельхоф. Аэропорт закрыли лет семь назад, превратив его в парк, и поступили при этом достаточно необычно для немцев. Вместо всего вот этого проектирования, девелопмента, инжиниринга и всего остального, что так любят немцы, они просто приделали к ограде лётного поля ворота и сказали: «Теперь здесь парк. Был аэропорт Темпельхоф, а стал парк Темпельхоф». И именно такой нестандартный подход позволил появиться этому месту, которое превратилось из простого парка в социальное явление.

Взлётная полоса стала прекрасным полигоном для скейтбордистов и роллеров, а на насыпи лётного поля по вечерам собирается огромное для среднестатистического парка количество людей, чтобы выпить пива и пообщаться. По духу всё это больше похоже на коммуну хиппи, чем на парк, и мы сполна прониклись этим духом, хоть и провели здесь всего пару часов — в Берлин мы попали довольно поздно, задержавшись в Познани.

Наш вечер завершился в кафе «кухня Ливана», которое представляло собой ларёк с шаурмой. Признаться, мы ещё не ели ливанской шаурмы в Берлине, и не могли не воспользоваться такой возможностью, а после — отель, утро, машина, автобан, хоть и не имеющий ограничений скорости, но такой долгий, заправка, кафе, я с грустью смотрю на указатели с названиями немецких городов, в которых мы ни разу не были, и мимо которых сейчас проезжаем, ещё заправка, ещё кафе, пересекаем Рейн, и...

Франция. Круассаны, лягушки, вино, же не манж па сис жур. Собственно, это всё, что я знаю о Франции. У меня есть старая присказка — когда мне сообщают какую-нибудь шокирующую новость о Франции (президент назначил министром своего попугая, прошла демонстрация в поддержку запрета ношения наручных часов, или ещё что-нибудь такое, что во Франции обычно происходит), я всегда говорю: «Ну это же французы, они странные, они лягушек едят». Никогда не думал, что, произнося эту фразу, я каждый раз попадаю в точку. Никогда не думал, что после месяца, проведённого во Франции, прочно закреплю за ней эпитет «странная». Никогда не думал, что во Франции я не попробую лягушек. Я вообще не думал о Франции.

Но Франция решила не шокировать нас с порога, а то ещё, чего доброго, развернёмся и поедем обратно в Германию. Приграничный Мюлуз встретил нас радушно и поселил в апарт-отеле, в уютном номере с кухней и с потрясающим балконом, нависающим над улицей. Не то чтобы нам вся эта красота была нужна на одну ночь, но мы не отказывались. И, разумеется, мы пошли гулять по городу. Какая разница, что до этого мы непрерывно ехали два дня? Какая разница, что мы вчера пересекли всю Германию, а завтра нам предстоит пересечь половину Франции? Мы впервые оказались в новой для нас стране, ложиться спать было бы кощунством, несмотря на надвигавшийся вечер, и мы пошли на улицу. Вторичной задачей было раздобыть ужин, но если бы нам этого не удалось — мы бы были сыты духовной пищей.

Мы шли по улицам и тайком рассматривали прохожих, среди которых, помимо явных французов, встречались явные арабы и не менее явные негры. Я многократно слышал про проблему мигрантов во Франции и, увидев этих мигрантов собственными глазами, попробовал провести некий эмпирический анализ и пришёл к весьма интересным выводам, которыми хочу поделиться.

На самом деле, гуляя по окраинам практически любого крупного французского города, вы увидите довольно большое количество негров. Но, как я и подозревал, ключевой вопрос здесь не в их количестве, а в том, почему вы их увидите.

Представьте себе большую толпу, на которую вы смотрите сверху. Если это будет толпа европейцев, среди которых будет один негр, вы его увидите сразу. Если это будет толпа негров, среди которых будет один европеец, вы его тоже увидите сразу. Человеческий глаз природой натренирован выделять то, что отличается от общей картины; возможно, это свойство в природе присуще хищникам вообще, это было бы логично, но я не изучал вопрос. И вот, вы идёте по европейскому городу, и ваш глаз выдёргивает из толпы каждого встреченного негра, и на десятом чернокожем вы приходите к выводу, что негры заполонили Европу. Между тем, мимо прошли 400 французов, 138 арабов, 18 индусов и пара залётных китайцев — это только те, кого вы можете дифференцировать по внешним признакам. В целом, опираясь на свои наблюдения, я могу сказать, что в относительном выражении негров во Франции значительно меньше, чем узбеков в Москве — не на порядок, но в разы.

Предаваясь этим размышлениям об особенностях человеческого восприятия, мы дошли до центра Мюлуза. Мы нашли небольшой ресторанчик, заказали какого-то мяса и по бокалу Бордо. Всё это было совершенно великолепно, и мне очень горько говорить о том, что этот опыт в контексте Франции был скорее уникальным, чем обыденным. Если, приехав в Италию, мы могли брать с полки дешёвого супермаркета любое вино, не глядя на его этикетку, и оно оказывалось для нас нектаром богов, если в Италии мы заходили в занюханную столовку за пиццей за 4 евро, и она оказывалась кулинарным шедевром, то Франция такими подарками не баловала. Это Бордо было, пожалуй, лучшим вином, которое мы пили за всё время нашего пребывания во Франции, и в тот момент нам ещё не хотелось назвать её странной.

Утром мы покинули Мюлуз. Нам предстояло проделать долгий путь до города Безье на юге страны, где мы собирались провести десять дней, и этот путь позволит мне поделиться своими первыми впечатлениями от французских дорог и, что важнее, от французских водителей.

Дороги во Франции — самые дорогие из всех встреченных нами в Европе. До этого кубок нашего первенства удерживала Италия, но Франция побила все рекорды. Впрочем, качество здешних дорог могло бы оправдать их цену, если бы не одно большое «но», и это «но» — французские водители.

Мы привыкли к разным стилям вождения в Европе, тем более, что московская подготовка позволяет рассматривать перемещение по любым европейским дорогам как возвращение с 3-го курса университета в детский сад. Поляки и венгры водят, как они думают, агрессивно, словенцы — не спеша, с расстановкой, словаки — как будто забыли, куда они едут, итальянцы — будто у них прямо сейчас подгорает пицца, а немцы — корректно, но настойчиво просят вас освободить взлётно-посадочную полосу для их Mercedes SLK. Голландцы едут, как на велосипеде, хорваты до сих пор радуются, что наконец-то построили хорошие дороги, по которым можно гонять, белорусы едут строго вдоль генеральной линии партии, и только французы едут как... Я даже не знаю, как объяснить... Как лягушки.

Возможно, я и скиф по происхождению, но для меня мужчина, который не хочет нажать на газ, когда он видит перед собой пустую дорогу и когда это позволяют правила, имеет какие-то проблемы с гормональным балансом и должен срочно обратиться к доктору по поводу своего либидо. Французы являются строгой противоположностью этому принципу. Они едут со скоростью на 10-20 км/ч ниже разрешённой, и, если перед ними возникла машина, которая едет ещё медленнее — они просто снижают скорость и едут за ней. Даже если есть ещё два свободных ряда для опережения. Поэтому человеку, у которого с гормонами всё в порядке, ездить во Франции тяжело.

Единственные действительно агрессивные водители на французских дорогах — это женщины, и это косвенно подтверждает теорию о гормональных проблемах французских мужчин. Француженка запросто может вписаться в ряд в метре от вашего бампера и уйти в закат независимо от действующих ограничений скорости. Такое ощущение, что у них спид-камеры женщин не снимают.

Мы проезжаем крупный город Лион, это редкий случай, когда автобан проходит прямо через город, где он сужается и приобретает противоестественную форму. Накладываясь на феномен французской нерасторопности, это превращается в типичную утреннюю московскую тянучку. К счастью, Лион заканчивается довольно быстро, и мы, не встретив более на своём пути никаких особенных препятствий, приезжаем в Безье.

Глава 2.

Французский инженер Пьер Этьен Безье увековечил своё имя благодаря кривым Безье и поверхностям Безье, которые по сей день успешно применяются в системах автоматизированного проектирования. К сожалению, к городу Безье, в который мы приехали, он не имеет никакого отношения.

Мы поселились в уютном спальном районе с малоэтажной застройкой. Апартаменты, снятые нами, представляли собой полдома, но это только звучит круто — полдома. На самом деле это была не слишком выдающихся габаритов комната с кроватью, терраса, кухня и санузел, и о последнем я должен рассказать отдельно. Нет, здесь не было проблем с горячей водой, и вся сантехарматура, которой положено быть в санузле, наличествовала, но его площадь была очень... Оптимизированной. Знаете, мы были во многих местах, но здесь я впервые в жизни увидел раковину размером с небольшую книгу. Я не утрирую, эта раковина действительно была больше похожа на маленький аптечный шкафчик, который обычно висит в ванной. Её использование требовало хорошего глазомера и отсутствия проблем с координацией движений.

Само собой, мы выбирали апартаменты с Wi-Fi, но даже он оказался по-французски странным. Мы получили пароль, который давал нам доступ к общей сети Wi-Fi на всей территории Франции, и небезуспешно пользовались им в разных частях страны даже после нашего отъезда из Безье. Идея всеобщего вайфая действительно очень хороша, но вот её французская реализация серьёзно подкачала — обязательный вход через браузер и обрыв сессии через пять минут неактивности делали использование этого канала занятием не для слабонервных.

Хозяином нашего дома был араб, и то ли какие-то этнические особенности, то ли общефранцузская странность наложили свой отпечаток и на функциональное наполнение апартаментов. Так, здесь имелся в наличии огромный LCD-телевизор, стереосистема и игровая консоль Playstation 3, но не было ни одного шкафа. Вообще. Ни одного шкафа и ни одного крючка, на который можно было бы что-то повесить.

Впрочем, всё это вряд ли могло нас расстроить — ведь подбирая варианты жилья мы видели намного более странные проявления широты французской души. Мы видели апартаменты, где унитаз находился в гардеробной, а также апартаменты, где он находился в гостиной по соседству с диваном, поэтому отсутствие шкафов мы сочли наименьшим злом, которое могло свалиться на нашу голову.

Сам город Безье мы изначально рассматривали как в меру интересный и собирались использовать его как отправную точку для наших путешествий, а не как самостоятельный объект для изучения, но кое-что в этом городе и его окрестностях нас всё же зацепило.

Как-то днём, гуляя по улицам и плавясь от жары, мы в поисках мороженого случайно забрели в небольшой ресторанчик «Le P'tit Semard». Французы почему-то обожают добавлять к названиям совершенно любых заведений префикс «Le Petit» («маленький»), и название каждого второго кафе у них начинается с «Le Petit», так что человеку, незнакомому с языком, легко запутаться, что мы постоянно и делали, так как французским никто из нас дальше «же не манж па сис жур» не владел. Но я изначально полагал, что то самое «же не манж» будет единственной необходимой нам для общения с официантами фразой, и так оно, собственно, и получилось.

Ресторан держали два брата, очень непохожих друг на друга, и один из них помимо французского немного владел испанским, что нисколько не помогало нам в общении, но, тем не менее, с самого первого посещения между нами установились дружеские отношения. У меня есть гипотеза, что такая непосредственная, иррациональная дружба с первого взгляда возможна только между людьми, которые совершенно не понимают друг друга, и которым, в связи с этим, не о чем спорить, которые не могут иметь противоположных мнений ни по каким вопросам, и оттого абсолютно счастливы тем, что их визави соглашается с ними во всём.

Нас активно приглашали на ужин — не спрашивайте, как мы это поняли, — и мы пришли. Мы хотели выпить немного вина, совсем чуть-чуть, так как мы были на машине, но цены в винной карте, по моим представлениям, выходили за пределы разумного — цена за 50 грамм вина пробивала все мыслимые потолки и останавливалась на уровне трёхзвёздочного мишленовского ресторана. Тем не менее, мы решили, что обязаны попробовать это уникальное вино, виноград для которого наверняка был собран натруженными руками самих братьев, и которое, несомненно, было сделано по уникальному семейному рецепту, хранимому в тайне веками — судя по его цене; и мы заказали два раза по 50 грамм.

Языковой барьер и французская странность сыграли с нами шутку, но вряд ли слишком злую. Это были не граммы! Это были сантилитры! Кто-нибудь ещё, кроме французов, измеряет вино в сантилитрах?! Я могу понять даже пинты и галлоны, но сантилитры? Это издевательство над обыденной системой мер алкоголя было не иначе как данью Пьеру Этьену Безье, хоть он и не имеет отношения к городу и по-французски даже пишется по-другому.

В общем, когда нам принесли два раза по поллитра вина, мы поняли, что что-то идёт не так. Демократичная норма алкоголя за рулём во Франции позволяла нам выпить некоторое его количество, тем более, что вино оказалось довольно вкусным, но литр был немного перебором, и мы попросили как-нибудь завернуть его с собой. Ситуация осложнялась тем, что вино подали не в бутылке, как в Италии, а в графине, но это нисколько не смутило братьев-рестораторов. Они быстро нашли пробку, заткнули графин и отдали нам. Этот графин до сих пор у нас, и занимает почётное место среди других сувениров из Франции.

Не удивительно, что мы вернулись сюда в наш последний день в Безье. На нашу удачу, в ресторане оказалась общительная семья, одинаково хорошо говорившая по-французски и по-английски, и с её помощью мы смогли, наконец, первый и последний раз полноценно пообщаться. Мы сказали друг другу много тёплых слов, попрощались, но братья не хотели нас отпускать, и обещали нам бесплатную бутылку настоящего шампанского, если мы придём к ним на ужин. К сожалению, на вечер у нас были другие планы — мы собирались на наш последний пикник на Валра-Пляже.

Валра-Пляж мы разведали в один из первых дней в Безье. Средиземное море находится всего в нескольких километрах от города, и Валра-Пляж — это как раз то место, куда жители Безье едут на море.

Оказавшись здесь впервые, мы немного ошалели, во-первых, от количества народа, и во-вторых, от тумана. Погода, была мягко говоря, не слишком купательной, но, тем не менее, на побережье нельзя было спокойно передвигаться, чтобы не наступить на кого-нибудь, особенно учитывая туман. Туман к нашему приезду собрался такой, что местами не было видно собственной вытянутой руки. Некоторое время мы перемещались внутри этой туманной красоты, но находится среди такого количества народа было невыносимо, мы вернулись в машину, и я стал разглядывать карту.

Карта показала, что пляж разделён на две части впадающей в Средиземное море рекой Орб. Та часть пляжа, где находились мы, имела развитую инфраструктуру в виде отелей, кафе и всяких пляжных развлечений, а по другую сторону реки, судя по карте, не было вообще ничего, но, чтобы туда попасть, нужно было вернуться километров на 15 назад, к ближайшему мосту через Орб, пересечь реку и потом снова ехать к морю. Нам, только что проехавшим от Москвы до Безье расстояние в 3500 километров, эта задача показалась до смешного простой, и мы приступили к её выполнению немедленно.

И не пожалели ни на минуту. Другой берег реки Орб оказался частью национального парка, совершенно дикой местностью с просёлочными дорогами и почти полным отсутствием людей. У моря был пляж, ничуть не хуже того, с которого мы уехали, но он был абсолютно пуст от горизонта до горизонта. Наше спокойствие нарушали только редкие любители здорового образа жизни, совершавшие пробежку по берегу моря, но они быстро скрывались из поля зрения.

По пути в дикую часть Валра-Пляжа располагался небольшой придорожный рынок, и мы не упустили случая заехать туда. Помимо всего прочего, здесь можно было купить местного вина с выбором приблизительно из тридцати сортов, и за время, проведённое в Безье, мы перепробовали многие из них. Ни одно из этих вин не было выдающимся, но этого от них и не требовалось. Мы открыли розовое, которое я в других обстоятельствах и за вино-то не считаю, и, сидя на пустом пляже, пили вино прямо из бутылки и смотрели на море. В этой своей ипостаси Франция поистине прекрасна.

Узнав о столь замечательном месте как Валра-Пляж, мы как-то перестали задумываться о том, что находится с другой стороны от Безье, если ехать не к морю, а, наоборот, внутрь континента, и, как выяснилось, это было нашей ошибкой. Если бы мы раньше узнали о национальном парке, раскинувшемся к северо-западу от города, возможно, мы смогли бы провести там больше времени. Парк огромен, внутри него располагается множество небольших городов, и каждый из них по-своему интересен. За несколько дней поездок по парку мы успели осмотреть лишь малую его часть, и меня не оставляет желание вернуться туда.

Первым городом в национальном парке, куда мы поехали целенаправленно, был Сен-Шиньян. Это довольно известный винный апелласьон, и мы надеялись найти там какое-то особенное французское вино; как выяснилось — зря. Вино оказалось довольно вкусным, но обычным, зато сам городок, по которому мы шлялись, ожидая открытия винного магазина, оказался интересным, древним и колоритным.

Впрочем, мы не стали задерживаться там дольше необходимого и поехали в Сен-Пон-де-Томье. В этом самом Сен-Пон-как-его-там обнаружились ещё более древние, ещё более интересные и ещё более узкие улицы, а также была найдена ходящая по этим улицам маленькая девочка, которая пела песни, вызывавшая чувство умимимиления у каждого, кто её видел. Но, что более важно, на центральной площади был обнаружен информационный центр национального парка, где мы набрали всяких карт и брошюр, и в одной из этих брошюр мы обнаружили щурок.

Мы никогда не видели щурок живьём, и конечно, выделили день на поиск этих забавных ярких птиц. Щурок мы не нашли, не может же нам везти абсолютно во всём, но их поиски занесли нас в городок Минерв, живо напомнивший нам итальянскую Чивиту ди Баньореджио. Здесь, похоже, тоже ничего не перестраивали и не ремонтировали с 13-го века, когда был основан город. К тому же, расположен он на неприступной скале, а в скале есть природный туннель, куда сливается в неизвестность река Сес. Вот где-то там, внизу, у реки, и должны были обитать щурки, но река пересохла от ужасной жары и перестала быть интересна птицам.

Несмотря на свою средневековость, город получил-таки некоторое количество туристической инфраструктуры, принявшей в данном случае форму магазина минералов. Мы зашли туда, чтобы купить подарки, и после знакомства с владелицей заведения были одарены куском русского шунгита с наставлением «отвезите его на родину». Не знаю, возможно, она просто чувствовала, что этот бедный камень мучается во Франции, в непривычном ему климате, постоянно слушая незнакомую речь. Так или иначе, наставление мы выполнили.

По пути из Минерва мы заехали в Брассак. Тоже город, тоже древний, знаменит одной крепостью с одной башней. Башню мы посмотрели и не нашли каких-то других важных дел, которые нужно было бы сделать в этом городе.

Я не смогу перечислить все местечки национального парка, в которых мы побывали. Лакон, Бедарьё, Ла Сальвета-Сюр-Агу — тысячи их. Парк неисчерпаем, и сюда придётся возвращаться неоднократно, чтобы хоть как-то утолить жажду познания его недр.

Последним важным делом в национальном парке стал для нас поиск розовых цветочков. Наверное, вы догадываетесь, кто из нашей команды увидел на одном из проспектов парка розовые цветочки и пожелал их немедленно найти. В итоге на поиск цветочков ушло куда больше времени, чем хотелось бы, но в конце концов объект желаний был найден, и не просто найден, а найден на закате, что вознесло его фотогеничность до невероятного уровня. Розовые цветочки стали завершением нашего знакомства с замечательным парком Haut-Languedoc, благодаря которому я узнал, что французское слово «Haut» переводится как «вершина» и читается как буква «о». Просто «о». Странный язык.

А когда мы, порядком уставшие, возвращались вечером домой после всех этих замков и цветочков, на территории парка произошло значимое событие: в нескольких метрах от нашей машины, вылетев из-за кустов, дорогу под прямым углом пересекли двое детей на велосипедах. Казалось бы, этот случай вряд ли можно было назвать выходящим из ряда вон, но до этого нигде в Европе никто не бросался нам под колёса, начиная с Германии, где даже коты переходят улицу на зелёный свет, и заканчивая Словакией, где пешеход, зная, что его пропустят, всё равно сначала благоразумно посмотрит по сторонам.

Я с перепугу оттормозился, и приблизительно в этот момент в моей голове начал складываться очередной большой-пребольшой пазл под названием «французский менталитет», в который наше последующее путешествие обещало добавить множество недостающих кусочков.

Глава 3.

Не каждая наша вылазка должна быть удачной, приносить положительные эмоции и заканчиваться хорошо. То есть, конечно, по нашим представлениям, должна-то каждая, но не с каждой так получается. Тем лучше — положительные эмоции значительно острее воспринимаются на фоне отрицательных.

В город Нарбонна мы попали, по большому счёту, случайно, по пути откуда-то куда-то, захотели его осмотреть и поехали парковаться, как у нас водится, поближе к центру. Было воскресенье, и на центральной парковке было ясно написано, что в воскресенье она не работает, но её ворота автоматически открылись перед нами, когда мы подъехали к ним. Это должно было нас насторожить, но мы уже начали привыкать к французским странностям и заехали внутрь.

Парковочный автомат отказался принимать у нас оплату за парковку. Ну, само собой, парковка-то не работает. Не то, чтобы мы сильно настаивали, но ощущение странности от этого несколько усилилось.

Потом мы взяли в городском туристическом бюро карту города, бродили по нему, речка, набережная, мостики, то, сё. Город как город, улицы узкие, народа мало, в общем, ничего так город, и, возможно, он бы даже занял какое-то там место в нашем списке фотогеничных городов Европы, но запомнился он нам не этим.

Изрядно нагулявшись по городу, который был не первой нашей остановкой в тот день, мы возжелали откушать. Причём не так важно чего, главное, чтобы вкусно и самобытно, и с этой целью заглянули в какой-то ресторанчик, названия которого история, к несчастью, не сохранила.

Меню, разумеется, было только на французском, и никто в ресторане не говорил ни на каком другом языке, но мы же хотели самобытности, и мы её получили. Я довольно быстро нашёл в меню знакомое слово «эскалоп», и немедленно остановил на нём свой выбор, а Ксюше ничего не оставалось, кроме как ткнуть в меню наугад, и она заказала тартар.

Теперь, когда я это пишу, мне кажется, что все люди на планете, кроме нас двоих, знают, что такое тартар. Но тогда, в Нарбонне, звёзды сложились так, что мы оба были не в курсе — я знал это блюдо исключительно под названием «татарский бифштекс», что никак не ассоциировалось с тартаром, а Ксюша, по её собственному признанию, читала про него, изучая французскую кухню перед поездкой, и даже специально отметила для себя, что вот это-то уж точно ни в коем случае нельзя заказывать, но в самый ответственный момент почему-то начисто забыла о своих исследованиях.

Нам принесли эскалоп и тартар. Эскалоп был так себе. По-моему, он вообще не был отбит, а не отбитый эскалоп — это уже не эскалоп, а просто кусок мяса; плюс к этому, они, похоже, пытались его панировать, а панировка эскалопа недопустима. Я уже не говорю о том, что в качестве гарнира они накидали какой-то тушёной спаржи — французы её, похоже, обожают, а я терпеть не могу.

Но всё это не шло ни в какое сравнение с тартаром. Тартар был прекрасен. Он представлял собой цилиндр из сырого говяжьего фарша, а сверху его украшал не менее сырой желток. Ко всему этому были поданы маленькие порции каких-то приправ, типа жареного лука и переваренных кем-то грибов, которыми следовало то ли заесть, то ли занюхать основное блюдо. Есть вещи, о которых человек, совершивший их, будет жалеть до скончания своих дней, и именно так я жалею о том, что в тот день у меня не было с собой фотоаппарата, потому что у меня никогда больше не будет шанса запечатлеть глаза моей жены, перед которой поставили это.

Скрепя сердце и памятуя о том, что доля мужчины — хранить и защищать, я предложил поменяться. Мой эскалоп, пусть не отбитый и панированный, уехал на другую сторону стола, а ко мне приехал тартар во всей его сырой прелести.

Я смотрел на тартар, а тартар смотрел на меня. Мне казалось, что он ухмыляется мне своим желтком и шевелит жареным луком. Я люблю говяжий стейк medium rare, спокойно ем маринованное мясо без термической обработки, и вообще, у меня нет предубеждений против всего вот этого, но сырой фарш я не ел ещё никогда. Тартар посмотрел на меня, подмигнул желтком, и, как мне показалось, тоненько, на уровне ультразвука, засмеялся.

Вы знаете, я его съел. Вместе с луком, грибами, зеленью, и ещё какой-то фигнёй, которую французы положили в тарелку то ли исходя из идеалов своей французской кухни, то ли в качестве противорвотного. Я вообще много всего такого ел в своей жизни, чего нормальному человеку есть не доводилось, и я не мог не попробовать тартар. Я считаю, что в жизни надо попробовать всё, что не вызывает привыкания.

Главный эпитет, которым я охарактеризовал бы тартар — «безвкусный». Даже термически обработанное мясо, не будучи приправленным, имеет весьма слабо выраженный самостоятельный вкус, а в сыром виде его и того меньше — сопутствующая ароматика процессов автолиза, и не более. Усугубляется это присутствием сырого желтка, который, как известно, состоит в основном из жира, и в этом блюде призван, видимо, обеспечить смазку пищевода для беспрепятственного поступления тартара в желудок. Сверху всё это приправляется жареным луком и грибами, чтобы хеморецепторы оглохли, не успели отправить сигнал тревоги и вызвать рвотный рефлекс. В общем, очень сбалансированное блюдо.

Мы не торопясь возвращались к парковке, обсуждая некоторые нюансы приготовления тартара. Наша дискуссия носила профессионально-кулинарный характер и изобиловала не доступными простому смертному специальными терминами вроде «ваще», «охренеть», «пожиратели лягушек», «пожиратели лягушек-2» и «пожиратели лягушек возвращаются». Вернувшись в машину, мы в задумчивости покатили в Безье.

Возможно, думали мы, Нарбонна просто отомстила нам за неоплаченную парковку.

Глава 4.

Природа Франции — пожалуй, лучшее, что есть в этой стране, и мы собирались увидеть как можно больше этого лучшего. Безье был выбран нами не в последнюю очередь потому, что он расположен недалеко от природного парка Камарг, куда мы оба очень хотели и куда и поехали однажды утром.

Камарг, расположенный на берегу моря — это, по сути, большое болото. Очень большое болото. Очень-очень большое. Такое большое, что на его территории расположено несколько городков, а дорога на машине из конца в конец занимает больше часа, хотя структура дорожной сети вносит в это больший вклад, чем протяжённость самих болот.

Известен Камарг прежде всего тем, что якобы является единственным местом гнездования розовых фламинго в Европе. На самом деле это не соответствует действительности, но это нам станет ясно несколько дней спустя, а пока мы едем туда, чтобы увидеть фламинго, а также знаменитых камаргских белых лошадей и другие природные красоты.

Западная часть парка оборудована для посещения туристами, там есть магазины, кафе, рынки и другие блага цивилизации, и именно поэтому мы, проснувшись рано-рано утром, поехали в восточную часть парка, о которой даже в сети нашлось не так много информации — мы знали, что это дикая местность, не имеющая никакой инфраструктуры, дороги там грунтовые, и иногда они затопляются морем, поэтому лучше внимательно смотреть на дорожные знаки. У меня был примерный план полуболот-полуозёр этой части парка, и по обрывочным отчётам из интернета мы имели общее представление о том, где приблизительно водятся фламинго, и, в общем-то, всё; и именно эта информационная недостаточность как нельзя лучше пробуждала дух приключений. Мы искали диких фламинго в естественной среде обитания, а не прикормленных птичек, получающих пропитание из бюджета природного парка.

С весьма среднего качества грунтовки, по которой мы ехали в полнейшем одиночестве, нам открывались удивительные виды на заболоченные поля, растительность которых порой имела ярко-красный цвет. Среди этого буйства красок явным диссонансом выделялась здоровенная лужа на обочине, которая была хорошо укатана колёсами тех, кто был здесь до нас, и мы, конечно же, решили остановиться, чтобы посмотреть, что привлекло всех этих людей.

И мы не ошиблись. Отсюда открывался отличный вид на небольшое болото, в котором, несмотря на раннее утро, несколько фламинго уже начали своё самое важное в их жизни занятие — поиск еды. С утра до вечера они ходят, погружая нелепый перевёрнутой формы клюв в мелкую воду болота, чтобы выудить оттуда немного ракообразных, и эта раковая диета придаёт им розовую окраску. Фламинго — тупиковая ветвь эволюции, один из главных экспонатов природной кунсткамеры, и именно поэтому на них так интересно смотреть.

Мы поехали дальше, туда, где находилось болото, обозначенное в каком-то англоязычном отчёте, как самое большое место обитания фламинго в этой части парка, но уже несколько дней стояла невыносимая жара, и болото оказалось напрочь пересохшим. Знаки предупреждали, что на машине дальше ехать не надо, а кто утонет — тот больше в море купаться не будет, и потому мы припарковались и пошли пешком к какой-то резервной точке, где снова издалека увидели фламинго, и на сей раз их было довольно много. Но дикие фламинго почти так же пугливы, как журавли, приблизиться к ним ближе, чем на полкилометра, можно только имея хорошее укрытие, и мы наблюдали за ними издалека, и в этот момент заметили маяк.

Мы любим маяки. Маяки — они как плёночные фотоаппараты и патефоны, они тёплые и ламповые. Фламинго были на время отодвинуты на второй план, и мы поехали к маяку.

Дорога к нему прервалась шлагбаумом с надписями по-французски и дорожным знаком «движение разрешено только для пешеходов и велосипедистов» для непонятливых. Нам было не привыкать, и мы пошли.

Довольно редко мы настолько ошибались в оценке расстояний. Когда у нас появилось ощущение, что мы пересекли пешком примерно пол-Франции, до маяка оставалось приблизительно ещё столько же. Но мы, тем не менее, дошли, гордые собой, осмотрели маяк, поздоровались с проезжавшим мимо велосипедистом, который был первым живым человеком, встреченным нами в Камарге, и пошли обратно к машине, чтобы посетить Камарг ещё раз, но теперь — как все цивилизованные люди, с западного входа.

Мы проехали мимо знакомой лужи, в которой к тому моменту уже не было свободного от машин места, а всё прилегающее к ней пространство было занято фотографами с огромными объективами. Как говорит пословица, кто рано встаёт — тот фотографирует фламинго при полном отсутствии людей, ну или как-то так, я не слишком силён в пословицах.

Дальнейший наш путь пролегал среди живописных пейзажей. В какой-то момент мы заметили небольшую парковку, рядом с которой была расположена смотровая площадка. Это была просто небольшая башня с лестницей, а наверху было несколько человек, которые явно смотрели на что-то интересное, и мы остановились, чтобы тоже увидеть что-то интересное, и увидели камаргских лошадей. На противоположной стороне дороги было большое огороженное поле, и на нём паслись эти самые белые камаргские лошади в количестве трёх штук — не много, но достаточно, чтобы составить представление, и по составленному мной представлению камаргские лошади не отличаются от других белых лошадей ничем, а ото всех прочих лошадей — ничем, кроме окраса.

Наконец, мы приехали в то место, которое искали — в парк птиц. Вот здесь-то мы сполна насмотрелись и на фламинго, и на других пернатых, обитающих в Камарге. Это не зоопарк, здесь нет клеток и оград, но птиц здесь подкармливают, и они никуда не улетают, а для туристов оборудованы укрытия с узкими смотровыми щелями, так что птицы, особенно фламинго, в силу своего ограниченного интеллекта ничего не подозревают.

Лично мне больше всего понравились среднего размера длинноногие птицы, которые ловко таскали еду прямо из-под клюва у неповоротливых фламинго. Я думал, что это какие-то особые камаргские цапли, но потом узнал, что это птица ходулочник, которая является родственником шилоклювки, а не цапли. Возможно, они невзрачны, но мне нравятся приспособленные к жизни виды, исповедующие принцип «хочешь жить — умей вертеться».

Мы провели в этом прекрасном месте несколько часов, но этого нам показалось мало, и мы поехали ещё в какой-то небольшой «орнитологический парк» на окраине Камарга. Всё же иногда лучшее — враг хорошего. Мы проходили по этому «заповеднику» часа полтора, и не увидели ни одной живой души, если не считать других посетителей. Мы уже возвращались из этого места, шли к выходу по дорожке вдоль небольшой реки, как вдруг произошло нечто стоящее потраченного на этот парк времени.

Надо сказать, что в нашей команде не все обладают одинаковой наблюдательностью. Некоторые её члены вполне могут фотографировать озеро Лох-Несс, и обнаружить случайно попавшую в кадр Несси уже дома, через несколько месяцев, во время обработки фотографий. Иногда это даёт интересные результаты, особенно с учётом того, что у других членов нашей команды с наблюдательностью всё в порядке.

Итак, Ксюша шла по тропинке впереди, а я — сзади. Мне казалось, что если она увидит что-то интересное — то мне-то уж точно скажет; тем больше было моё удивление, когда, ступив на место, которое она прошла секунду назад, я обнаружил сидящую в полуметре от моей ноги нутрию, которая мирно обгладывала какую-то ветку.

— Кхм, любимая, ты ничего не пропустила? — Поинтересовался я, стараясь не шевелиться и показывая глазами на нутрию. Ответом мне был сдавленный возглас и щёлканье затвора, которое продолжалось, пока нутрия не закончила с веткой. После этого она неуклюже спустилась в реку и поплыла куда-то по своим делам.

Напоследок мы заехали на камаргский рынок. Мы купили там соли, которая ничем не отличалась от любой другой соли, кроме того, что была камаргской, а также некоторое количество алкогольных напитков. Напитки нам отказывались продавать без дегустации, и они были довольно крепкими, а я был за рулём, поэтому дегустацию я доверил Ксюше, что позволило мне весело провести остаток обратного пути, слушая, как она подпевает французским песням из магнитолы.

Глава 5.

Те дороги Франции, которые не являются автобанами, а просто соединяют между собой соседние населённые пункты, состоят из трёх компонентов: ветра, кругов и виноградников, и каждый из них заслуживает того, чтобы остановиться на нём подробнее.

Круговые перекрёстки — отличительная черта Европы вообще, но во Франции эта особенность приобретает некоторые черты стихийного бедствия. Привычных нам перекрёстков за пределами городов почти нет, любое пересечение дорог — это круг, как правило, с нечётным количеством выездов, дурацкой схемой движения, и, в отличие от Италии, частым отсутствием указателей. А чтобы ездящим одними и теми же маршрутами туристам не было слишком легко, французы иногда перестраивают свои круги, изменяя количество и порядок выездов, что превращает навигатор из устройства, указывающего точный маршрут, в оракула, ведущего свернувшего с тропы путника посредством череды туманных намёков.

Виноградники — это то, чем французы засаживают каждый свободный клочок земли. Учитывая, что мы не прониклись французскими винами, я могу заподозрить, что они делают это в попытках найти, наконец, то место, где вырастет нормальный виноград. Судя по масштабам бедствия, получается у них не очень хорошо. Мы насмотрелись на виноградники, когда были в Италии, и думали, что их там много, но Франция выглядит так, будто ночью надо всей территорией страны летают специальные самолёты и сбрасывают на землю мешки с ростками виноградной лозы.

И, наконец, ветер — непременный спутник любого путешествия между двумя точками юга Франции. Он дует столь сильно и целенаправленно, что складывается ощущение, что эти невыносимые северяне построили огромный вентилятор и направили его в сторону юга, чтобы этим невыносимым южанам жизнь мёдом не казалась. Головные уборы бесполезны, свободные юбки — провокационны, палатки — бессмысленны. Дует постоянно, круглые сутки, дует так, что трава, уже привыкшая за многие десятилетия, растёт под углом.

Что не хочет расти под углом — так это лаванда. Куст лаванды, похожий на шевелюру домовёнка Кузи, решившего внезапно заделаться панком, совершенно никак не реагирует на весь этот ветер. Куст растёт прямо и раскидисто, образуя довольно правильной формы полусферу, и, возможно, именно это так привлекает к лавандовым полям многочисленных фотографов, и эта лавандовая лихорадка, не могла, конечно, обойти стороной нас. Ну, по крайней мере, некоторых из нас, но другим из нас, кому до фени все эти травянистые растения семейства губоцветных, приходится иногда потакать желаниям тех из нас, кому губоцветные важны, по причине глубокой личной привязанности.

И именно весь этот сложный комплекс причин и следствий стал поводом для поездки в город Со, который находился в 250 км от Безье в том самом общеизвестном Провансе и который не был примечателен совершенно ничем, кроме того, что вокруг него расположено неприличное количество лавандовых полей. Поля были найдены задолго до поездки по гугл-картам, потому что чего я точно не хотел, так это тратить время ещё и на их поиск.

Дорога взбиралась в гору довольно крутым, но совершенно не страшным серпантином. Те из нас, кто осознавал важность губоцветных для планеты, очень переживали о факте их отсутствия на протяжении этого отрезка пути и потому требовали остановки, едва на обочине обнаруживалось почти дикое поле с десятком полудохлых кустов лаванды. Каждая такая остановка сопровождалась устройством полноценной фотосъёмки каждого наличествовавшего экземпляра lavandula angustifolia, с последующим запечатлением нас на фоне означенного экземпляра с тем, чтобы никто не усомнился в авторстве фотографий, изображающих растение этого, несомненно, редкого вида. По этой причине продолжительность нашей поездки в город Со превышала расчётную более чем в 2,5 раза.

В процессе этой поездки с нашим автомобилем неизменно соседствовали автодом с немецкими номерами и французская легковушка. Они останавливались в тех же полях, что и мы, и проводили в них соизмеримое количество времени, поэтому мы часто встречали машины друг друга на парковках и начали их узнавать. А на остановке у смотровой площадки, с которой открывался вид на город Со, мы столкнулись целыми экипажами, и тут оказалось, что совершенно все экипажи этих автомобилей — мы, семья с детьми на немецком автодоме, и три женщины среднего возраста на легковушке — говорят по-русски. Из этого случая я вынес важный урок: не пытайся судить о поведении водителя по его номерному знаку. Если на дороге моргает, обгоняет, подрезает машина со швейцарскими номерами — это ещё ничего не значит, возможно, там внутри эфиоп.

Но помимо этого со смотровой площадки было видно ещё кое-что. Бескрайние лавандовые поля у подножья горы, на которой возвышался город Со, повергли в экстаз команду любителей губоцветных в лице её единственного члена. Мне немедленно поступило указание, больше походившее на ультиматум, сейчас же привезти нас в эти поля и остаться там надолго. Что ж, как гласит старинная фрацузская пословица, назвался груздем — полезай в лаванду.

Мне сложно подсчитать количество времени, проведённого нами среди лавандовых полей близ города Со. К тому времени, как мы покончили с ними и добрались до самого города, моё зрение стало монохромным, фиолетово-зелёным, глаз отказывался различать другие цвета, и улицы города с бродящими по ним котами выглядели странно. Мы зашли в фиолетовый магазин и купили там зелёную банку фуа-гра, и это фуа-гра было первым в нашей жизни. Впоследствии выяснилось, что любители лаванды весьма благосклонно относятся к печёнке излишне ожиревшего гуся, а нелюбители лаванды на дух её не переносят, и это неплохо уложилось в выстроенную нами общефранцузскую парадигму.

Путь оттуда мало чем отличался от пути туда. Бесконечная череда лавандовых полей, зелёная дорога, фиолетовое небо. Зрение напрочь отказывалось повиноваться, пока мы не приехали в город Руссильон.

На окраине Руссильона находятся охровые шахты, в которых, впрочем, охра не добывается с тех пор, как краски стали делать на основе всяких там аминобензолов. Само собой, мы не успели заехать туда в рабочее время, когда по шахтам водят туристов, ведь мы были заняты значительно более важными губоцветными, и потому всё, что мы могли — это осмотреть места добычи сверху. Но и этого оказалось достаточно, и огромные скалы ярко-оранжевой охры смогли вернуть мне моё цветное зрение, и мы завершили этот день прогулкой по Руссильону, стены домов в котором в большинстве своём окрашены в оранжевый цвет.

Одним словом, день получился красочным.

Глава 6.

Отсутствие определённого плана действий — прекрасная вещь. Всё время попадаешь в какие-нибудь места, которые ни за что не нашёл бы и о существовании которых бы даже не догадывался, если бы имел заранее составленный план. Например, едешь ты по дороге, и видишь на рекламном щите каких-то интересных птиц и указатель, что эти птицы вооон там, через 15 километров, и, если ты любишь птиц, то просто берёшь и едешь туда, а если не любишь — не едешь. Мы птиц любим, и потому поехали.

И очень, очень не зря поехали, как выяснилось. Место, в которое мы попали, оказалось сафари-парком. Это как зоопарк, но без клеток, большая часть парка проезжается на машине, и посетители отделены от животных только стёклами своих автомобилей, которые категорически запрещается открывать; впрочем, мы не заметили ни единого посетителя, который соблюдал бы это правило. Французам вообще не свойственно соблюдать какие-то правила, и нам предстояло увидеть крайне показательную демонстрацию этого сразу после въезда в парк.

Въезд представлял собой ворота, оформленные в подобающем сафари-парку стиле, но функционально он ничем не отличался от пункта оплаты на платных дорогах, за исключением того, что въезжающему выдавали буклет с картой парка на нужном языке. Перед нами был джип с французскими номерами, и когда перед ним открылся шлагбаум, он, проехал метров пять вперёд, туда, где начиналась какая-то растительность парка, остановился, водитель вышел из машины и стал справлять малую нужду в эту самую растительность.

Я понимаю, что бывают разные жизненные ситуации. Но прямо перед шлагбаумом находился платный туалет стоимостью в 50 центов, что было на несколько порядков ниже стоимости въезда в парк, и я затрудняюсь сказать, чем можно было оправдать необходимость делать это именно в этот момент и в этом месте, на глазах всей очереди и служащих парка, которые, впрочем, тоже были французами и, видимо, именно поэтому никак не реагировали на происходящее.

Следует заметить, что мы, конечно, не могли доподлинно знать, что за рулём джипа был именно француз; но столь непосредственное отношение этой нации к естественным потребностям мы за время нашей поездки наблюдали не раз. Остановившись на платной подземной парковке вполне можно обнаружить, что на соседнем парковочном месте элементарно нассано, и вряд ли все эти люди не успели добежать до туалета, который находится одним этажом выше. В этот момент мы ещё раз убедились, что Франция намного, очень намного дальше от нашего менталитета, чем, например, соседняя Германия.

Впрочем, этого эпизода было явно недостаточно, чтобы испортить впечатление от сафари-парка. Смотреть на животных, которые нигде не заперты, практически ничем не ограничены, и которые просто шляются туда-сюда, проявляя изредка определённый интерес к посетителям, несоизмеримо интереснее, чем побывать в обычном зоопарке. Мы проехали каких-то косуль, быков, а также страусов, которые подбегали к каждому автомобилю и тщательно очищали зеркала заднего вида, склёвывая с них прилипших насекомых, и въехали на территорию опасных хищников — медведей и львов.

Повсюду были установлены знаки, указывавшие на то, что открывать здесь двери и окна опасно для жизни. Для особо непонятливых к брошюре, выдававшейся при въезде, прилагалась отдельная листовка, на которой это предупреждение было продублировано. К счастью, ни медведи, ни львы не захотели походить по крыше нашей машины, и мы снова выехали к каким-то безопасным травоядным, а потом — к птицам.

Птицы — последняя часть парка. Здесь надо припарковать машину и идти пешком. Гвоздём программы, конечно, являются фламинго, но мы насмотрелись на них в Камарге, и потому уделили больше времени другим птицам — интересным и смешным, серьёзным и забавным.

Другим неожиданно впечатляющим местом, в которое мы попали совершенно случайно, оказалось аббатство Фонфруад. Это, чтоб вы знали, такое древнее цистерцианское аббатство. Я понятия не имею, что означает скопированное мной из Википедии слово «цистерцианское» — возможно, какой-то культ поклонения цистернам.

Аббатство состоит из довольно хорошо сохранившегося моныстыря, огромного парка и винного магазина. Территория аббатства, как и вся остальная Франция, максимально плотно засажена виноградниками, и здесь делают и продают очень неплохое вино — ещё одно из тех немногих вин, которые понравились нам во Франции.

Немного подгадило в посещении аббатства только моё любимое современное искусство, которое на сей раз нашло своё выражение в виде гипертрофированных резиновых сапог и пластиковых стульев, выставленных в парке аббатства. Я много лет не могу понять, почему все эти адепты современного искусства покупают такую плохую шмаль? Им что, не продают нормальную? Почему резиновые сапоги 518-го, приблизительно, размера — это круто? Сгоните уже всех этих эстетически одарённых в какую-нибудь резервацию и пусть там меряются своими... Сапогами. Грешно, конечно, смеяться над больными людьми, но я-то в чём виноват? Почему я должен лицезреть это испражнение современной культуры в прекрасном зелёном парке древнего аббатства, где наверняка много веков жили благообразные люди, поклонявшиеся цистернам?

Немного переживая за судьбу атакованного сапогами аббатства, мы поехали в Каркассон. По пути мы заехали в Лаграс, но останавливаться на этом древнем городке с населением в 400 человек представляется мне излишним, самое интересное, что там есть — это мост, построенный аж в 14-м веке, переброшенный через какую-то лужу, а Каркассон — достопримечательность регионального значения.

Ребята, которые строили Каркассон, наверняка знали, что когда-нибудь во Францию повалят толпы туристов, которые будут выискивать достопримечательности. Иначе как объяснить то, что древняя защитная стена с бастионами построена на скале, на самом видном месте и имеет прекрасный обзор? Нет, что-то они всё-таки знали, эти каркассонские строители.

В каркассонском ресторане мне довелось попробовать одно из немногих понравившихся мне блюд французской кухни — кассуле. Само по себе это блюдо довольно хорошо отражает всю суть французской кухни: немного гусиного мяса, много белой фасоли, и всё это плавает в абсолютно безобразном количестве жира. Жира в нём столько, что само блюдо похоже на суп, хотя с точки зрения рецептуры является запеканкой.

Под конец этого насыщенного дня мы решили съездить на соляные озёра. Ну, мы знали, что где-то там к юго-западу от Безье есть какие-то там соляные озёра, и не то чтобы мы туда особо собирались, но вот как раз сейчас был уже вечер, но ещё не ночь, в апартаментах делать было нечего, и нам надо было куда-нибудь съездить. Эта ситуация лишь ещё раз подтвердила, что самые интересные поездки случаются неожиданно.

По дороге мы нашли какой-то магазин, в котором продавалась местная соль, но для меня соль различается только степенью помола, и мы туда не пошли. По соседству был какой-то ресторанчик, явно популярный среди местных, и мы некоторое время исподтишка наблюдали, как французы поедают устриц, и, в очередной раз поняв, что не сможем заставить себя повторить их подвиг, двинулись дальше.

Ещё через пару километров закончились все признаки цивилизации, да и дорога стала сходить на нет, и мы, припарковав машину и, взяв с собой навигатор, пошли по направлению к озёрам.

Первым, что потрясло нас, был цвет воды. Скорее всего, это влияние каких-то водорослей, но вода была совершенно красной, и это придавало местности вид марсианского пейзажа и ощущение полной сюрреалистичности происходящего. Мы разделились на команды, одна из которых непрерывно фотографировала, а другая — искала всякую интересную живность на берегах озёр, и это занятие заняло нас на некоторое время, но потом мы увидели фотографов.

Они были нагружены штативами и длиннофокусными объективами, и когда я говорю «длиннофокусными», я не имею в виду те жалкие 200 мм, которые мы носим с собой. Судя по тому, что этот объектив здорово смещал центр масс худощавого невысокого фотографа, пошатывавшегося под его весом, в нём было миллиметров 600. Естественно, мы немедленно пошли туда, откуда пришли они, потому что такие объективы никто не тащит в такую глушь просто так — это делают целенаправленно, зная, что найдут там что-то интересное.

Мы шли под красным заходящим солнцем среди красных озёр, и внезапно прямо перед нами из этих красных озёр выросли... Розовые фламинго. В пятнадцати минутах от Безье. Те самые, чёрт побери, фламинго, которые, якобы, гнездятся только в Камарге, и за которыми мы ехали в этот самый Камарг за полторы сотни километров. Нет, мы ни на секунду не пожалели о том, что съездили в Камарг, но француским туристическим маркетологам следовало бы быть немного сдержаннее в своих заявлениях.

Не знаю, сколько бы времени мы провели на этих озёрах, если бы солнце не заходило за горизонт прямо в тот самый момент. Команда фотографирующих готова была остаться там на много часов, но в отсутствие освещения это не имело смысла, и мы поехали обратно в Безье.

Глава 7.

Выбирая дорогу в город Сет, мы старались руководствоваться здравым смыслом. Одна дорога к нему проходила по континенту, большей частью представляя собой широченный автобан, а другая — шла по берегу моря и была узкой полоской суши между этим самым морем и каким-то здоровенным то ли прудом, то ли водохранилищем, и по этой полоске проходило небольшое шоссе, наверняка с немалым трафиком и всеми другими прелестями региональных дорог. Посовещавшись, мы решили ехать по шоссе. Здравый смысл — он у каждого свой, знаете ли.

Чутьё нас не подвело. Вся эта узкая полоска суши представляла собой пляж, отделённый от дороги грядой живописных песчаных дюн и по большей части пустой. Здоровенная парковка, явно ориентированная на то, чтобы принимать в выходные несколько сотен машин, в будни тоже была совершенно пуста, и мы припарковались поближе к одному из входов, представлявшему собой деревянную лестницу через дюны, и попытались открыть дверь машины.

Нам воспрепятствовал ветер. Ветер здесь дул такой, что становилось понятно, откуда здесь эти дюны и почему они укреплены деревянными заборами. В итоге нам удалось покинуть наше транспортное средство, и мы пошли на пляж, пригибаясь так, будто отходим от взлетающего вертолёта.

Купаться при таком ветре было совершенно невозможно, но мы и не собирались. Мы погуляли по пляжу, посмотрели на море и поехали в Сет.

Сет — это местная Венеция. Город на каналах, лодки, катера, развлекалово в духе «свали противника в воду длинным шестом» и вот это всё. На девяносто процентов туристический, а ещё десять — морские грузоперевозки. Здесь мы вкусно поели, купили каких-то бисквитов в каком-то явно туристическом магазине, и поехали себе обратно в Безье, не забыв по дороге заглянуть ещё разок на наш ветреный пляж

Наше путешествие по югу Франции подходило к концу. Не могу сказать, что нам не хотелось оставлять Безье — в какой-то мере мы, наоборот хотели побыстрее сбежать из наших излишне спартанских апартаментов, даже несмотря на большой телевизор и Playstation. Но всё же нам было жаль тех небольших, но запоминающихся моментов, привязавших нас к этому городу — служащий на автомойке, который подсказывал нам, как подешевле и покачественнее вымыть машину; водитель на парковке торгового центра, который долго расспрашивал нас на неплохом английском, действительно ли мы приехали прямо из России на машине и удивлённо поднимал брови, слушая наш рассказ; но более всего нам было, конечно, жаль, что мы так и не пришли на наш последний ужин в Le P'tit Semard, и далеко не из-за бесплатной бутылки шампанского. За этот короткий промежуток времени мы действительно успели подружиться с хозяевами этого небольшого ресторанчика, и единственной вещью, на которую мы могли променять нашу последнюю встречу, было море.

Вечером последнего дня мы, взяв всякой еды и розового вина, поехали на знакомый нам безлюдный Валра-Пляж, и долго сидели на песке, глядя на море, на которое нельзя насмотреться. Ведь в этой поездке мы больше не увидим моря.

Вместо него нас ждёт океан.

Глава 9.

Департамент Манш, на территории которого нам посчастливилось провести эти десять дней, дал название проливу Ла-Манш, отделяющему Францию от Великобритании. Впрочем, не все согласны с таким положением вещей: англичане упорно называют этот пролив Английским каналом, показывая таким образом своё пренебрежение к мнению свободолюбивых французов.

Мы не слишком хорошо представляли, что ждёт нас здесь, составив своё мнение о регионе в основном по гугл-фоткам, которые ясно давали понять, что всякого интересного тут хоть отбавляй, и скучать в поисках куда бы поехать не придётся, однако мы и представить не могли, насколько живописным, интересным и неисчерпаемым окажется Манш. За всё время мы выбрались за пределы департамента всего пару раз, да и то для того, чтобы посетить близлежащие заранее намеченные достопримечательности, которые нельзя было пропустить.

И о погоде.

Нормандия, как мы все краем уха слышали — земля суровых ветров и дождей. Общеизвестно, что здесь практически непрерывно стоит противная хлюпающая погода, в каждом магазине у входа есть корзина для зонтиков, а в сувенирных лавках продаются футболки с карикатурным изображением недовольного промокшего туриста и надписью «лето в Нормандии».

Тем более гротескно смотрелись эти атрибуты в тридцатиградусную жару, которая неизменно преследовала нас все десять дней. К нашему приезду Нормандия внезапно решила стать солнечным и довольно жарким местом, что, конечно же, радовало нас, хотя, возможно, и лишило возможности ощутить некоторый колорит региона — но кому он, позвольте, нужен, такой колорит.

Нормандия — плоская, как фирменный нормандский блин, а её дороги — прямые. Эта плоскость и прямота должны были усугублять её мрачный образ — представьте себе три часа дороги по совершенно прямому шоссе под проливным дождём — но с поправкой на климатическую аномалию сделали наши путешествия по ней лёгкими и беззаботными.

Совсем недалеко от нас находился мыс Аг; вообще-то, по-французски это слово из пяти букв, но мы уже начали постепенно привыкать к странностям этого избыточного языка. Есть такая древняя французская пословица: «Нельзя попасть на Аг случайно». В смысле, в такую глухомань можно приехать только целенаправленно, что мы, собственно, и осуществили.

Мыс Аг — это крайняя точка полуострова Котантен, здесь начинается и здесь же и заканчивается кольцевая «дорога мысов», проходящая, в основном, по берегу полуострова. Дорогу можно проехать на автомобиле, но для тех, кто предпочитает единение с природой, существует пешеходно-велосипедный маршрут, позволяющий побывать во всех самых интересных точках оконечности Котантена.

К сожалению, время не позволяло нам совершить пеший поход по маршруту — если действительно решиться на это, то мероприятие займёт явно больше десяти дней — и потому мы приезжали в разные интересные места, выбирались там на пешеходные тропы, и бродили туда-сюда, пытаясь урвать самое интересное.

Пожалуй, самое большое впечатление от Манша — это пляжи. Никогда раньше мы не видели 14 километров пляжа подряд, и не разобравшись поначалу, прошли вдоль берега километров семь, стараясь, по привычке, дойти до того места, где пляж кончается, чтобы повернуть обратно. Пляжи здесь почти безлюдные и очень пологие, и это таит в себе опасность: с одной стороны — океан, а с другой, чаще всего, отвесные скалы, и ты как-то не задумываешься над тем, что во время прилива океан доходит до самых скал, пока не увидишь это собственными глазами, и хорошо, если в этот момент ты не решил прогуляться по берегу дальше обычного. Мы были осторожны, а календарь приливов, установленный на моём телефоне ещё со времён поездки в Германию, помогал нам в этом.

Пляжи, как выяснилось, являются вместилищем огромного количество различных форм живности. Первым делом мы, конечно же, бросились собирать маленькие красивые ракушки, которые океан выносил с каждой волной, но после того, как некоторые из этих ракушек стали от нас активно уползать, мы поняли, что можем случайно утащить с собой чей-то дом вместе с его обитателем, и стали тщательно проверять все находимые нами дары моря на наличие живых организмов.

Кроме того, когда волна отступала, мы каждый раз обнаруживали на песке множество маленьких песчаных пирамидок, сооружённых из спрессованного до цилиндрической формы песка. Я долгое время думал, что это явление имеет какое-то чисто физическое объяснение, типа намывания песка завихрениями воды с заданной внешними факторами турбулентностью, но в конце концов не выдержал и устроил полноценное расследование, в результате которого выяснилось, что эти пирамидки оставляют за собой песчаные червяки, которые пропускают песок через себя насквозь: кода волна уходит, они стараются как можно быстрее закопаться и оставляют за собой весь накопленный песок, образуя пирамидку.

И, помимо этого, важная часть впечатлений от пляжей Манша — это багеты. Те самые французские багеты в сочетании с французским вином. Как я уже говорил, мы не слишком полюбили французское вино, а французские багеты вообще полагаем травмоопасными — они выпекаются с паром и имеют корку, способную повредить нежные ткани в ротовой полости вполне себе взрослого человека, но каким-то образом сочетание французского вина, французского багета и французского пляжа становится песней богов, и ничто не может сравниться с ощущением поедания одного и запивания другим под шум океана на третьем.

Вторым по своей впечатлительности творением природы на Манше являются Бивилльские дюны. Мало кто слышал о них, и спрятаны они так, что найти их не так-то просто, даже имея навигатор и бесплатный туристический путеводитель в кармане; а это, на минуточку, самые древние песчаные дюны Европы.

Это самые яркие стороны природы Манша, но этим она отнюдь не исчерпывается. Мы намечали множество маршрутов к достопримечательностям явно антропогенного характера — маяки, замки, и даже атомная электростанция, но, куда бы мы ни поехали, мы обязательно сталкивались с потрясающей красоты природой.

Ты просыпаешься и едешь в столицу региона, город Кан, не находишь в нём ничего интересного, разочаровываешься и на обратном пути заезжаешь в Байё, тоже, как выясняется, ничем не примечательный, кроме того, что его престарелые жители выбрасывают мусор из окон прямо на улицу под звуки французского шансона — весьма своеобразный и не всем доступный колорит. Но навигатор обещает всего в десятке километров от Байё маяк, и ты едешь посмотреть на маяк — и находишь миллионы красивейших ракушек, выброшенных океаном на берег во время отлива. Местные жители приходят с большими пакетами и набирают их килограммами, чтобы отмыть и перепродать в сувенирные магазины, и, надо сказать, если бы я увидел их там — я бы купил, и ты начинаешь собирать ракушки, засовывать их в карманы, заворачивать в футболку, потом бежишь в машину за какой-нибудь тарой, как будто это в последний раз и завтра всё кончится, но завтра неисчерпаемый океан принесёт ещё больше красоты. Приходи на это побережье каждый день — и ты сможешь построить чёртов особняк из ракушек, и это, надо сказать, будет неимоверно красивый особняк.

И это не единственный маяк с сюрпризом. Каменистое побережье, маяк на небольшом островке — мы не планировали найти в том месте ничего интересного, кроме того самого маяка, на который даже нельзя залезть, но красивейшее каменистое побережье и внезапная стая желтоногих зуйков, забавных прибрежных птиц, предпочитающих передвигаться перебежками, заставили нас задержаться в том запоминающемся месте.

Или хочешь посмотреть на очень интересный древний городок посреди нигде и внезапно натыкаешься на начало пешеходной тропы, которая уводит тебя в скалы, нависающие над океаном, и ты идёшь по ней несколько часов, забыв про архитектуру и не думая о том, что нужно будет возвращаться.

К примеру, в Фламанвилль я хотел, чтобы посмотреть на атомную электростанцию. Мне, технарю, внуку физика-ядерщика, стоявшего у истоков советской атомной энергетики, больно видеть тот балаган, который происходит в мире вокруг темы ядерной энергии; и какие бы французы ни были странные, в этом вопросе они настолько молодцы, что я почти готов им простить поедание лягушек. Вместо того, чтобы идти на поводу у общественного мнения, как это делают беспомощные правительства соседних Германии и Швейцарии, вместо того, чтобы изуродовать прекрасные пейзажи своей страны миллионами бессмысленных ветряков, французы пошли другим путём. По всей стране при атомных электростанциях имеются информационные центры, куда любой желающий может прийти и совершенно бесплатно узнать как о работе данной конкретной электростанции, так и об атомной энергетике вообще, изучить основы функционирования АЭС и обеспечения безопасности, задать вопросы и получить на них ответы. Как бы я ни любил Германию, но на этом примере соседних стран слишком хорошо видно, где путь образования и прогресса, а где — путь в средневековье к напуганным очередной ведьмой толпам людей с вилами в руках.

К сожалению, нам не повезло приехать сюда в воскресенье, когда информационный центр был закрыт, но посмотреть на величественное сооружение снаружи было тоже интересно. И, конечно же, мы и здесь обнаружили целую серию локальных природных достопримечательностей, смотровых площадок с установленными на них картами самых интересных мест, и даже успели немного пройтись по пешеходной тропе, пролегающей в глубокой траве, но мы так и не узнали, куда она должна была привести нас — надвигался вечер, и мы развернулись обратно в Шербур.

Дорожная сеть Франции хорошо развита и в Шербур ведут сразу несколько дорог — от многополосных шоссе до довольно узких местных дорожек, соединяющих город с небольшими пригородами. Навигатор часто предлагал разные маршруты в зависимости от того, с какой стороны мы, нагулявшиеся по Маншу, вечером подъезжали к Шербуру. В тот раз тоже всё начиналось, как обычно — навигатор проложил новый маршрут, и мы поехали. Свернули туда, свернули сюда, и тут...

Я даже не помню точно, как это произошло, но мы оказались на грунтовке. Качество самой дороги не вызывало нареканий, но проходила она между двух отвесных стен красной глины, как будто была прокопана ниже уровня земли — тут мне живо вспомнились итальянские Via Cave. Ширина дороги была такой, что близость глиняных стен вряд ли позволила бы нам открыть до конца двери, не говоря уже о том, чтобы развернуться или разъехаться со встречкой, и тянулась эта странная французская дорога, больше напоминавшая пересохшее русло реки, несколько километров. Мы не верили, что она может куда-то привести, и ехали по ней только для того, чтобы найти ближайшую возможность для разворота, но внезапно мы выскочили к каким-то домам.

Небольшие двухэтажные дома, окружившие нас, выглядели абсолютно вымершими — не горело ни одно окно, на улице, если её можно было так назвать, не было ни одного человека, и даже криков чаек не было слышно в этом странном месте, отрезанном от внешнего мира жуткой полуподземной дорогой. Мне живо вспомнился «Крауч Энд» Кинга, и в тот момент я благоразумно не стал сообщать своей половине об этой ассоциации.

Единственным, кого всё это совершенно не волновало, был наш навигатор. Его радостные и полные самодовольства «через 50 метров поверните налево» позволяли нам надеяться на то, что мы ещё на этом свете. Впрочем, длилось это недолго: через очередные 50 метров в направлении, куда вёл нас навигатор, оказался знак «тупик», и нарушать его никакого желания не возникало — дальше проезд был просто завален камнями.

Стараясь не разговаривать друг с другом на тему дальнейших планов, чтобы не индуцировать ещё большую панику, мы с молчаливого согласия друг друга вернулись к концу подземно-полевой дороги, чтобы, пересилив себя, преодолеть ещё раз этот глиняный путь и вернуться к цивилизации. Но не тут-то было: на въезде с этой стороны стоял «кирпич», и это было логично. Дорога явно не предполагала двухстороннего движения, и, хотя к тому моменту я был готов нарушать уже любые ПДД, лишь бы выбраться из преисподней, но возможность через пару километров пути наткнуться на встречную машину и сдавать эти пару километров задом в кромешной темноте сильно охлаждала мой пыл.

К счастью, наш навигатор был достаточно продвинутым и имел опцию «объезд перекрытого участка пути». Благодаря этому мы, поплутав по подворотням между этих потусторонних домов, выбрались на приличного вида дорогу и смогли вернуться в Шербур; но это приключение запомнилось нам надолго.

В следующие дни мы вернулись к поиску рукотворных достопримечательностей Манша, которых в нём хватало с лихвой и ещё осталось на пару следующих путешествий. Небольшой замок, в который мы забрели, был частной собственностью, но хозяева разрешали интересующимся туристам заходить на свою территорию и изучать сад, призамковые постройки, да и сам замок — правда, последний только издалека. Это место имело интересную историю: дочь владельца замка эмигрировала из Франции в Австралию, а когда хозяин умер, вернулась на родину и поселилась в замке, чтобы не потерять родовое имение и поддерживать его в надлежащем состоянии. К несчастью, содержание замка требует некоторых расходов, которые и возмещаются за счёт посещающих этот примечательный объект туристов. При выходе с территории мы даже поговорили по-французски с кассирами-контролёрами, или как они там у них называется, которых очень заинтересовала странная круглая опутанная проводами штука на Ксюшином фотоаппарате.

— Qu'est-ce que c'est? — поинтересовался один из кассиров-контролёров, подозревая, вероятно, что с французским у нас не очень, но небезосновательно надеясь, тем не менее, что стандартное французское «кескесе» будет понятно правильно.

— GPS! — односложно ответили мы интернациональным термином, не предполагавшим дальнейших языковых трудностей.

— Oh! Espionnage! — довольно понятно пошутил он. Нам ещё что-то пытались объяснить про солнечную погоду, но тут наш французский кончился, и мы попрощались с кассирами-контролёрами мимикой и двинулись дальше.

Маяк по-французски — «phare». Индоевропейская семья языков прекрасна тем, что, даже находясь в глуши где-нибудь в Индии, ты сможешь хоть что-нибудь, да объяснить брату по разуму. В семье, конечно не без урода, под которым я, как обычно, имею ввиду финский и венгерский, но в общем случае это правило работает прекрасно.

Итак, Phare de Gatteville, маяк Гатвиль, третий по величине маяк в мире, и, что интересно — действующий. 75 метров высоты, и никакого вам лифта — ступеньки, ступеньки, всё пешком. Мы изрядно запыхались, забираясь наверх, а на последней лестничной клетке, перед самым выходом на смотровую площадку, обнаружили висящий на стене дефибриллятор, и эта находка поразила меня чуть ли не больше, чем виды с маяка. Казалось бы — излишество? Скажите это бригаде скорой помощи, которой предстоит снести незадачливого туриста со слабым сердцем на 75 метров вниз по ступенькам. Такая забота страны о своих гражданах — прекрасна.

В отличие от самих французов. Этот маяк — не слишком посещаемое место, это не Лувр и не Эйфелева башня, и его входная дверь просто закрыта на ключ, и если тебе надо внутрь, ты идёшь за угол, в кассу, оплачиваешь вход, и кассир идёт с тобой открыть дверь и просит тебя захлопнуть её за собой, когда ты выйдешь. А когда ты выходишь — у входа уже поджидает парочка французских туристов-халявщиков, чтобы перехватить открытую тобой дверь и попасть внутрь бесплатно. Как ни печально, чем больше нам нравилась эта странная и удивительная страна, тем меньше нам нравились живущие в ней люди. И тем более странно было наблюдать, как этот французский эгоцентризм сосуществует со вполне себе европейскими реалиями.

Однажды в Шербуре перегорела лампочка пешеходного светофора на перекрёстке, который мы пересекали каждый вечер. Ремонтная бригада для её замены оказалась на месте в течение трёх часов, несмотря на выходной день. Но ни факт перегорания лампочки, ни её ремонт никак не изменили ситуацию на перекрёстке — французы как шли, совершенно не обращая внимания на сигнал светофора, так и продолжали это делать что при сгоревшей лампочке, что при отремонтированной. На нас, ждущих зелёного человечка, поглядывали странно, ну да что с нас взять — туристы... При этом в воспитании детей французы, похоже, придерживаются общеевропейских норм, во всяком случае, мы ни разу не слышали, чтобы ребёнок кричал больше пяти секунд подряд — за это время родителям всегда удавалось его успокоить. Странно, что из воспитанных таким образом детей всё равно вырастают французы.

По пути откуда-то куда-то мы как раз размышляли о несовместимости французского менталитета с нашими принципами, когда какое-то сооружение за окном машины привлекло наше внимание. Сначала нам показалось, что это несколько домиков, составлявших часть рыночной площади какой-нибудь небольшой деревеньки, но потом мы поняли, что это один большой магазин, мастерски копировавший форму старых торговых рядов. В этот магазин стоило зайти за один его внешний вид, а название, которое мы в меру нашего скудного знания французского перевели как «дом бисквита», делало его посещение просто необходимым.

Внутри магазина я впервые, наверное, в своей жизни понял, что такое правильный маркетинг. Не тот маркетинг, к которому привыкли мы, с неумелым впариванием заведомо плохих товаров заведомо глупой таргет-группе, а настоящий хардкорный французский маркетинг восьмидесятого уровня. Внешний вид магазина и его внутренняя организация сделали так, что у нас обоих просто напрочь снесло крышу, и мы покупали всё подряд. Сейчас, размышляя относительно трезво и оглядываясь назад, я могу сказать, что никаких особенных предпосылок к этому не было, а ассортимент не слишком отличался от любой приличной французской кондитерской, но это было подано в такой обстановке вечного праздника и пиршества духа, что мы не могли устоять, да и не только мы, судя по толпам покупателей, наводнявших магазин в будний день. В итоге по приезде домой мы раздали половину того, что купили там, но когда мы это покупали — мы были счастливы. К тому же, не все товары были хитрой маркетинговой ловушкой — например, в этом магазине продавалась прекрасная бурбонная ваниль в стеклянных банках по 10, 20 и даже 50 стручков. Я взял двадцать и не израсходовал их до сих пор, а когда они кончатся — я снова поеду в «дом бисквита» и куплю ещё.

Помимо всего прочего, в магазине был отдел мясных консервов, и Ксюша оставила меня там, будучи уверенной, что я проведу там полдня и скуплю его весь, но в дело снова вмешалась французская странность. Действительно, увидев все эти банки с мясными деликатесами, я моментально пожелал купить всё, но, будучи в некотором смысле снобом, сначала я решил почитать этикетки, а то, что было непонятно, переводил гугл-переводчиком. Вскоре я недоуменно отложил в сторону одну банку, потом вторую... Чёрт, как они это едят? Я не помню точных названий, но «куриные кишки, фаршированные маринованной спаржей» хоть и являются плодом моего воображения, но хорошо передают дух всех этих блюд. В итоге я взял всего одну банку с какой-то безобидной на вид свиной тушёнкой. Тушёнка и правда оказалась безобидной и даже более того — вкусной, но мясо, по моим прикидкам, составляло около 10% по массе, а всё остальное, по доброй французской традиции, занимал жир.

Жир с жиром, жир в жире, рагу из жира с жирной подливой — это основа французской кухни. Только французы могли придумать круассаны, которые по сути являются просто слишком жирным хлебом, и фуа-гра, блюдо из печени специально откормленного до излишней жирности гуся, который и без того, знаете ли, далеко не тощая птица. Я удивлён, что всякие печеньки и бисквиты, купленные в «доме бисквита», не сочились жиром из всех щелей; видимо, для выпечки есть какая-то особенная французская традиция, хотя даже мои любимые ириски французы умудрились испортить, добавив в них (сюрприз!) соль.

Нормандцы в этом смысле стараются держаться более независимо. Вместо неумеренных количеств вина они употребляют неумеренные количества сидра, очень, надо сказать, вкусного, а фирменным нормандским блюдом считаются блины из гречневой муки со всем-с-чем-угодно, главное, чтоб не без начинки. Я не уверен, что хотят сказать нормандцы употреблением гречневой муки — то ли им действительно нравится, то ли они решили, что это хороший способ противопоставить себя всей остальной Франции.

Городок Бриквебек посреди Манша, в который мы заехали по дороге откуда-то куда-то не мог предложить нам никаких особенных достопримечательностей. Покосившаяся крепость да несколько домов старой постройки, но мы и не ждали от него ничего, а просто заехали перекусить. Хозяин маленького ресторанчика, тучный пожилой француз, был похож на собирательный образ владельцев мелких французских ресторанчиков из каких-нибудь мультфильмов, но самое главное — он забыл принести нам кофе. И когда мы напомнили ему об этом, он так искренне охал и извинялся, что мы, наверное, ещё раз зайдём в тот же самый ресторанчик, если ещё когда-нибудь окажемся в Бриквебеке. Вообще, официанты во Франции удивительные. Мы перед поездкой читали, что кто-то кому-то где-то неоднократно нахамил, и были готовы к тому, что мы окажемся в стране официантов-козлов, но ни единого раза нам не попалось не просто плохого, но хотя бы просто невежливого официанта. Возможно, мы просто посещаем правильные места.

Кстати, о кофе. Классический итальянский эспрессо по-французски называется «экспероссо». Именно так, с «к». В принципе, и «эспрессо» все понимают, но за месяц в стране как-то привыкаешь говорить «экспрессо» и потом, когда перемещаешься в какую-то не франкоговорящую страну, начинаешь понимать, что официанты различных заведений смотрят на тебя странно — оказывается, что ты всё ещё говоришь «экспрессо», а для них это признак неотёсанного деревенщины, в образ которого ты немного не вписываешься чисто внешне.

К несчастью, я вряд ли смогу хотя бы упомянуть все места, где мы были: их было настолько много, что некоторые из них я и сам уже вспоминаю с трудом. Смутно помню Сен-Вааст-ла-Уг, город-ад, наводнённый кемперами, занявшими все парковки, стоящими на них поперёк разметки, с центральными улицами, перекрытыми по поводу приезда какого-то цирка-шапито; или прекрасный своим средневековым спокойствием город Валонь, сохранивший образцы архитектуры из различных веков, несморя на то, что сам город здорово пострадал в битве за Нормандию; но множества более мелких мест я уже и не вспомню.

Когда мы приехали в Манш, мы надеялись, что мы сможем найти, чем нам заняться в этой глуши целых десять дней. Когда пришла пора уезжать из Манша — мы злились, какого чёрта мы забронировали всего десять дней, ведь нам нужно хотя бы ещё три раза по десять дней, чтобы поверхностно, в самых общих чертах, познакомиться с этим регионом. Мы не успели побывать в местах, связанных с историей второй мировой войны, мы не заехали в великолепный Гранвиль с его отвесными скалами, мы так и не изучили большой национальный парк в центре региона.

Это расстраивает нас, и это прекрасно. Ведь это — повод сюда вернуться.

Глава 10.

Фужер, как подсказывает нам Википедия, это стеклянная посуда для минеральной или фруктовой воды. А ещё — это город во Франции, и мы отправились туда, несмотря на его относительную удалённость от Шербура.

Для того, чтобы добраться до Фужера, нам пришлось покинуть не только Манш, но и саму Нормандию, и отправиться в Бретань. Говорят, бретонцы и нормандцы недолюбливают друг друга — оба региона много веков были причиной споров между Францией и Англией, но всё же этнически нормандцы ближе к французам, а бретонцы — к англичанам, что, видимо, и делает их взаимоотношения несколько прохладными. Однако это нисколько не мешает взаимопроникновению культур — те же самые футболки с тем же самым промокшим туристом, но только с надписью «лето в Бретани» можно встретить здесь на каждом углу.

Фужер — город-крепость. Он стоит на довольно высокой возвышенности, и мы, перемещаясь целый день пешком по городским стенам, сооружённым в 13-м веке, то спускаясь вниз, чтобы обозреть город издалека, то снова поднимаясь наверх, чтобы выпить в местных ресторанчиках вкусного бретонского сидра (и даже не пытайтесь сравнивать его с нормандским), довольно сильно устали и сбросили, по моим ощущениям, килограмма полтора массы.

Хорошо, по крайне мере, что Фужер небольшой. Был довольно ранний вечер, когда мы осмотрели всё-всё-всё и собрались в обратный путь. На автобане, который вёл нас обратно в Шербур, мы неторопливо обсуждали наши неопределённые планы на вечер, когда внезапно увидели указатель «Мон-Сен-Мишель вооон туда 35 км».

Разумеется, мы хотели в Мон-Сен-Мишель, но как-то не намеревались ехать туда в тот день. Мы планировали выделить отдельный день на его посещение, заранее морально подготовиться к толпам туристов, отсутствию парковочных мест и прочим прелестям одной из самых посещаемых достопримечательностей Франции, но ехать до него от Шербура было довольно далеко и цифра в 35 километров показалась нам настолько смешной, что мы даже особо не раздумывали. В конце концов, если нас не удовлетворит наше внезапное вечернее посещение аббатства, мы всегда можем вернуться туда ещё раз.

При подготовке к путешествию мы довольно много читали о посещении Мон-Сен-Мишеля. Попасть туда — это целая наука, ведь остров во время прилива находится посреди океанских волн, а во время отлива доступен по суше и вокруг него даже можно гулять прямо по океанскому дну. Более того, во время высокой воды некоторые из парковок оказываются затопленными, и нужно быть особенно осторожным, чтобы не оставить свою машину на одной из таких парковок в этот период.

И все эти тайные знания оказались совершенно бесполезными: к нашему приезду французы переделали всё. Вообще всё.

Парковки у самого аббатства теперь нет совсем. Ближайшая парковка находится в паре километров, и от неё до аббатства ходят бесплатные автобусы-шаттлы, а для желающих прогуляться оборудован широкий деревянный тротуар. Мы, несмотря на Фужер, были желающими прогуляться, и по дороге выяснили, что с переоборудованием Мон-Сен-Мишеля не всё пошло гладко.

Шаттл, везущий туристов от парковки, едет по выделенной дорожке, которую для безопасности отгородили сеткой — с одной стороны — от тротуара, а с другой — от поля, с которого на дорогу могут выбегать дикие животные. Безопасность — это хорошо и правильно, но эта чёртова сетка напрочь отгородила тот самый вид на аббатство, который знаком всем туристам и который все, кому не лень, фотографировали. Лишь с нескольких участков можно наблюдать Мон-Сен-Мишель во всей его красе и без сетки.

Само аббатство, как я и ожидал, не произвело на меня никакого особенного впечатления, хотя Ксюша была в восторге. Множество старых каменных построек, превращённых большей частью в сувенирные магазины, всегда приводят меня в уныние; значительно интереснее было, забравшись на самый верх, смотреть вокруг, на отступивший на время океан и людей, гуляющих по океанскому дну.

Кстати, я пока ничего не сказал о людях, и это не просто так: их практически не было. Все фотографии Мон-Сен-Мишеля, которые мы видели в отчётах — это одна сплошная человеческая очередь, и вот тут мы по-настоящему осознали, каким верным было решение рвануть сюда под вечер. Конечно, мы не были одиноки на этом празднике жизни, но если сравнивать с тем, что творится в аббатстве днём, можно сказать, что мы были почти одни.

Солнце висело уже довольно низко над горизонтом, когда мы спешно покидали аббатство. Причиной этой поспешности было то, что фотографически озабоченная часть нашей команды выразила желание найти какой-нибудь ракурс, чтобы и без сетки, и аббатство, и нужный свет, и вообще. Меня в фотографии привлекают ровно две вещи: панорамы и поиск точки съёмки по заданным параметрам ракурса, поэтому тут мы сошлись в своих интересах и поехали обратно в Бретань.

Да-да, всё правильно, в Бретань. Остров находится в месте впадения реки Куэнон в океан; по совместительству эта не слишком широкая река разделяет Бретань и Нормандию, и по многочисленным мостам через неё можно перемещаться между регионами хоть каждые пять минут.

Я развил бурную деятельность между астрономическим калькулятором, навигатором и Google Maps, в результате чего через некоторое время мы пылили по грунтовке через абсолютно безлюдное бретонское поле, засеянное какими-то злаками. Единственной живой душой, встретившейся нам, был тракторист, что-то делавший в этом поле, и он долго смотрел вслед нашим российским номерам.

Полевая дорога, поначалу весьма неплохая, понемногу стала напоминать дорогу, проложенную французским трактором. Но людей, которые ездили на своём седане по колее, оставленной гусеничным Т-150, в Воронежской области, такие мелочи остановить не могли, и, пару раз задев свесами землю, мы выехали к точке, которая по результатам моих вычислений должна была обеспечить нам Тот Самый Ракурс, и, о чудо, действительно увидели с этой точки Тот Самый Вид — прекрасный и очень выразительный пример победы математики над здравым смыслом.

В Шербур мы возвращались безобразно уставшими, отвратительно голодными, но безмерно довольными. За один день мы выполнили программу двух — и это означало, что этот один лишний день можно будет потратить на что-нибудь такое, чего мы до этого не планировали — ведь человек, единожды выбравшись из Манша, будет делать это снова и снова, и не потому что Манш плох, напротив, Манш великолепен, но у него есть только одна маленькая проблема: он со всех сторон окружён неизученной нами и оттого такой манящей Францией.

Глава 11.

Кроме Нижней Нормандии мы решили побывать ещё и в Верхней. Ну в самом деле, не размениваться же по мелочам, если Нормандия — то вся, и мы поехали в Этрета.

Далеко не все знают, что название «Этрета» в русском языке не склоняется. Совсем. Вообще никак. И ударение у этого названия на последний слог, а не там, где все подумали. Но это мало кого волнует, поэтому все ездят в Этрету, а мы поехали в Этрета.

По пути мы преодолели потрясающей красоты инженерное сооружение — мост Нормандии, один из самых длинных вантовых мостов мира. Правда, впечатление от его великолепия было подпорчено двумя обстоятельствами.

Первым из них была система взымания платы за проезд. Платный мост — это нормально, по крайней мере, в Европе таких мостов много, и как можно было организовать оплату таким образом, чтобы создать сорокаминутную пробку? Конечно, не последним фактором здесь были и сами французы, которые, отстояв эти 40 минут, перед кассой начинали доставать сумку, вынимать из неё кошелёк, искать в нём деньги и отсчитывать их. Разумеется, ведь все предыдущие 40 минут они были заняты гораздо более важными делами — стояние в пробке, как мы знаем, требует большой сосредоточенности и концентрации.

Вторым обстоятельством были французские мотоциклисты. Я знаю две страны, где мотоциклисты ездят в междурядье — это Россия и Франция, и ни одной из этих стран такое поведение двухколёсных не делает чести. Но если в обычной пробке я хотя бы могу понять стремление человека ехать, когда он может, а другие — нет, то объезд очереди на оплату в моём понимании — это всё равно что прийти в магазин и пройти вперёд всей очереди в кассу, оправдывая своё поведение тем, что ты приехал на велосипеде. Рейтинг французов в наших глазах упал ещё на пару пунктов, быстро стремясь к нулевой отметке. К счастью, мост мы в конце концов преодолели, а после него уже не было никаких препятствий к тому, чтобы быстро добраться до Этрета.

Когда-то это место было рыбацким посёлком, и с тех времён мало что изменилось в смысле инфраструктуры — узкие улицы, одноэтажные дома и полторы тысячи населения. Изменилась лишь экономическая ориентация места — с тех пор, как местные известняковые скалы, образующие уникальные природные арки, стали привлекать туристов, все дружно перестали ловить рыбу и стали зарабатывать на этих самых туристах. Все-все, включая чаек, которые носятся над морем вдоль нависающих над берегом скал, даже не глядя на плещущуюся внизу рыбу и выискивают туристов. Завидев туриста, чайки приземляются рядом с ним и начинают нагло и недвусмысленно вымогать еду, легко подходя на расстояние вытянутой руки и ловя брошенное им клювом на лету, как это делают собаки. Это видимо, является важным различием между Нижней и Верхней Нормандиями: там — чайки-кошки, а тут — чайки-собаки.

Мы сидели на обрыве и ели какой-то очередной французский багет, иногда подкидывая чайкам всякие его запчасти, неудачно свисавшие с разных его сторон. Таким образом мы выяснили, что чайки в Этрета едят хлеб, помидоры, майонез и вообще всё, что можно прожевать, даже жуткую корку этого самого багета.

Между двумя самыми известными арками находится пляж, но, спустившись к нему, мы поняли, что это было большой ошибкой, и поспешили покинуть его как можно быстрее: количество народа на нём такое, что даже очередь в пляжный туалет растягивается на полчаса времени.

Сам же городок не произвёл никакого особенного впечатления ввиду своего небольшого размера, туристической перенаселённости и отсутствия каких-то ярко выраженных достопримечательностей. Мы купили верхненормандского сидра и какого-то верхненормандского вина, которое впоследствии не дожило до конца нашего путешествия, оказавшись выпитым где-то по дороге, и собрались в обратный путь.

Не тут-то было. Паркомат на парковке, где мы оставили машину, требовал от нас 3 евро и отказывался принимать не только кредитные карты, но и банкноты — такого декаданса посреди одного из самых туристических мест Франции мы не ожидали. Разменять деньги можно было на пляже или в городе — и то и другое предполагало путь по крутой лестнице ступенек в 200, который мы к тому времени преодолели уже четырежды, и совершать этот подвиг в пятый раз, чтобы разменять жалкие три евро, я не хотел. Вздохнув, я пошёл искать на парковке каких-нибудь живых людей.

Девушка в доме на колёсах с французскими номерами выглядела ничем не занятой, и я подошёл, сжимая в руке бумажные пять евро, дабы не быть принятым за попрошайку, с просьбой об обмене, которую я выразил на английском языке, стараясь разборчиво произносить слова, в надежде, что с французами, соседями англичан, мы в таком простом деле как-нибудь да сможем найти общий язык. Она пристально посмотрела на меня несколько секунд, видимо, пытаясь понять мой английский, после чего произнесла:
— Вы по-русски говорите?

Девушка оказалась с Украины. К счастью, она заметила номера нашей машины, что позволило ей предположить, что у нас найдётся общий язык, и оказалась права. Она даже пыталась всучить мне три евро просто так, и, не понаслышке зная о радушии украинцев, я не удивился этому, но всё же настоял на обмене. Несчастные три евро были, наконец, скормлены в паркомат, который выдал нам парковочную карту на выезд, и мы поехали.

Шлагбаум на выезде с парковки открылся без предъявления парковочной карты. То есть платить было вообще не обязательно, но каким образом можно было это узнать, находясь на этой странной французской парковке — совершенно непонятно. Верхняя Нормандия осталась позади, а вскоре нам предстоит покинуть и Нижнюю — наше путешествие по северу Франции подошло к концу.

Мы попрощались с Франсуа, который раздал нам очередной веер воздушных поцелуев, с чайками-кошками, и, самое главное, с океаном. Следующие наши цели не предполагали контактов с водными поверхностями сколько-нибудь значимой площади, и мы с грустью расставались с тем, что заменило нам в этом году тёплое море, оставив, вместе с тем, массу совершенно новых для нас впечатлений и ощущений. Мы поняли, что в море не обязательно купаться, чтобы испытать восторг. Мы поняли, что океан способен сделать вкусными даже французские багеты и французское вино. Но самое главное — мы поняли, что есть всего три вещи, на которые человек может смотреть вечно: как плещется океан, как плещется океан и как плещется океан.

Нас ждал Париж с его знаменитой башней, уродливым карликом, решившим приударить за цыганкой и весёлой крысой Реми, которая готовит отменный рататуй. Мы не сомневались в том, что получим там море впечатлений, но всё же для нас было бы лучше, если бы, помимо всего этого, Париж находился на небольшом острове посреди океана.

Глава 12.

В тот самый день, когда мы двинулись в сторону Парижа, зарядил дождь. Он накрыл в те дни большую часть территории Европы и практически не прекращался до самого нашего отъезда домой, и весь остаток нашего путешествия был пропитан запахом дождя, несмотря на то, что дождь, как известно, самостоятельного запаха не имеет.

На пути в Париж нас ожидало небольшое приключение. Моя работа, о которой я стараюсь не упоминать в рассказе об отдыхе, но которая, тем не менее, не оставляла меня в процессе этого самого отдыха, потребовала в срочном порядке раздобыть кое-каких расходных материалов, что было крайне сложно в стране, где в начале августа наглухо закрываются не только уличные, но и интернет-магазины, вывешивая объявление «приходите в сентябре»; однако мне сопутствовала удача, и я нашёл искомое в работавшем без отпуска интернет-магазине, который, насколько мне позволил понять мой французский, имел пункт самовывоза совсем недалеко от Парижа, и, более того, это место было как раз по дороге из Нормандии. Путь из Шербура в Париж занял не так много времени, и мы решили сразу же заехать и разделаться с этим.

Мы без труда нашли искомый адрес — индустриальное здание, расположенное в промзоне и имевшее десять подъездов — пять с одной стороны дома и пять с другой. Под моросящим дождиком я обежал все подъезды дважды — некоторые были закрыты, а в некоторых нашлись люди, которые говорили только по-французски, а посмотрев в мой мокрый инвойс из интернет-магазина, качали головой, давая понять, что понятия не имеют, куда мне надо.

На третьем круге я обнаружил артефакт — небольшую стеклянную дверь, к которой был приклеен скотчем обычный лист бумаги с напечатанным названием фирмы, которое совпадало с тем, что было на инвойсе. Дверь была наглухо закрыта, но я вычислил, с каким из подъездов она соединяется и пошёл туда. Там был какой-то склад, на котором работали два француза, которых я уже доставал на предыдущих двух кругах, и они упорно не понимали, чего я от них хочу, пока я не взял одного из них за руку и не привёл к двери с неопровержимыми уликами наличия искомой фирмы в их подъезде. После этого француз понял, что отступать некуда, взял мой инвойс и наполовину по-французски, наполовину жестами объяснил, что сейчас он будет звонить «большому боссу».

Мой заказ общей стоимостью около 4,5 евро оказался крепким орешком и потребовал личного присутствия «большого босса», которого не было на месте, но меня заверили, что минут через 10 он специально приедет, чтобы разобраться со мной. Пока я подумывал о различных коннотациях слова «разобраться», к зданию подкатил чёрный седан и из него выбрался самый что ни на есть большой босс, оказавшийся индусом лет сорока, который, к тому же, говорил по-английски, причём местами даже лучше меня.

Вот здесь-то я и получил весь тот европейский сервис, к которому привык — с извинениями за длительное ожидание, собственноручной упаковкой заказа большим боссом и обязательным недолгим разговором с рассказом о работе компании, в ответ на которой я рассказал о работе нашей компании, и мы, сойдясь на том, что когда-нибудь, возможно, мы станем партнёрами, пожелали друг другу хорошего дня и разъехались в разные стороны. Этот случай преподал мне важный урок: если во Франции ты хочешь найти человека, который тебе поможет, ищи индуса. Можно ещё украинца или немца, но лучше индуса — они приметнее.

Наконец, мы смогли продолжить наш путь в Париж. Мы долго думали над тем, где именно остановиться. Будучи наслышанными, что некоторые районы на окраине Парижа представляют собой эмигрантские гетто, и не желая при этом останавливаться ближе к центру, мы выбрали тихий пригород под названием Жантийи, буквально в паре километров от границы города.

Наше жильё представляло собой целый двухэтажный дом с собственным цветущим садом. Нам, правда, был доступен только первый этаж, второй был закрыт, но все открытые помещения были в нашем полном распоряжении, и кроме нас здесь не было никого. Хозяин дома так и не появился — ключ нам передал уборщик, который тут же смылся, пожелав нам чего-то по-французски, и мы остались наедине с целым пустым домом и дождём. Дождь, надо заметить, расстраивал далеко не всех обитателей дома — жившие в саду улитки, большие, красивые и весьма многочисленные, обрадовались сырости и выползли прогуляться, рассредоточившись по всему двору, так что перед каждым выходом из дома нам приходилось аккуратно собирать их с тропинки и пересаживать в траву, чтобы ненароком не раздавить одну из них.

В доме, помимо всего прочего, нашлось огромное количество литературы по истории коммунизма на французском языке. Жаль, что нам не удалось пообщаться с хозяином дома — мне кажется, это было бы очень интересное знакомство.

Мы высунулись на улицу, но было уже довольно поздно, всё было закрыто, а нам очень хотелось есть, и тут в нашем путешествии произошёл, наконец, переломный момент, когда мы решили забить на всю вот эту вот аутентичность и самобытность и заказать по интернету пиццу. Наверное, это был самый сложный заказ пиццы в моей жизни, но в итоге мы всё-таки нашли ресторан, доставляющий в Жантийи и работающий до 23:00, выбрали в его меню понравившиеся по фотографиям пиццу и блины с чем-то-там, написали в комментариях к заказу фразу «мы не говорим по-французски», переведённую гуглом с русского на французский, после чего отправили заказ и сели ждать.

Не прошло и часа, как в нашу дверь позвонил курьер, который привёз все в лучшем и горячейшем виде. Я никак не мог вербально проинформировать его о своих чувствах, кроме как сказав «мерси», но язык чаевых он понимал хорошо и тоже порадовался.

У нас была бутылка настоящего французского шампанского, прям вот совсем настоящего и недешёвого, купленная в процессе путешествия, которую мы решили приберечь для какого-нибудь особенного случая, и приезд в Париж мы сочли тем самым случаем. Да, пицца с шампанским — это очень по-нашему, и мы, ни секунды не колеблясь, набросились и на то, и на другое.

Французская пицца — это еда богов. Конечно, с настоящей пиццей она не имеет ничего общего, итальянец бы позеленел, если бы этот открытый пирожок с мясом кто-то назвал пиццей, но, тем не менее, этот пирожок, украшенный непомерным количеством различных мясных деликатесов, был вкусным до умопомрачения. После всех этих тушёных аспарагусов, травмоопасных багетов и супа из жира, варёного в жире, оказалось, что французы умеют делать по-настоящему вкусную еду, если эта еда — не французская.

Французское шампанское подкрепило этот тезис, оказавшись кисловатой шипучкой без выраженного вкуса, которую я вряд ли отличил бы от дешёвого игристого вина вчетверо ниже стоимостью; но даже это не смогло испортить наших впечатлений от французской пиццы.

А на следующее утро мы отправились, наконец, исследовать Париж. Начали мы с Монмартра, найти парковку на котором оказалось значительно сложнее, чем найти сам Монмартр, и слонялись мы по нему почти в полном одиночестве — как обычно, для таких вылазок в популярные туристические места мы выбираем раннее утро, когда люди ещё не успевают наполнить улицы. Сопровождаемые изредка прерывавшимся дождём, мы обследовали довольно большую часть территории этого исторического района и подошли к кафе «Des 2 Moulins», известному многим по фильму «Амели».

Ксюша выражала неоднократное желание попасть сюда, и желательно, чтобы внутри было не слишком многолюдно. Учитывая популярность заведения, мы понимали, что осуществить это желание малореально — обычно из кафе на улицу тянется очередь желающих посмотреть на рабочее место Амели Пулен, а в очередях мы стоять не любим, но в тот день нам частично сопутствовала удача, а частично сработал наш хитрый план с ранней прогулкой.

Кафе открывается в 9:00, но мы вошли в его двери в 8:50 — то ли у работников кафе часы спешили, то ли ещё какая неожиданность приключилась, но они открылись на 10 минут раньше, и мы были первыми и единственными на тот момент посетителями «Des 2 Moulins». Пока Ксюша неистово фотографировала абсолютно всё, что находилось вокруг, я заказывал еду; я уверен, вопреки всему, что кафе нужны именно для этого.

Постепенно кафе наполнялось посетителями и через 20 минут здесь было уже довольно людно, но мы уже всё сфотографировали и съели, и выходили на улицу с чувством выполненного долга.

Мы ещё долго гуляли по бесконечным лестницам Монмартра, посмотрели снаружи на все общеизвестные достопримечательности, обошли, кажется, вообще всё и поехали в галерею Лафайет. Не то чтобы мы хотели там что-то купить, но с крыши галереи открывается отличный вид на Париж, а вид на торчащую поверх парижских крыш Эйфелеву башню так и вообще лучший из всех — она оттуда не слишком большая и не слишком маленькая, и не видно её основания вместе со всеми толпами туристов, стоящих под ней друг у друга на головах.

Но видов много не бывает, и мы решили посетить башню Монпарнас на севере Парижа. Небоскрёб высотой в 200 метров представляет собой прекрасную обзорную площадку, и поэтому туда пускают туристов за небольшое вознаграждение. Французы вообще пускают туристов абсолютно в любое место, куда те хотят попасть, за небольшое вознаграждение.

Под башней, на наше счастье, была огромная подземная парковка, и мы, запарковавшись на ней и запомнив номер места, на котором стоит машина, и зону стоянки, пошли к расположенному неподалёку лифту.

Выйдя на улицу рядом с башней, мы обнаружили, что погодные условия совершенно не благоприятствуют её посещению. Стояла низкая облачность, был туман, моросил неизменный дождь, и мы решили отложить наш визит до лучших времён. Мы зашли в фойе, узнали часы работы и стоимость посещения, убедились, что очередь на башню нулевая, и пошли обратно к машине.

С этого момента я пообещал себе, что буду записывать дорогу от французской парковки на видеокамеру, а потом пытаться восстановить путь, прокручивая запись задом наперёд. Я, конечно, не сдержал это обещание, к тому же, это было совершенно бесполезно. Проведя около получаса в поисках машины, я могу теперь уже с полной уверенностью утверждать, что французы — странные.

Начнём с того, что выход с парковки, через который мы вышли, не работал на вход. Выйти было можно, войти — нет. Невелика беда, мы нашли другой вход, спустились на лифте на нужный этаж, и вот тут начался сюрреализм, достойный Дали. Эту парковку проектировал явный шизофреник, и его заболевание осложнялось маниакально-депрессивным психозом и сумеречным состоянием души. Парковочные зоны были обозначены картинками животных — всякие кролики, черепашки и ещё какие-то гуси, и мы точно помнили, что парковались в зоне с кроликом, но, дважды обойдя весь этаж, не нашли ни одного кролика. Мы поднимались по каким-то служебным лестницам, пугали работавших там уборщиц, пытаясь изобразить кролика и объяснить таким образом, что мы ищем, приходили к каким-то заколоченным дверям и свалкам хлама под лестницами, находили лифты, номера этажей в которых отличались и не всегда пересекались между собой, обнаружили, что с лестницы можно выйти между этажами, и что парковочные зоны запросто могут быть расположены на этаже -2,5 между этажами -2 и -3. Мы несколько раз выходили на улицу и заходили через другие входы, но совершенно ничего не могло нам помочь проникнуть к нашей кроличьей зоне. В конце концов мы отчаялись, снова вышли на поверхность, подошли к той двери, через которую мы вышли с парковки с самого начала и стали ждать. Как только очередной клиент парковки открыл дверь с другой стороны, ещё не подозревая, в какую ловушку он попал, мы с радостными криками перехватили дверь и проникли внутрь, нашли лифт, на котором мы поднимались, спустились на нём же и попали в нужную парковочную зону с кроликом, которая находилась, видимо, в какой-то пространственно-временной дыре посреди всех остальных черепашек и гусей. Решив, что с нас достаточно приключений, мы поехали подальше от этого места — в центр.

В центре было людно, но спокойно. Мы посмотрели на Нотр Дам (и на обвивавшую его змеёй очередь на вход), на Лувр (и на обвивавшую его змеёй очередь на вход), прогуляли несколько часов по мостам и паркам и зашли к Эйфелевой башне. Мы с самого начала не имели желания лезть на неё, а увидев, что делается у её подножья, поняли, что наше решение было очень верным. Мы даже не купили сувенир в виде эйфелевой башни — десятки продавцов, предлагавших комплект из трёх брелоков «Эйфелева башня» за 1 евро, напрочь отбивали желание что-то покупать.

Возвращаясь от Эйфелевой башни, во время перехода дороги я заприметил ожидавшую зелёного света Ferrari F355 с французскими номерами. Когда зелёный зажёгся, машина взревела своим 3,5-литовым V-образным восьмицилиндровым мотором, первым из моторов с пятиклапанным газораспределением, способным развивать 375 лошадиных сил, и неспешно покатилась по дороге со скоростью около 20 км/ч. Французы.

За один день мы настолько устали от Парижа, что решили съездить в Версаль. Версаль — это такая деревня неподалёку от столицы и там, говорят, есть какой-то известный дворец, но его было совершенно не видно за дикими толпами туристов, поэтому мы быстро свинтили от дворца к малоприметному боковому входу, больше похожему на калитку, открытому совершенно бесплатно и безо всяких очередей — это был вход в версальские сады.

В садах было довольно пусто, а если сравнивать с положением дел на площади перед дворцом, то и совсем пусто. Ориентируясь по совершенно дурацкому, но зато официальному приложению для смартфона «путеводитель по версальским садам» и по проявившей себя значительно более полезной бумажной карте, мы совершили планомерный обход садов и обнаружили немало интересного.

Во-первых, в версальских садах есть всякие разные дворцы. Для посещения этих дворцов предусмотрены локальные кассы, где можно безо всякой очереди купить не только билеты в эти дворцы, но и билеты в основной дворец. Мы этой возможностью не воспользовались за отсутствием желания толкаться среди толп, но после этого с ещё большим непониманием смотрели на людей, которые стоят в часовой очереди за билетами на дворцовой площади.

Во-вторых, в садах, помимо самих садов, есть так называемое селение Марии-Антуанетты. Про саму Марию-Антуанетту я знаю только то, что ей голову отрубили, и то только потому, что Ксюша при мне смотрела какой-то исторический фильм про французскую революцию, а смотрела она его, потому что ей нравятся исторические костюмы и кинематографические ракурсы, а не отрубленные головы, но вот это самое селение — совершенно волшебное место. Казалось бы, несколько домиков в сельском стиле, но сразу видно, что к дизайну этого села приложил руку профессионал. Из обычной сельской архитектуры он сумел сделать это место таким, каким должно быть село из сказки, со всякими там хоббитами и прочими персонажами, причём сами хоббиты отсутствуют, в этих домах жили вполне себе реальные люди, но ощущение, что вот сейчас из окна выглянет какая-нибудь сказочная мурзилка, присутствует постоянно. Открыточную картинку дополняет пруд с карпами, выпрашивающими еду, и вообще всякое зверьё, по своему усмотрению перемещающееся по территории.

И, наконец, в-третьих, нельзя обойти вниманием и сами сады. Помимо той их части, которая является примером хорошего, наверное, ландшафтного дизайна, в котором я ничего не понимаю, есть ещё и та часть, в которой никто ничего не дизайнил или дизайнил настолько тонко, что этого не бросается в глаза. Раскидистые вековые деревья и обрывистые, неправильной формы берега прудов радуют мой глаз значительно больше, чем кусты, постриженные под параллелепипед.

В садах мы провели целый день и вернулись в наш домик поздно вечером. Следующий день был последним днём в Париже и последним днём во Франции, и мы весь день гуляли по городу. Погода была значительно более благоприятной, и, несмотря на не самые приятные воспоминания, мы решили всё-таки залезть на Монпарнас, чтобы посмотреть на Париж с его высоты.

Мы записали, зарисовали и сфотографировали место, где мы оставили машину, а также лифт, выход из лифта, выход с парковки и вид двери на парковку со стороны улицы, а я также сохранил GPS-координаты этой двери. После этого мы подошли ко входу в башню, где нас неожиданно ждала приличная очередь туристов, которые тоже решили, что в хорошую погоду вполне себе можно залезть на башню. При всей нашей ненависти к очередям, уезжать ни с чем во второй раз не хотелось. К счастью, казавшаяся довольно большой очередь прошла меньше, чем за 20 минут — ведь во вместительный лифт грузили сразу целую толпу туристов.

Башня Монпарнас — прекрасная обзорная точка, с которой видно абсолютно всё, кроме самой башни. Можно долго вглядываться в Париж сверху и намечать места, которые ты хочешь или, наоборот, не хочешь посетить. Отсюда при достаточном увеличении видно даже количество посетителей на площади у Эйфелевой башни, что автоматически переводит последнюю в разряд того, что ты не хочешь посетить. Именно отсюда мы заприметили Люксембургский сад, расположенный совсем недалеко от Монпарнаса, и, спустившись вниз, сразу же пошли туда, оставив машину надёжно припаркованной среди кроликов и черепашек.

Почему-то большинство туристов, да и простых отдыхающих, неизменно липнут к двум типам объектов: ко дворцам и к воде, будто там мёдом намазано. В Люксембургском саду есть и то, и другое, и именно в месте их сближения возникает максимальная напряжённость туристического поля и собирается настоящая толпа, но стоит отойти всего на сотню метров — и можно свободно вздохнуть, гуляя по красивому и почти пустому парку.

Возвращение к парковке не предвещало никаких неожиданностей, но ведь из башни Мнопарнас так просто не уедешь, это-то мы уже знали. Поначалу мы просто заметили необычное количество полицейских на улицах, по которым мы шли, но радость от найденной с первого раза двери на парковку притупила наше беспокойство.

Воссоединившись с машиной и снова оказавшись на поверхности, мы обнаружили, что центральная улица, по которой мы подъезжали к башне, перекрыта. Судя по происходящему, здесь намечалась какая-то демонстрация арабской части населения Парижа, и сюда согнали всю полицию из самого Парижа и всех его пригородов. Огромное количество полицейских образовало живую стену, которую наш навигатор упорно предлагал протаранить, чтобы выбраться из этого района. В конце концов мы всё-таки выбрались на какую-то более или менее широкую улицу, и, решив побыстрее убираться из этого места, где всё время происходят какие-нибудь неприятности, поехали смотреть на Триумфальную арку.

Эта самая арка представляет собой довольно интересную с точки зрения пешего туриста архитектурную достопримечательность, а вот с точки зрения туриста на колёсах — это сущий ад. Я был уверен, что не существует места с худшей организацией движения, чем Таганская площадь, пока не познакомился с парижской Триумфальной аркой. Покрытие — брусчатка, разметки нет, светофоров нет, количество выездов с круга — двенадцать. Я до сих пор уверен, что чудом выжил, объехав её пару раз, а парижане ездят здесь каждый день.

Пришлось спешиться и продолжить осмотр. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что лезть наверх не имеет смысла — очередь в кассу была просто неприличной, при том, что сверху вряд ли видно больше, чем с крыши галереи Лафайет, не говоря уже о Монпарнасе.

Отсюда начинается знаменитая улица Елисейские поля, и мы решили прогуляться по ней, о чём быстро пожалели. Елисейские поля — это улица очередей. Здесь люди стоят в очереди абсолютно за всем — за ювелирными изделиями, за парфюмерией, за какими-то картинами в стиле «взрыв на макаронной фабрике», короче, за всем. Добила меня очередь за печеньками в магазин Ladurée. Я тоже, знаете, как-то раз стоял в очереди за печеньками, но это был 1992-й год и в кармане у меня были продуктовые талоны. У французов карточная система в последний раз вводилась в конце 18-го века, и они, похоже, здорово разучились ненавидеть очереди.

А потому мы поехали на Монмартр и ещё раз обошли там всё, но уже в хорошую погоду. Этот район — самая лучшая часть Парижа, хотя местами и переполненная туристами, но таков весь Париж. Здесь можно гулять до бесконечности, находя места, куда мало кто забредает, а можно окунуться в гущу событий у Сакре Кёр и на всяких торговых площадях, где, впрочем, продаются в основном всякие туристические сувениры и произведения современного искусства, а ни то, ни другое нас не интересовало. Главным сувениром оттуда стал зонтик, который мы купили, потому что мне понравилась его механика, и, несмотря на то, что он сделан в Китае, я до сих пор ношу его с гордостью — ведь это зонтик с Монмартра.

А следующим утром мы покинули гостеприимный дом. Мне пришлось пройтись с фонариком по тропинке, ведущей на улицу, и в очередной раз пересадить в траву всех улиток; мы погрузили вещи в машину и двинулись на восток. Нам предстояло преодолеть немалое расстояние и сменить такую красивую, но такую странную Францию на Австрию — страну, которую мы столько раз проезжали, и в которую мы были заранее влюблены через окно автомобиля, но которую мы ни разу так и не смогли толком посетить... Но это уже совсем другая история.